с данными желаниями. Наконец, люди, выбранные и подготовленные для этой миссии, станут членами коллегии кардиналов, ответственных за избрание понтифика, и им останется только выбрать одного из них римским папой, который и будет ставленником тех сил, которые работают над созданием всемирной антицеркви.

Главным инструментом разложения католицизма новым папой должен был стать собор, и ещё в конце XIX века отлучённый от церкви бывший священник, теософ Поль Рока (1830-1893) заявил: «Папство падёт, оно умрёт под священным ножом, выкованным отцами последнего собора», «у вас должна быть новая догма, новая религия, новый министр и новые обряды, которые очень напоминают обряды падшей церкви. Очень скоро Божественная литургия, церемонии, обряды и установления Римско-католической церкви изменятся в ходе экуменического собора»^[1]. Этого события ожидал и известный антропософ Рудольф Штайнер, написавший в 1910 году: «Мы нуждаемся в соборе и в папе, который его созовёт»^[2].

Кардинал Рамполла

Начало масонского проникновения на уровень высших иерархов церкви связано с деятельностью кардинала Мариано Рамполлы дель Тиндаро (1843-1913), сформировавшего в первые годы XX века вокруг себя группу модернистов, которые стали готовить фундаментальные перемены внутри Церкви. Рамполла, происходивший из сицилийской дворянский семьи, стал госсекретарём при папе Льве XIII (1878-1903), с именем которого связана политика примирения Церкви с современной культурой и сближение её с либеральным правительством. Оставаясь традиционалистом, Лев XIII вместе с тем поощрял «осовременивание» христианства.

После смерти Льва XIII на конклаве 1903 года Рамполла должен был быть избран папой, но этому помешало вето, наложенное австрийским императором Францем-Иосифом, обладавшим такой привилегией. Связано это было, как предполагают, с тем, что до императора дошла информация о принадлежности кардинала к франкмасонству. Действительно, Рамполла входил в Швейцарскую ложу в Цюрихе, принадлежавшую одному из самых опасных оккультных орденов - розенкрейцерскому ордену Храма Востока (О.Т.О.), членом которого был известный сатанист Алистер Кроули, возглавлявший его британское отделение^[3]. Информацию эту императору сообщил Эрнст Жуэн, последовательный борец с франкмасонством, основавший Международный журнал тайных обществ. Имя кардинала Рамполлы присутствует в Манифесте О.Т.О. 1912 г., опубликованном в масонской газете The Oriflamme. Бумаги, доказывавшие принадлежность Рамполлы к ордену, по свидетельству кардинала Мэрри дель Валя, госсекретаря при Пие X, были найдены после его смерти и предъявлены папе Пию X, который сказал: «Несчастный! Сожгите!» ^[4].

О.Т.О. уже тогда представлял собой влиятельную тайную организацию, имевшую целую сеть филиалов во многих странах мира и объединявшую посвящённых в «высшие знания», которые разрабатывались в таких оккультных лабораториях, как Гностическая католическая церковь, Орден рыцарей Святого Духа, Орден иллюминатов, Орден Храма, Орден рыцарей Святого Иоанна, Орден мальтийских рыцарей (его не надо путать с Суверенным Мальтийским орденом. - О.Ч.), Орден мартинистов, Герметическое братство света и других. Власть в ордене концентрировалась в руках его Высшего Главы - Outer head of the order (O.H.O.), чьё имя никому не раскрывалось, за исключением его непосредственных представителей. Орден имел несколько ступеней посвящения; на 11 ступени практиковалась содомия. Официальным девизом ордена был и остаётся «Бог - это человек». Членами ордена, в частности, были Ф. Ницше, Р. Вагнер, король Людовик Баварский. О.Т.О. был также связан с орденом Серебряная звезда и с английским орденом Золотая Заря, представлявшими собой высшее масонство^[5]. Поддерживал он тесные связи и с влиятельнейшей ветвью масонства - люциферианским орденом Древнего и принятого шотландского обряда (ДПШУ), реформированным на базе Чарльстонской ложи известным американским масоном, «догматическим главой всемирного масонства» Альбертом Пайком - командором Верховного Совета 33-го и последнего градуса ДПШУ южной юрисдикции США.

Эмблема ордена Храма Востока

А. Пайк стал особенно известен в связи с изложением программы действий масонства, описанной им в письме от 15 августа 1871 года открытому врагу католицизма, карбонарию, мастеру Великого Востока Италии Джузеппе Мадзини, с которым он находился в контакте и взаимодействии. В соответствии с этой программой для полной победы масонства необходимо организовать три мировые войны. Результаты последней Пайк описывает следующим образом: «Мы запустим нигилистов и атеистов и спровоцируем потрясающий социальный катаклизм, который во всём своём ужасе ясно покажет народам последствия абсолютного атеизма - причины одичания и кровавых переворотов. Тогда все граждане, вынужденные защищаться от всемирного революционного меньшинства, истребят разрушителей цивилизации, и разочарованные в христианстве массы, чьё деистическое сознание отныне будет лишено компаса, в поисках идеологии, не зная, к кому обратить своё восхищение, получат истинный свет благодаря всеобщему проявлению чистой доктрины Люцифера, наконец раскрытой всеобщему взору, проявлению, которое последует за уничтожением христианства и атеизма, подчинённых и разрушенных одновременно»^[6].

Через Рамполлу О.Т.О. получил возможность незаметно продвигать свои идеи и формировать политику Ватикана, став, таким образом, одним из наиболее эффективных агентов, созданных масонством для разложения Католической церкви. С помощью Рамполлы, в частности, британские англикане уже в 1896 году попытались добиться от папы Льва XIII признания их «церкви», но эта попытка тогда не удалась. Действуя в духе указаний «Высокой венты» и используя тактику «малых, хорошо отмеренных средств», кардинал сеял семена, которые дадут всходы через полвека. Как указывают исследователи, Рамполла осно- вал внутри Ватикана тайную люциферианскую ложу «Святого Иоанна Крестителя» или «Святого Иоанна Иерусалимского», которая утвердилась уже в период Пия XII191.

Так что, хотя первая попытка масонства привести к власти «своего» папу была сорвана, основы были заложены. Незаметно и постепенно внедряя прогрессистские идеи в среду молодого поколения, Рамполла формировал группу из своих последователей (как её называли позже, «мафию Рамполлы»), которая переросла в итоге в «лобби Монтини». К этой группе, в частности, принадлежали его личный секретарь в Мадридской нунциатуре Джакомо Делла Кьеза (будущий папа Бенедикт XV), его сотрудник в Риме Пьетро Гаспарри, ставший госсекретарем при Бенедикте XV, Пие X и Пие XI и подписавший Латеранские соглашения с Муссолини; его близкий друг епископ Бергамский Радини-Тедески. Он оказал влияние и на Эудженио Пачелли (папа Пий XII), который тоже был его личным секретарём, и на личного секретаря Радини-Тедески Анджелло Джузеппе Ронкалли (будущий папа Иоанн XXIII). В круг близких ему людей входил и отец Джованни Батисты Монтини, будущего папы Павла VI, журналист Джорджио Монтини, предложивший Рамполле идею создания политической партии, которая станет опорой Церкви. Всех этих деятелей объединяло одинаковое представление о новом образе Католической церкви. Но наиболее важными фигурами являлись Пачелли и Монтини, чьи семьи давно были связаны с делами Ватикана и которых изначально готовили на роль папы.

Глава 8

«Нам нужно подготовить... для
этого папы - поколение, достойное
царства, о котором мы мечтаем»

Биографии Пачелли и Монтини похожи, поскольку их родители, чьи жизнь и карьера были связаны с делами Ватикана, воспитывали их в духе подготовки к тому, чтобы они стали папами.

Дед Пачелли, Маркантонио (1804-1902), крупный специалист в области канонического права, сделал карьеру на службе в Св. Престоле, став доверенным лицом и юридическим советником папы Григория XVI и его преемника Пия IX, при котором он стал замминистра внутренних дел. Его брат, банкир Эрнесто Пачелли из банка Ротшильда, также оказал большую услугу Папскому государству, обеспечив ему крупный кредит Ротшильдов в один из сложных периодов его существования. Позже Эрнесто основал в Риме первые агентства Римского банка, а Маркантонио присоединился к учредителям ватиканской газеты l’Osservatore Romano. Его сын Филиппо Пачелли (1837-1916), отец Эудженио, также работал при Св. Престоле деканом Коллегии адвокатов. Так Пачелли стали «ватиканской семьёй», и эту традицию сохранил папа Лев XIII, поставив молодого Эудженио под опеку кардинала Рамполлы, чтобы сделать из него хорошего дипломата. Интересно, что учился Пачелли в семинарии «Альма Капраника»^[7], которая была известна в Италии как «штаб» теологического радикализма, называемого модернизмом^[8].

Эудженио Пачелли в молодости

Однако известными фигурами были также брат и кузен Эудженио, сыгравшие ключевую роль в экономике Св. Престола до появления Бернардино Ногары. Как мы уже писали, до Латеранских соглашений главным банком, с которым был связан Св. Престол, был Банк Рима, в котором он владел четвертью акций. А президентом его вплоть до 1916 года был кузен будущего папы Пия XII Эрнесто Пачелли, много сделавший для установления официальных контактов между Св. Престолом и итальянским правительством, являясь советником папы

Льва XIII по финансовым вопросам. Эрнесто также старался обеспечить и успешную карьеру Эудженио, который уже в 35 лет стал заместителем госсекретаря в Св. Престоле, через 9 лет - апостольским нунцием в Германии, а в 54 года - госсекретарём Ватикана. Что же касается брата будущего папы, Франческо Пачелли, то он участвовал в тайных переговорах с правительством Муссолини, в ходе которых обсуждались основные положения кон- кордата194.

К Св. Престолу была близка и семья Джованни Монтини, но другим образом. Джованни родился в 1897 году на севере Италии, в Ломбардии, в городе Брешиа. Его мать Юдифь Альгиши принадлежала к местному среднему дворянству, а отец Джорджио Мон- тини был успешным журналистом и уже в 25 лет встал во главе католического еженедельника II Cittadino. Оба родителя были страстно увлечены политикой, причём разделяли левые взгляды, и дом их был местом сбора наиболее известных представителей левого католического «рисорджименто» в Италии. В 1882 году, когда папа Лев XIII издал свою известную энциклику Rerum Novarum, положившую начало социальному католицизму, Брешиа стала чуть ли не первым итальянским городом, живо на неё откликнувшимся, и одной из ключевых фигур тут был Д. Монтини. В 1914 году католики Брешии добились победы на муниципальных выборах, и Д. Монтини был избран главой муниципального совета. Он полностью погрузился в политику и, став членом созданной сицилийским священником Стурцо Итальянской народной партии, добивается избрания в депутаты Парламента.

Джованни Монтини в молодости

Джованни Монтини до 14 лет обучался в иезуитском колледже, а затем, из-за слабого здоровья, перешёл на домашнее обучение под опекой священников Конфедерации ораторианцев, которые отличались всегда передовыми взглядами. Они оказали настолько важное влияние на Монтини, что даже когда он попал на службу при Св. Престоле, его духовником был ораторианец.

В 1921 году Монтини поступил в Папскую церковную академию для изучения дипломатии, а его протеже стал человек из группы Рамполлы кардинал Пьетро Гаспар-ри. Здесь же Монтини подружился с внучатым племянником кардинала Рамполлы Мариано Рампол- лой. В 1922 году папой становится Пий XI - друг Джорджио Монтини, а госсекретарём - кардинал Гаспарри, после чего пост в Ватикане («пусть даже последний», как выразился папа) младшему Монтини был обеспечен. Его посылают в Польшу в качестве атташе нунциатуры, где он пробыл недолго, а по возвращении в Рим продолжил обучение, получив три докторские степени^[9].

Надо отметить, что те тезисы, которые так глубоко изменили Католическую церковь в 60-е годы, становятся популярны уже в начале XX века. Постепенно во Франции, Англии, Италии и Бельгии в семинариях, в литературе и в религиозных журналах начинает складываться новое отношение к религии, исходившее из того, что вера имеет своё происхождение не в средневековом учении Фомы Аквинского, а в личном опыте. Движение это не имело какой-либо определённой программы, но, распространяясь, незаметно открывало двери модернизму. На одном из собраний его сторонников было заявлено, что «Христос готовит огромную религиозную трансформацию через пророков и святых».

Однако стоявший тогда у власти папа-традиционалист Пий X (1903-1914) строго осудил эти идеи, а в 1917 году опубликовал новый Кодекс канонического права, который более чётко определил отношение к франкмасонству. В нём говорилось следующее: поскольку масонство является сектой, враждебной по отношению к Церкви, его членов нельзя хоронить с соблюдением религиозных обрядов; всё, что может послужить масонству, должно быть запрещено; всякий христианин, ставший франкмасоном, автоматически отлучается от Церкви (канон 2335), тем более если это церковнослужитель или монах (канон 2336)^[10].

В итоге модернистам пришлось ждать ещё несколько лет, чтобы получить возможность открыто распространять свои взгляды. Благоприятные условия для этого сложились после Первой мировой войны, при понтификате Пия XI (1922-1939), который, хотя и не входил в тайный внутренний круг Ватикана, не был для него и чужим, так как формирование его произошло под руководством Радини-Тедески, а рядом находился кардинал Гаспарри.

Интересно, что уже в мае 1923 года на тайной консистории (собрании), созванной Пием XI для обсуждения возможного созыва собора, кардинал Бийо доложил о «существовании глубоких расхождений внутри епископата», которые «рискуют вызвать дискуссии, которые будут длиться бесконечно». Кардинал Боджиани отметил, что значительная часть священников и епископов были пропитаны модернистскими идеями. И кардинал Бийо вновь выразил свои опасения, что собором станут манипулировать «худшие враги Церкви, модернисты, которые, как указывают на это некоторые признаки, уже готовятся произвести революцию в Церкви, новый 1789 год, объект их мечтаний и надежд... И мы вновь увидим те же грустные дни конца понтификата Льва XIII и начала понтификата Пия X; мы увидим даже худшее, и это будет уничтожение счастливых плодов энциклики Пассенди (осудившей модернизм. - О.Ч.), которая их заставила замолчать»^[11]. В итоге папа отказался от созыва собора.

В 20-е годы мы видим первые признаки новых тенденций в отношении к масонству, проявившиеся в попытках его реабилитации. Связано это было с деятельностью немецкого иезуита Р.П. Грубера, вступившего в контакт с высокопоставленными членами масонства Нью-Йорка и Вены для обсуждения возможного примирения или модуса вивенди, то есть временного соглашения, которое положило бы конец противостоянию, длящемуся с 1738 года. Контакты эти были тайными и практически неизвестными публике. Явными они стали только в 1937 году, когда франкмасон высокого градуса Альберт Лянтуан опубликовал книгу «Письма Суверенному Понтифику)», вызвавшую ожесточённую полемику. В ней было изложено предложение примириться перед лицом общего врага - коммунизма, поскольку масонство не являлось изначально ни революционным, ни антирелигиозным, а антирелигиозный характер ему придала Церковь своим враждебным отношением, превратив в своего противника - тезис, который станет ключевым в аргументации масонов ^[12].

Примирение это осуществлялось и на практике, но только скрытно. Так, когда в 1938 году архиепископ Парижа монсеньор Боссар передал папе Пию XI досье на французских прелатов, составленное в результате тщательного расследования, оказалось, что 17 кардиналов, архиепископов и епископов состояли в масонских ложах. И, скорее всего, их было больше - такое подозрение возникло в силу того, что один из участников расследования был убит. Однако понтифик ничего не предпринял против «братьев», поскольку одним из них оказался кардинал Гаспарри. Тогда же специальное расследование провели и французские спецслужбы, которые, по дошедшей информации, обнаружили 33 епископа-масона^[13].

В те же 20-е годы были предприняты первые экуменические шаги, которые стали началом процесса, который позже назовут «межрелигиозным диалогом». В 1924-1925 годах кардинал Мерсье, архиепископ Малинск-Брюссельский организовал т. н. «Малинские

Тейяр де Шарден

Этот текст вызвал большие протесты со стороны английских католиков, посчитавших его за предательство, и Малинские встречи не имели продолжения.

Однако благодаря своим контактам с англиканами и православными община Амэ- Шеветонь приобрела большую известность, внеся важный вклад в изменение отношения римо-католиков к экуменизму, который на II Ватиканском соборе будет признан официальной доктриной.

Главные же изменения происходили в интеллектуальной жизни католиков Франции. Не случайно именно здесь в эти годы французский иезуит Тейяр де Шарден сформулировал свою теорию ноосферы, переосмыслив томизм в понятиях теории эволюции и создав в итоге пантеистическую систему, которая, хотя и не была принята руководством Ватикана, но не была им и осуждена. Однако концепция де Шардена оставалась тогда известной лишь узкому кругу интеллектуалов и предпринимателей. А вот идеи другого француза получили большую популярность, и в первую очередь - в церковном руководстве.

Речь идёт о «предтече перемен», Жаке Маритене (1882-1973), профессоре философии Католического института, пытавшемся интегрировать философию Фомы Аквинского с современной философской мыслью. В 1926 году состоялась встреча Маритена с Пием XI и кардиналом Гаспарри, после которой ему было поручено собрать написанные им произведения в один труд, опубликованный в итоге в 1936 году на французском языке под названием «Интегральный гуманизм». Он произвёл настолько сильное впечатление на прогрессистов в церковном руководстве, что Джованни

Монтини, работавший с 1937 года секретарём Госсекретариата Ватикана, сразу перевёл его на итальянский язык, сопроводив восторженным предисловием.

Жак Маритен

Основной тезис Маритена заключался в необходимости изменения экклезиологии, то есть понимания сущности и миссии Церкви. Его идея «интегрального гуманизма» исходит из того, что самые разные религии соединяются на пути к единому человеческому идеалу, всемирной цивилизации, в которой все люди будут примирены в справедливости, любви и братстве. «Интегральный гуманизм» понимается как всеобщее братство между людьми доброй воли, к какой бы религии они ни принадлежали и независимо от того, верующие они или нет. Это те рамки, в которых должна действовать церковь, не навязывая и не требуя ни от кого признания её как единственной истинной церкви. Христианство мыслится как религия демократии, и Маритен признаётся, что, говоря о «новом христианстве», он мог бы говорить в том же смысле и о новой демократии, так как это слово «означает не что иное, как мирское название христианского идеала»^[15].

Фактически это было воспроизводение франкмасонской идеи «всемирного братства», но отличие учения Маритена заключалось в той роли, которую он отводил Церкви. Как объяснял суть его идеи теолог Морис Карон, «в этом всеобщем братстве Церковь должна быть вдохновительницей и старшей сестрой, и если она хочет завоевать симпатии юных братьев, она не должна проявлять ни непримиримости, ни авторитаризма, а должна учиться делать религию приемлемой. Церковь должна быть скорее практической, чем догмати- ческой»^[16]. Наряду с Жюлем Исааком Жак Маритен был также активным инициатом иудейско-католического «диалога», который стал завязываться после Второй мировой войны.

Так было заложено католическое обоснование «межрелигиозного диалога» и «экуменизма», которое было воспринято особенно позитивно Джованни Монтини, пронёсшим через всю жизнь восторженное отношение к Маритену. Как писал о Мартини иезуит Малачи Мартин (см. о нём ниже), когда тот станет папой, «интегральный гуманизм» Маритена будет пронизывать всю его политику^[17].

Жак Маритен и папа Павел VI

Идеи Маритена стали широко распространяться при понтификате Пия XII (19391958). И показательно, что уже первая энциклика папы Summa Pontificus делала акцент на общечеловеческой солидарности как основе управления и, хотя она сохраняла традиционалистскую фразеологию, в ней содержалась неявная ссылка на тезис Маритена о будущем согласии между мировыми религиями.

Именно в этот период во исполнение замысла философа иезуиты организовали в Григорианском университете лекции горячего сторонника глобальной церкви священника Шарля Буйе, который преподавал там 36 лет и, как считается, приобщил к экуменизму около 5 тысяч будущих священников. Этот экуменический тезис о церкви стал обсуждаться и в ходе симпозиумов. Первым таким событием стало проведённое в Риме под покровительством Св. Престола собрание «Любовь и Милость», призвавшее положить конец «бесполезной полемике», заменив её любовью «к нашим братьям во Христе», и положившее начало обсуждению вопроса о том, испытывают ли католики и протестанты симпатию друг к другу.

Во время Второй мировой войны Маритен читал лекции в Канаде, затем переехал в США и преподавал там в Принстонском и Колумбийском университетах. После войны, вернувшись во Францию, он был назначен французским послом при Ватикане, где его тепло встретил понтифик и где он очень тесно общался с Монтини и его окружением, которые уже открыто распространяли прогрессистские идеи. Как пишет Марк Винклер, работавший тогда в Ватикане, «Маритен поглотил группу Монтини»^[18]. В 1948 году он вернулся в США в качестве заслуженного профессора Принстонского университета.

Идеи Маритена Монтини стал ещё более активно распространять после того, как в 1954 году он был назначен архиепископом Милана и получил относительно большую свободу в своей деятельности. Понтифик отослал его в Милан, чтобы удалить из Госсекрета- риата, после того, как сотрудник французской разведки полковник Арно предоставил ему убедительные доказательства того, что Монтини участвовал в передаче советской разведке имён священников и епископов, в основном иезуитов, тайно засылаемых Пием XII в Советский Союз и социалистические страны для подпольной работы. Крайне тяжело пережив этот удар, Пий XII не только удалил Монтини, но больше никогда не предоставлял ему аудиенции и так и не назначил кардиналом, закрыв навсегда вопрос о преемстве. Миланская кафедра считалась крайне престижной, и, как пишет расследовавший этот вопрос аббат Луиджи Билля, данный выбор понтифика казался нелогичным, однако дело было в том, что, по признанию генерала французских спецслужб Леконта, с которым он беседовал, Монтини был послан в Милан не понтификом, а покровительствовавшим ему кардиналом Джузеппе Пиццардо^[19].

Саул Дэвид Алинский

За 18 лет пребывания Монтини в Милане его взгляды стали настолько радикальны, что он вошёл в конфликт с другими членами Конференции епископов Италии. Тут он встречался не только с Маритеном, но и с англиканскими теологами, с анархистами, коммунистами, социалистами, представителями мафии и членами авангардистских литературно-художественных объединений. В один из своих визитов Маритен познакомил его со своим «дорогим и интимным другом», одним из «настоящих великих людей этого века», американским общественным деятелем Саулом Давидом Алинским, который консультировал понтифика по вопросам отношений церкви с местными коммунистическими профсоюзами. Алин- ского называли «апостолом перманентной революции», поскольку он был автором методик захвата власти через организацию масс и проведение различных общественных акций. Они были изложены в его книгах «Пробуждение для радикалов» и «Правила для радикалов: практический пример для реальных радикалов»^[20]. Фактически речь идёт о «науке о революции», которой сегодня занимается созданный им в 1940 году Фонд промышленных зон (Industrial Areas Foundation), подготовку в филиалах которого прошли, в частности, такие деятели, как Хилари Клинтон и Барак Обама.

Родом из Чикаго, Алинский имел сторонников среди представителей американской католической иерархии и священства. Основными же источниками финансирования и поддержки Алинского были семья Рокфеллеров и созданная уже в 60-х годах Католическая конференция США. Вместе с тем он работал в тесном контакте с Коммунистической партией США вплоть до разрыва с ней после подписания советско-германского Договора о ненападении 1939 года. В его союзе с Монтини не было ничего странного. Как позже рассказывал сам Алинский, после встречи с Маритеном он стал понимать, каким образом революция может стать составной частью католической религии. Введя понятие «церковь нынешняя и завтрашняя», он указывал, что она должна быть свободна от догм: «Я презираю и боюсь догму. Никто не обладает правдой, и догма, какую бы форму она ни приняла, является конечным врагом человеческой свободы»^[21].

Исследователь Фрэзер, автор работы «Жак Маритен и Саул Дэвид Алинский - отцы “христианской революции”» в связи с этим писал: «Сам Алинский является продуктом франкмасонского и марксистского революционного натурализма, который в обоих своих вариантах делает ставку на необходимость захвата и сохранения власти элитами... Алинский был безбожником, в глазах которого сама идея о какой-либо догме была проклятием. Не надо удивляться, что в его “социальной этике” нет места тому, что было бы “добром” или “злом” по существу. Его “церковь нынешняя и завтрашняя” была не более католической, чем протестантской, иудейской, мусульманской, буддистской или анимистической; это был всеохватный синкретизм, смешение всех верований, которые когда-либо существовали». Как подчёркивает Фрэзер, в случае с Алинским уникальным является не его «рецепт “Церкви” синкретической и всемирной, но тот факт, что он стал первым, чьи идеи были широко приняты внутри Католической церкви». И если бы Маритен и его последователь Павел VI не заложили основы для внутри-церковной революции, альянс и близость между Алинским и католицизмом были бы невозможны^[22].

Карл Ранер

Среди других лидеров церковного обновления представителей «новой теологии», готовивших модернистский переворот, надо выделить французского теолога, будущего кардинала-дьякона с дьяконством Ива Конгара и двух иезуитов - француза Анри де Любака и немца Карла Ранера. Карл Ранер в своей борьбе против традиционного католицизма занимал особо радикальную позицию, ставя под сомнение основополагающие католические догмы. Это касалось не только учения о церковной иерархии, папском примате, священном характере епископской власти, о браке, гомосексуализме, человеческой свободе и других аспектах человеческой жизни, но и учения о божественной природе Христа, о Церкви, о семи таинствах, о существовании рая и ада, о первородном грехе. Он утверждал, что необходимо пересмотреть положение о трёх Ипостасях Бога как непонятное современному человеку и напоминающее мифы древних религий. Его позиция была не просто крайне субъективистской или релятивистской, она была откровенно еретической, однако Ранер, будучи профессором, долгие годы проработал в престижных университетах (в Инсбруке, Мюнхене, Мюнстере) и повлиял на сознание тысяч студентов, которые затем стали священниками, епископами и богословами.

Лоренц Йегер

Не таким известным, но не менее эффективным было то германское ядро теологов-экуменистов, которое сформировалось вокруг архиепископа Падербона Лоренца Йегера, известного своими пронацистскими высказываниями. По его инициативе с 1946 года в Германии стали проходить ежегодные встречи с протестантскими теологами для обсуждения вопроса о доктринальных различиях и единстве их учений. Ведущую роль здесь играл голландский профессор, священник Йоханнес Виллебрандс, который настолько был увлечён протестантизмом, что называл Лютера «доктором Церкви». Благодаря ему в 1952 году в Вар- монде (Голландия) была создана Международная конференция по экуменическим вопросам (МКЭВ), которая была связана с многочисленными группами Una Sancta, состоявшими из мирян и теологов, поддерживавших протестантско-католический «диалог». Целью МКЭВ было следить за работой Всемирного совета церквей^[23].

В послевоенные годы в Европе появляется целый ряд «очагов обновленчества», работавших над созданием «новой церкви».

Йоханнес Виллебрандс

Одним из главных среди них стал иезуитский центр Lumen Vitas («Свет Жизни»), созданный в 1946 году в Брюсселе на базе открытого ещё в 1935 году Катехизаторского центра, контролируемого орденом Лувенского университета. Центр основал международный журнал с одноимённым названием, издательство, высшую школу, специализированную библиотеку и международный институт, и сегодня играющие важную роль в богословском образовании. Центр предпринял невиданную ранее атаку на католическую веру, что не могло осуществляться без ведома Пия XII, поскольку, как и все понтифики, он был хорошо информирован о деятельности главных орденов. Тем более что его духовником был высокопоставленный член Ордена иезуитов, ректор Папского библейского института, профессор Папского Григорианского университета Августин Беа (1881-1968)^[24]. Беа, крещёный еврей, был теологом модернистского направления, находившимся под сильным влиянием протестантских идей, но не только их. Позже он окажется в списке влиятельных масонов, который был составлен агентами контрразведки Ватикана (SD) в ходе расследования, осуществлённого по поручению папы Павла VI в 1971 году. Став Госсекретарём Ватикана он сыграет одну из ключевых ролей в подготовке Собора (см. ниже).

Августин Беа

Как писал исследователь Ф. Клинтон по поводу Lumen Vitas, «это был абсолютно иезуитский институт, предназначенный для отказа от прежних идей и лишения религиозного образования его какого-либо традиционного содержания. Изначально Lumen Vitas очень хорошо финансировался и функционировал как международное движение. Трудно выразить в нескольких словах, в какую огромную организацию он превратился в 1956 году, то есть через 10 лет после своего основания. Когда созвали II Ватиканский собор, он действовал широкомасштабно, поскольку был подготовлен людьми, которые видели очень далеко и были очень настойчивы»211.

В этих условиях оказалось возможным издание папской энциклики Mente Nostre, которая станет основой для переворота в семинарской системе образования и чьи идеи будут полностью отражены в документах грядущего собора. Суть новых методов Пий XII выразил так: «Искусство образования - это во многих отношениях искусство адаптации... к возрасту, темпераменту, характеру, потребностям. к времени и месту.. .к ритму всеобщего прогресса человечества». Одной из самых значимых энциклик тех лет стала также Humani Generis, посвящённая вопросу о происхождении человека, которая не вводила никаких запретов на теологические инициативы, но даже их поощряла.

Священник Аннибал Буньини

Дошла очередь и до литургии, которой была посвящена энциклика Mediator Dei 1947 года. В 1948 году после консультаций с профессорами Лувенского университета и группой парижских сторонников новой литургии понтифик создал в рамках Конгрегации дисциплины таинств Комиссию по литургической реформе, призванную подготовить изменение Божественной литургии. Секретарём Комиссии был назначен молодой священник Аннибал Буньини (член Великой ложи Италии с 1963 г.), который также станет ключевой фигурой постсоборной церкви - «архитектором новой мессы»^[25]. Затем последовали международные конгрессы, посвящённые вопросам литургии, на которых под лозунгом «приближения службы к современному человеку» стали добиваться её сокращения. Наиболее продвинутыми были участники из Франции, Германии, Бельгии, Голландии и США, а самое активное участие принимал в них шеветонец Ламбер Бодуэн, стремящийся максимально приблизить католическую мессу к протестантскому образцу. По результатам работы Комиссии в 1955 году папа принял декрет Maxima Redemptione, который внёс изменения в пасхальную службу и разрешил различные варианты мессы, что стало фактически репетицией соборной реформы.

Ламбер Бодуэн с протестантским пастором и И.Конгаром на Экуменических днях в 1952 г.

Другим центром модернизма стала новая ватиканская организация «Апостольство мирян» (полное название - Постоянный комитет по проведению международных конгрессов апостольства мирян), которая была задумана как центр по координации между церковной иерархией и мирянами по всему миру и ставшая своего рода «прихожей» II Ватиканского собора. В 1952 году её возглавила молодая австралийка, недавно обращённая в католицизм иудейка Розмари Голди, имевшая возможность в любое время дня свободно общаться с кардиналами и епископами. Здесь были и Августин Беа, и иезуиты нового поколения, такие как

Роберто Туччи, который станет директором радио Ватикана а также Ив Конгар, Йозеф Ратцингер и другие. Апостольство мирян не просто готовило собор, оно разрабатывало планы по созданию структур церкви нового типа, в которой мало значения будут иметь священники, литургия, таинства и месса. Как разъяснял испанский кардинал Аркадио Ларраона помощнице руководителя Боннского отделения Апостольства Элизабет Гертснер, «они всё изменят. Литургию, всё. Латинский исчезнет полностью».

Ив Конгар (справа) с молодым Йозефом Ратцингером

В 1951 и 1957 годах Постоянный комитет провёл два всемирных конгресса «Апостольство мирян», в подготовке которых также приняла участие организация Рах Romana МПС (Международное движение католиков-интеллектуалов). Основанное ещё в 20-е годы, это движение было реорганизовано в 1947 году и представляло собой открытый форум для ведения «диалога» между различными культурами и поколениями и поддерживалось Св. Престолом и Конференцией международных католических организаций. В ночь с 1959 на 1960 год МПС при поддержке ЮНЕСКО провела первую встречу верующих интеллектуалов, принадлежавших к различным конфессиям, для обсуждения темы «Влияние ведущих религий на современную жизнь народов Востока и Запада». Многие члены этого движения приняли позже участие в работе II Ватиканского собора в качестве слушателей.

После войны возобновились и попытки открытого сближения католицизма и масонства, ведущую роль в которых стал играть французский иезуит КП. Бертелоо. В 1945-1949 годах он опубликовал серию хорошо документированных статей и книг, опровергавших утверждения католиков о враждебности к ним масонства и обосновывающих возможность примирения («Франкмасоны перед лицом истории», «Франкмасонство и Католическая церковь - перспективы примирения», «Франкмасонство и Католическая церковь - мотивы осуждения»). И хотя процесс этот находился в латентном состоянии, отношение к масонству действительно стало меняться. Показателен в этом плане разговор, который состоялся в августе 1952 году между кардиналом-примасом Австрии Теодором Иннитцером и Бернардом Шейкельбауэром, госсоветником и главой пресс-службы австрийского правительства, и, по совместительству, великим мастером Великой ложи Вены. В ходе беседы, содержание которой было опубликовано в масонском журнале Die Bruderschaft («Братство»), органе Объединённой Великой ложи Германии, кардинал спросил великого мастера:

• Есть ли у вас конкретные претензии к той осторожной позиции, которую занимает Церковь в отношении франкмасонства?
• В настоящее время нет, - ответил Шейкельбауэр. - У меня даже такое впечатление, что наша организация встречает больше понимания среди высшего духовенства, нежели среди низшего и некоторых католических несвященнических кругов^[26].

Так, под завесой традиционалистских речей, окружение Пия XII последовательно готовило перемены. Характерны в этом плане высказывания священника Поля Молинари, который в ответ тем, кто считал, что церковь после смерти Пия XII совершила коренной поворот, заявил: «Разрыва не было. Наоборот, и достаточно посмотреть документы собора, в которых содержится более двухсот ссылок на учение Пия XII, это более чем на что-либо другое, за исключением Священного Писания. В течение нескольких лет Его Святейшество работал над исследованиями, подготавливающими Собор. И он прервал эту работу, только когда убедился в том, что католики были недостаточно подготовлены, чтобы поддержать потрясение, которым явился Собор».

Показательны также слова французского исследователя Марселя Клемена: «Этот великий папа не только сделал возможным Второй Ватиканский собор, но он проложил к нему пути. Я лично наблюдал день за днём на Соборе, что многие идеи и устремления, увидевшие свет под куполом Святого Петра, были в реальности предвосхищены в период его понтификата... Коротко говоря, он запустил весь процесс, который должен был продолжаться в период и после Второго Ватиканского собора». О том же писал друг Павла VI французский писатель Жан Гитто: «Новые формы духовности, миссии, катехизации, литургического языка, библейских и экуменических исследований были предложены задолго до Собора. Новый дух в Церкви родился задолго до этого»^[27].

Таким образом, в эти годы прогрессисты значительно укрепили свои позиции внутри католицизма, однако они нуждались не просто в лояльном папе, а в таком, который бы открыто провозгласил программу обновления.

Глава 9

Иудейская программа «очищения» христианства

Одновременно с франкмасонством свои планы по коренной перестройке Католической церкви разрабатывали и иудеи, преследующие цель разложить христианское учение и настолько выхолостить его содержание, чтобы от него осталось только одно название. Что же представляли собой эти планы?

Как известно, христианство учит, что избранничество древнего еврейского народа состояло в том, чтобы, сохранив истинное Единобожие, дождаться Мессии, а затем понести Благую Весть о пришествии Его народам земли, что и совершили впоследствии апостолы. Однако иудейский народ отверг Мессию - Христа Спасителя, о котором свидетельствовали пророки, и тем самым завершил период своего избранничества, переданного апостолам и тем христианским общинам, которые стали основанием для нового Е1арода Божьего - Церкви Христовой, где уже нет «ни эллина, ни иудея».

Сам Христос, проповедуя в храме и отвечая «приступившим к Нему первосвященникам и старейшинам народа», сказал: «Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царствие Божие и дано будет народу, приносящему плоды его; и тот, кто упадёт на этот камень, разобьётся, а на кого он упадёт, того раздавит. И, слышав притчи Его, первосвященники и фарисеи поняли, что Он о них говорит, и старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за Пророка» (Мф. 21, 43-46), (Мф. 21, 43). И Он предрёк: «Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8, 11-12). И если, согласно апостолу, Церковь Христова есть «род избранный..., народ святой, люди, взятые в удел» (1 Пет. 2, 9), то любые утверждения о продолжающейся якобы богоизбранности всего еврейского народа являются богословски несо- стоятельными^[28].

Именно это положение было категорически отвергнуто фарисеями и сформировавшимся на основе их учения талмудическим иудаизмом, закрывшим иудеям путь ко Христу. Как говорил аббат Огюстэн Леманн, выходец из еврейской семьи, принявший крещение, «без Талмуда уже давным давно все иудеи были бы обращены»^[29]. Иудаизм утверждал и продолжает утверждать об исключительном праве иудеев, гарантированном им самим фактом рождения, на господствующее положение в мире, рассматривая христианство либо как идолопоклонство, либо как приемлемую для неиудеев форму монотеизма, ведущую их к поклонению богу Израиля. Последнее утверждение исходило от иудейского философа и богослова-талмудиста Моисея Маймонида (1135(8) - 1204), и именно оно легло в основу плана по разрушению изнутри христианского учения, наиболее глубоко разработанного итальянским раввином из Ливорно (Тоскана), учёным-каббалистом Эли Бенамозегом (18231900), которого называют «Платоном итальянского иудаизма» и «одним из учителей современной иудейской мысли». Его учение крайне важно для понимания того, что происходит в наши дни.

Эли Бенамозег

В 1884 году Э. Бенамозег опубликовал книгу «Израиль и Человечество. Исследование проблемы универсальной религии и её решение», в которой связал происхождение современного религиозного кризиса с рождением христианства, которое нарушило религиозное единство и привело к разделению иудеев и христиан. Чтобы восстановить универсальную религию, необходимо добиться примирения между религией-матерью (иудаизмом) и её непослушными дочерьми (христианством и исламом). От их духовного согласия зависит международный мир. Для достижения этого христианство должно реформировать своё учение в трёх направлениях:

1. изменить свой взгляд на иудейский народ, который должен быть реабилитирован как народ старший, как народ священников, «который смог сохранить в своей чистоте первоначальную религию». Этот народ не является богоубийцей, не был отвергнут Богом, а, напротив, призван обеспечить счастье и единство всего человечества;
2. «отказаться от Божественности Христа», Сына Человеческого, который был простым раввином, иудеем и им и остался. Проповедовать Христа можно только как человека, который предложил учение о нравственности ради счастья всех людей;
3. согласиться на новое толкование, но не на отмену тайны Троицы^[30].

Только при этих трёх условиях христианство превратится в «Церковь настоящего католичества», вернётся к истинной универсальной религии, которая является конечной целью иудаизма. Эту религию, предназначенной для всех народов и хранителем которой выступает народ Израиля, автор называет ноахизмом^[31].

Как объяснял сам Бенамозег, ноахизм - это не его изобретение. Это законы «потомков Ноаха» (Ноя), которые выведены мудрецами Талмуда (трактат Санедрин 56) в соответствии с принципами толкования слов и словосочетаний Торы. По их учению, есть только два пути к спасению: для иудеев, остающихся избранными Богом, - это строгое выполнение 613 заповедей Ветхого Завета, а для неиудеев (если только они не прошли гиюр, т. е. не стали иудеями) - следование 7 заповедям Ноя, каждая из которых имеет свои детали и подробности. Это тот минимальный набор требований, которые, по учению иудеев, был дан Богом Адаму и Ною и заключается в следующем: 1) вера в единого Бога и запрет идолопоклонства; 2) уважение Бога, запрет богохульства; 3) уважение к жизни человека, запрет убийства; 4) уважение к семье, запрет прелюбодеяния; 5) уважение к имуществу ближнего, запрет воровства;

6) уважение к живым существам, запрет употребления в пищу плоти, отрезанной от живого животного; 7) назначение судей, обязанность создать справедливую судебную систему^[32].

Вот что писал Бенамозег в переписке с Эмэ Палльером, бывшим католиком, обратившимся под влиянием раввина в иудаизм и рассказавшем в книге «Неизвестное святилище» о своём духовном опыте:

«Иудаизм делает различие между иудеями и гоями. По его учению, первые, как священники человечества, подчиняются моисеевым законам, а вторые, миряне человечества, подчиняются той единственной, древней и вечной универсальной религии, на службу которой поставлены иудеи и иудейство в целом. Христианство, напротив, произвело самую пагубную путаницу, либо навязав Закон гоям через Петра и Иакова и иудействующих с ними, либо через Павла, отменив Закон для самих израильтян. Рассмотрите хорошенько эти факты..., и вы увидите, что этот ноахизм. есть не что иное, как мессианизм, та истинная форма христианства, хранителем и инструментом которого стал Израиль»^[33].

«Мы, иудеи, мы сами храним религию, предназначенную для всего рода человеческого, единственную религию, которой будут подчинены гои и через которую они спасены. Религия человечества является не чем иным, как НОАХИЗМОМ, и не потому, что она была установлена Ноем, но потому что она восходит к договору, заключённому Богом с человечеством через этого праведника. Вот она - религия, сохранённая Израилем, чтобы быть переданной гоям. И поскольку эта религия, победа которой, как возвещали наши пророки, наступит в мессианские времена.. является не чем иным, как ноахизмом её можно продолжать называть христианством, очищенным, однако, от Троицы и от Воплощения - от верований, которые противоречат Ветхому Завету и, может быть, Новому».

«Что касается личности Христа, о котором вы мне не говорите, я, тем не менее, вам скажу, что, если только ему не приписывать божественности, не будет никакого вреда сделать из него пророка, рассматривать его как человека, наделённого Богом высокой религиозной миссией» ^[34].

Мартин Бубер

Такая изощрённая форма прозелитизма была найдена в отношении христиан, позволявшая превращать их в последователей иудаизма без формального перехода в иудаизм. В первую очередь речь шла о «перековке» иерархов Католической церкви. Главной целью её должно стать распространение учения ноахидского гуманизма, а папский примат позволит объединить на этой основе всех христиан, и не только их.

Религия ноахизма превратится в «религию естественной морали», универсальность которой сделает возможным объединение уже всего человечества под началом иудеев. Бена- мозег пишет: «Монотеизм может стать универсальным только при этом условии: единство в многообразии, многообразие в единстве. Впрочем, эта вариативность, вне зависимости от высшего единства, которому она подчинена, сама по себе представляет универсальную религию в её целом». «Единый Бог почитается сегодня в многообразных формах, в рамках различных культов, но в мессианскую эпоху духовный мир придёт к осуществлению единства почитания»^[35].

Таким образом, план был разработан, и начался поиск его претворения в жизнь. Первые шаги к установлению «диалога» между католиками и иудеями были предприняты ещё до Второй мировой войны. Большую роль в этом сыграл известный иудейский философ и теоретик сионизма Мартин Бубер^[36] (1878-1965), предложивший концепцию «диалога» иудея и христианина, «диалога двух вер», или, как её стали называть, «двух путей». Он рассматривал Иисуса Христа в контексте иудаизма I века, считал, что Христос был иудеем и их «великим братом», поэтому христианство можно рассматривать как путь к Богу. В ответ на это и некоторые католические богословы и философы стали отстаивать позитивные тео-

логические подходы к раввинистическому учению, побуждая христиан относиться к нему с уважением. Однако их попытки изменить отношение церковного руководства тогда не увенчались успехом.

События же военного периода и та примиренческая позиция, которую заняла Католическая церковь в отношении нацистского режима, создали совершенно новую ситуацию, при которой, раскрутив тему холокоста, иудейские лидеры получили в свои руки мощный инструмент давления на папство.

Со стороны иудаизма изначально речь шла о хорошо продуманной и последовательно реализуемой стратегии, направленной на то, чтобы добиться пересмотра основополагающих положений христианского учения. Ключевой идеей, обосновывающей необходимость ревизии христианства, является утверждение о неверности принципиального христианского положения о лишении Израиля обетования и благодати, которое иудеи называют «идеей вытеснения» Израиля Церковью и считают самой опасной. Из этого положения вытекает «учение презрения» в отношении евреев, которое является главной причиной светского антисемитизма нового времени. Исходя из этого иудеи утверждают, что Холокост надо рассматривать как «кульминацию многовековых гонений именно со стороны христиан» и что политика Гитлера не имела бы успеха, если бы её фундаментом не послужили те обвинения, которые предъявляли христиане в отношении иудеев. Как писал, например, ортодоксальный раввин Соломон Норман, сотрудник Центра еврейских исследований в Оксфорде, «по сути своей, отношение Гитлера к евреям ничем не отличается от христианского; разница состоит разве что в методах, которые он использовал». «Евреи видят в христианах по большей части гонителей, сравнительно малое их число относят к жертвам, и уж совсем в немногих христианах они обнаруживают сочувствие к пострадавшим евреям. После Холокоста евреи уже не могли всерьёз поверить в нравственную состоятельность Церкви». Норман указывает, что «с еврейской точки зрения христианин вообще, уже в силу его христианской веры, не обладает нравственным достоинством, не говоря уже о каком-либо нравственном превос- ходстве»^[37].

Жюль Исаак, зачинатель иудейско-католического «диалога»

Формула «учение презрения» (l’enseignement du mёpris) с вытекающими из неё выводами была введена французским иудейским историком и писателем Жюлем Исааком (1877-1963), сыгравшим ведущую роль в становлении иудейско-католического «диалога». Основные его идеи были изложены в книгах «Иисус и Израиль» (1946) и «Генезис антисемитизма» (1956), в которых было подвергнуто жёсткой критике христианское учение, рассматриваемое как главный источник антисемитизма. И евангелисты, и Святые Отцы Церкви были представлены им как лжецы и преследователи, полные антиеврейской ненависти, несущие моральную ответственность за Освенцим и Холокост. Свою главную задачу он видел в том, чтобы доказать необоснованность содержащегося в писаниях евангелистов обвинения иудеев в богоубийстве и добиться соответствующего «очищения» христианского учения^[38].

«Очищение» предполагало: изменение или изъятие тех молитв, в которых говорится об иудеях, в частности читаемых в Страстную Пятницу; заявление о том, что иудеи не несут никакой ответственности за смерть Христа, осуждению за которую подлежит всё человечество; удаление тех мест из писаний евангелистов, в которых повествуется о Страстях Христовых, в особенности это касается Евангелия от Матфея, которого Жюль Исаак обвиняет в извращении правды (именно у него сказано: «И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27, 25); заявление, что Церковь всегда порицали за то, что она находилась в течение двух тысячелетий в состоянии скрытой войны между иудеями, христианами и остальной частью человечества; обещание, что Церковь окончательно изменит своё поведение, смирившись, раскаявшись и принеся извинения перед иудеями и предпримет все необходимые усилия для устранения того зла, которое она им принесла, исправив и очистив своё учение^[39].

В 1946 году при поддержке американских и британских иудейских организаций в Оксфорде прошла первая конференция, собравшая католиков и протестантов для установления контактов с иудеями. А в 1947 году после проведения ряда международных встреч с симпатизировавшими ему католическими деятелями Жюль Исаак опубликовал меморандум «Исправление католических учений, касающихся Израиля», главные положения которого вошли в декларацию из 10 пунктов, принятую на созванной в том же году конференции христиан и иудеев в Зеелисберге в Швейцарии (она была организована обществами иудейско-христианской дружбы, созданными ещё в 1928 году, и собрала 70 экспертов из 17 стран мира - 28 иудеев, 23 протестанта, 9 католиков и 2 православных).

Участники Зеелисбергской конференции 1947 г.

Зелисбергская декларация стала программой реформирования христианства, исходившей из необходимости признания следующих положений:

1. в Ветхом и Новом Завете с нами говорит один и тот же Живой Бог;
2. Иисус родился от иудейской матери из рода Давида и народа Израиля, и его вечная любовь и прощение распространяются на его собственный народ и на весь мир;
3. первые ученики Христа, апостолы и мученики были иудеями;
4. основная заповедь христианства, любовь к Богу и к ближнему, содержащаяся уже в Ветхом Завете и подтверждённая Иисусом, обязывает христиан и иудеев во всех человеческих отношениях, без исключения;
5. надо избегать принижать библейский или постбиблейский иудаизм в целях возвеличивания христианства;
6. избегать использовать слово «иудей» исключительно в смысле «врага Иисуса» или выражение «враги Иисуса» для указания еврейского народа в целом;
7. избегать представления Страстей Христовых таким образом, что вина за смерть Иисуса лежит на всех иудеях или только на иудеях. В действительности смерти Иисуса требовали не все иудеи. И не только иудеи несут за это ответственность, так как Крест, который нас всех спасает, свидетельствует, что Христос умер за грехи всех нас; напоминать всем христианским родителям и воспитателям о той тяжкой ответственности, которую они несут за то, что представляют Евангелие и особенно повествование о Страстях упрощённым образом;
8. избегать изложения библейских проклятий и крика возбуждённой толпы: «кровь его на нас и детях наших», не напоминая при этом, что крик этот не может довлеть над бесконечно более сильной молитвой Иисуса: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают»;
9. избегать распространения кощунственного мнения, что народ иудейский был отвергнут, проклят и обречён на страдания;
10. избегать такого представления об иудеях, будто они не были первыми, кто принадлежал к Церкви^[40].

Как видим, декларация эта была составлена достаточно грамотно и основывалась на замене понятий. Говоря об иудеях, она идентифицировала талмудический иудаизм с религией Древнего Израиля и ветхозаветной Церковью, а современных иудеев - со всеми евреями (тем более что и на французском, и на немецком, и на английском языках «еврей» и «иудей» обычно обозначаются одним словом). В этом была главная хитрость, направленная на то, чтобы подорвать глубинную основу христианства - учения о Церкви Христовой.

На конференции был учреждён Международный совет христиан и иудеев (МСХИ или ICCJ), который в следующем году на конференции в Фрибургском университете (Швейцария) получил официальный статус, позволивший ему играть одну из ключевых ролей в формировании новых отношений между христианами и иудеями^[41]. Здесь был принят устав совета, а в Женеве открыт его офис (одновременно был обнародован лондонский адрес)^[42].

В 1948 году Жюль Исаак создал Ассоциацию иудео-христианской дружбы Франции, а в Германии формируются общества иудейско-христианского сотрудничества, объединившиеся в Германский координационный совет (ГКС). ГКС разработал так называемые Восемь Швальбахских тезисов, которые расширили и углубили Зеелисбергскую декларацию, призвав использовать такой теологический язык и такую интерпретацию библейских текстов, которые не были бы оскорбительными для иудеев. Более того, здесь уже обращалось внимание и на социально-политические последствия новых взаимоотношений с иудеями, поскольку указывалось, что опыт Холокоста обязывает каждого христианина взять на себя ответственность за борьбу с антисемитизмом^[43].

Создав соответствующие структуры и установив контакты с римским духовенством, Ж. Исаак получил с его стороны большую поддержку и добился короткой аудиенции у Пия XII, которому и передал «10 пунктов Зеелисберга». Эта встреча, однако, не имела никаких последствий.

Не имея возможности распространять свои взгляды в условиях правления Пия XII, иудеи ждали благоприятных условий, при которых они могли бы открыто заявить о своей позиции. Как и либерально-модернистское крыло внутри католицизма, они ждали прихода «нужного им папы». Это произошло после смерти Пия XII и прихода к власти Анджело Ронкалли под именем Иоанна XXIII (1958-1963).

Глава 10

«Мы должны просить... нужного нам папу»

Как указывают исследователи, те, кто продвигал Анджело Ронкалли к власти, рассматривали его как переходную фигуру. Так, кардинал Хенан Вестминстер, участвовавший в конклаве 1958 года, в своей автобиографии писал: «По поводу избрания папы не было большой тайны. Он был избран просто потому, что был очень стар. Его основной задачей было назначить Миланского архиепископа монсеньёра Монтини кардиналом с тем, чтобы тот мог быть папой на следующем конклаве. Такова была программа, и она была точно выпол- нена»^[44]. То же сказала одна из хорошо информированных сотрудниц Апостолата мирян в ответ на вопрос уже упомянутой нами Элизабет Герстнер о том, кто же сменит Пия XII: «Ронкалли станет папой на несколько лет, затем им станет, конечно, Джованни Монтини».

Кардинал Сири и папа Пий XII

О том, что он является «временным» папой, признавал и сам Иоанн XXIII, который не случайно взял себе имя, принадлежавшее папам, понтификат которых был кратковременным: «Мы предпочли укрыть то малое значение, какое имеет наше имя, за этим внушительным чередованием римских первосвященников». Имя это также было взято в память об Иоанне Предтече, который, как писал Ронкалли, «сам не был светом, но должен был свидетельствовать о Свете», намекая на то, что он лишь готовит путь тому, кто совершит главное дело. У него было мало времени, и он хотел сделать много и знал, что действовать придётся без промедления, «шагами быстрыми и бесшумными»^[45].

Действительно, к власти готовили Монтини, однако избран он мог быть, только будучи кардиналом, а при Пие XII это назначение было невозможно. Понтифик видел в качестве своего преемника кардинала Джузеппе Сири. Вот что говорил по этому поводу хорошо осведомлённый друг кардинала, уже цитированный нами аббат Луиджи Билля: «Мы думаем, что Пий XII был убит в силу двух причин: если бы он прожил ещё полтора года, то планы всемирного масонства поставить своего человека - Монтини - во главе Церкви провалились бы.

В 1960 году Пий XII точно опубликовал бы Третью тайну Фатимы^[46], в которой содержится следующая фраза: “Сатана сумеет проникнуть на вершину Церкви”; кроме того, франкмасонство не смогло бы поставить Ронкалли в качестве “переходного папы”, поскольку уже тогда он болел раком и ему оставалось жить не больше пяти лет. И если бы Пий XII прожил бы ещё полтора года, Ронкалли никогда не смог бы стать папой, так как распространившееся известие о его болезни помешало бы ему получить необходимое для избрания число голосов. А Монтини никогда не стал бы кардиналом, а затем папой»^[47].

Ив Марсодон

О том же пишет хорошо осведомлённый французский писатель, министр Мальтийского ордена Ив Марсодон, который был также почётным мастером 33-го градуса «Верховного совета Франции», с которым тесно связана «Великая ложа Франции»^[48]: «Когда Пий XII решил возглавить лично очень важное министерство иностранных дел, монсеньор Монтини (посланный в Милан) не получил кардинальской мантии. Таким образом, после смерти Пия XII ему стало не то чтобы невозможно с канонической точки зрения, но трудно в силу обычая наследовать Высшему Понтифику. Вот тогда и появился человек, который как Предтеча взял себе имя Иоанн, и всё стало меняться.. ,»^[49]

Анджело Ронкалли (1881-1963) как никто другой подходил на роль того, кто должен был «взломать защитные коды». Его приобщение к модернистским идеям началось ещё в семинарии, а более глубоко он пропитался прогрессистскими взглядами во время долгой работы секретарём епископа Бергамо Радини-Тедески. При этом особые отношения связывали его с итальянскими князьями, которые были отлучены от Церкви за расхищение церковной собственности. Уже будучи членом Конгрегации пропаганды веры, в 1924 году он сдружился с Ламбертом Бодуэном из Амэ-Шеветонь, который возлагал на него такие надежды, что когда Пия XII не стало, он признался одному из священников: «Если они выберут Рон- калли, всё будет спасено: ему удастся созвать Собор и закрепить экуменизм». «Я верю, у нас есть шанс; кардиналы в большинстве своём не знают, что им предстоит сделать. Они способны проголосовать за него»^[50].

Общие идеи связывали Ронкалли и с Джованни Монтини, дружбу с которым он поддерживал всю жизнь. В свою бытность профессором папского Латеранского университета он увлекался антропософией Рудольфа Штайнера, бывшего члена Ордена Восточного Храма (О.Т.О.), что стало одной из причин его увольнения и отправки в Болгарию на дипломатическую работу. В 1935 году он прибыл в качестве нунция в Турцию, находясь в которой во время войны вошёл в контакт с сионистскими организациями и по настоянию Пия XII выдавал иудеям фальшивые свидетельства о крещении, чтобы они могли переселяться в Пале- стину^[51]. Уже в 1944 году он говорил, что в послевоенный период будет созван Церковный собор.

С пребыванием в Турции связан и вопрос о связях Ронкалли с франкмасонством. Так, журналист П. Карпи, масон, исследователь оккультных лож в своей книге «Пророчества папы Иоанна XXIII» пишет, что Ронкалли был принят здесь в тайное розенкрейцерское обще- ство^[52]. Имеются свидетельства и о его связях с масонами во Франции, куда он был послан нунцием в 1944 году после освобождения страны^[53]. В Париже он сблизился с уже упомянутым нами масоном Марсодоном, который вспоминал в своей книге «Экуменизм глазами Франкмасона Традиции», что Ронкалли не только не был смущён его принадлежностью к масонству, но, напротив, советовал Марсодону оставаться в ложе и убеждал его в необходимости сближения и между церквями, и между Церковью и регулярным масонством^[54].

Епископ Ронкалли получает кардинальскую биретту из рук президента Винсена Ориоля

Уже после его отъезда из Парижа представители Республиканской гвардии доложили, что по четвергам Ронкалли посещал заседания ложи Великого Востока Франции^[55]. О том, что он был принят в масонство в Париже, говорил и Вирджилио Гайто, великий мастер Великой Ложи Италии, ссылаясь на распространённое мнение. Как он отмечал, «в его посланиях я заметил многочисленные чисто масонские аспекты. Мне очень понравилось, что он говорил о том, что надо делать акцент на человеке»^[56].

В Париже Ронкалли поддерживал тесные отношения с руководством республиканского режима, реализуя очень эффективный дипломатический курс. В своём послании Шарлю де Голлю, имевшему крайне сложные отношения с французским епископатом из-за его коллаборационизма, он писал: «Подождите... Сейчас мы в Ватикане создаём Церковь совершенно нового типа, которая вам понравится, и мы уверены, что епископы Франции пойдут за нами. Только запаситесь терпением!»^[57].

Он был другом секретаря Радикальной социалистической партии, антиклерикала Эдуарда Эррио и президента Франции, известного антикатолика Винсена Ориоля (оба масоны). Он уделял этим отношениям такое значение, что даже когда в 1953 году стал кардиналом, то настоял на том, чтобы получить кардинальскую биретту именно из рук Ориоля^[58]. Известно также, что во время одной из бесед с этими политиками в 1949 году он им сказал: «Что нас в действительности разделяет? Наши идеи? Так это не имеет большого значения». В 1952 году Св. Престол (не без влияния Маритена) назначил его постоянным наблюдателем при ЮНЕСКО, расположенной в Париже и находившейся изначально под контролем парамасон- ских структур, где он произнёс речь, назвав её «великим сверкающим огнём, чьё пламя не перестаёт угасать, зажигая восторгом... ради справедливости, свободы и мира всех народов на Земле без различия расы, языка и религии» и изложил основные правила диалога между верующими и неверующими.

Как пишет автор книги «Исчезнувшая Церковь», собравший многочисленные свидетельства, избрание Ронкалли папой готовилось ещё в 1954 году. Дело в том, что с конца 1953 года Пий XII стал ощущать серьёзное недомогание, и состояние его здоровья было настолько безнадёжным, что его племянник Карло Пачелли предполагал, что он стал жертвой отравления (о том же говорил и аббат Билля). Именно тогда, как было написано в масонском бюллетене Les echos du Surnaturelle, один из высокопоставленных деятелей написал Ронкалли о его будущем избрании папой и предупредил о необходимости обсудить его первое дело - созыв Собора, поскольку «с момента вхождения на трон план должен начать осуществляться мгновенно и застать всех политиков врасплох». Тогда же «братья» настойчиво указывали Ронкалли на необходимость изучения языков, а Ж.-Е Барде, принадлежавший к эзотерическому псевдохри-стианскому течению, не только предсказал, что тот будет папой, но указал даже, какое имя он выберет (Иоанн) и какие реформы предпримет. Однако, в силу выздоровления понтифика, эти планы провалились, и Ронкалли понадобилось ждать уже 1958 года^[59].

О подробностях подготовки конклава 1958 года поведал уже Франко Беллегранди, автор книги «Никитаронкалли», которая была опубликована только в 1994 году и чьё появление вызвало волнение в национальной итальянской прессе. Автор, в частности, описал следующий рассказ графа Селла, принадлежавшего к очень известной старинной семье: «Я находился в машине с персонажем, который являлся высоким масонским авторитетом, связанным с Ватиканом. Тот мне сказал: “Будущим папой будет не Сири, как об этом говорят в некоторых римских кругах, поскольку этот кардинал слишком авторитарный. Будет избран папа примирения. Уже выбран для этого патриарх Венеции Ронкалли”. Я спросил: “Кем выбран?” “Нашими масонами, представленными на конклаве”, - спокойно ответил он. На это я удивился: “А на конклаве есть масоны?” “Конечно, - ответил он. - Церковь в наших руках”. Я вновь удивился: “Так, а кто же руководит Церковью?” После короткого молчания мой собеседник уточнил: “Никто не может сказать, где находится глава. Глава скрыта”. На следующий день граф Селла написал в официальном документе, который сегодня хранится в сейфе нотариуса, имя и фамилию этого персонажа, а также его поразительное заявление с указанием месяца, года, дня и времени»^[60].

Никакие препятствия не могли остановить тех, кто входил в тайный внутренний круг Ватикана и продвигал Ронкалли. О том, какими методами они действовали, говорили следующие факты. Сохранились свидетельства, что на конклаве 1958 года большинство голосов получил всё-таки кардинал Сири, но под давлением определённых сил он отказался от папской тиары. Эта информация содержится, в частности, в книге «Раскрытый Ватикан: деньги, убийство и мафия», изданной Полем Л. Вильямсом, бывшим консультантом ФБР, имевшим доступ к документам американских спецслужб^[61].

Папа Иоанн XXIII

Как пишет автор, кардинал Сири, будучи традиционалистом и антикоммунистом, был выдвинут самим Пием XII при его жизни и поддержан «чёрной аристократией». Однако на конклаве 1958 года произошли странные вещи. После получения Сири необходимого числа голосов из трубы капеллы пошёл белый дым, и в 18.00 по радио Ватикана была объявлена новость об избрании папы. Кардинал Сири уже выбрал себе имя - Григорий XVII. Однако буквально через несколько минут швейцарской гвардии сообщили, что папа не избран, а вечером и радио Ватикана заявило, что результаты оказались неверными. Понадобился четвёртый тур, на котором Сири опять был избран, но французские кардиналы аннулировали результаты, заявив, что в силу резких антикоммунистических высказываний кардинала в случае его избрания последуют преследования и убийства епископов восточноевропейских стран. В итоге на третий день выборов папой был избран Ронкалли.

Масонские круги не скрывали своего удовлетворения от этого события. Как писал Марсодон, «для нас это была большая радость, но для многих наших друзей это был знак». «Если ещё и существует где-то недалеко какой-то островок, мыслящий в духе эпохи Инквизиции, он будет, безусловно, потоплен высокой волной экуменизма и либерализма, одним из ощутимых последствий чего станет понижение духовных барьеров, которые ещё разделяют мир. От всего сердца мы желаем успеха “революции” Иоанна XXIII»^[62].

Поздравления Ронкалли были посланы от главного раввина Израиля Ицхака Герцога, англиканского архиепископа Фишера и президента федеральных церквей Пола Робинсона. Как пишет исследователь масонства Л. де Понсен, «с приходом Иоанна XXIII и с новыми концепциями экуменизма произошёл некий взрыв. Возникло множество произведений, посвящённых франкмасонству, и целая армия писателей, историков, философов, журналистов, политиков, конферансье, каждый из которых в своей сфере работал в пользу при

Кардинал Франц Кёниг

Став папой, Ронкалли поспешил собрать верных ему людей, сделав новые назначения и основательно увеличив численность Священной коллегии кардиналов, которая превзошла предел, установленный ещё Сикстом V (сер. XVI в.). Появилось 52 новых кардинала (а всего - 85), которые должны были обеспечить поддержку нового курса на самом высоком уровне^[64]. Первым был назначен Джованни Монтини, о котором Ронкалли скажет: «Монтини - первый плод нашего понтификата». Затем последовали главные прогрессисты - Августин Беа, архиепископ Венский Франц Кёниг (член масонской ложи), епископ Берлинский Джулиус Дёфнер, бельгийский примас Леон-Йозеф Сюненс (член масонской ложи с 1967 г.), и другие. Определяющими факторами при назначении были следующие: во-первых, необходимость интернационализации или «дероманизации» Римской курии (вытеснение традиционалистов), начавшейся ещё при Пие XII, и, во-вторых, необходимость обеспечить голоса в поддержку Монтини на следующем конклаве^[65].

Одним из первых шагов нового папы стало объявление о начале реализации программы «аджорнаменто», которая понималась как открытость новым веяниям изменившегося мира, «осовременивание» Церкви и приведение её в соответствие с духом времени. При этом идея папства о земной централизации Церкви, также как и учение о непогрешимости понтифика и его главенстве над всем христианским миром, никоим образом не ставились под сомнение, а, напротив, должны были усилить авторитет Ватикана в качестве идейнополитической силы в условиях либерализации учения.

Главным средством для осуществления религиозного обновления должен был стать II Ватиканский собор, о котором Иоанн XXIII объявил в базилике св. Павла в январе 1959 года. Речь изначально шла именно об обновлении, поскольку ни одной из четырёх причин, по которым мог быть созван Собор (положить конец расколу; осудить ересь; уточнить догматические положения; положить конец отклонениям в сфере священнической дисциплины и нравственности), не существовало.

Кардинал Леон-Йозеф Сюненс

Вот как описывает это событие публицист и богослов-экуменист Е.А. Казем-Бек, работавший в Отделе внешних церковных сношений при Никодиме Ротове: «25 января 1959 года папа служил в базилике св. Павла (в день празднования обращения апостола) и... пригласил затем 18 кардиналов, присутствовавших за богослужением, в прилегающее к собору Павли- анское аббатство. Там, в импровизированной тайной консистории, он объявил им о своем намерении созвать Собор. В тот же день печати было передано коммюнике, в котором сообщалось, что папа Иоанн XXIII уведомил кардиналов о трёх своих намерениях: 1) созвать синод (съезд) Римской епархии для рассмотрения проблем, связанных с территориальным ростом города Рима и духовным обслуживанием его возросшего населения;

2) созвать Собор всей Римской церкви для рассмотрения её нужд и приглашения отделенных от неё общин изучить и изыскать пути к единству, о котором ныне воздыхает столько душ во всех концах Земли; 3) пересмотреть и обновить свод канонического права.

Курия была застигнута врасплох. Такого не ожидал никто. Группа старейших и влиятельнейших (тогда) куриальных кардиналов, известная под кличкой “Пентагон”^[66], стала принимать все меры, чтобы ограничить папский почин. Эту “пятерку”... более всего смущали цели, поставленные перед предстоящим Собором Иоанном XXIII: подготовить единение с инославными христианами и преобразовать структуру Римской церкви для согласования её с современностью»^[67].

Глава 11
Закулисная сторона подготовки
обновленческого переворота

Простым верующим Иоанн XXIII пытался представить Собор как спонтанно пришедшую ему лично идею, как «внезапную вспышку небесного света», хотя в действительности над подготовкой Собора уже активно работала Международная конференция по экуменическим вопросам (МКЭВ) и т. н. «Рейнская группа», начавшая проводить свои тайные собрания ещё до избрания Ронкалли папой. В неё входили уже указанные прогрессисты Августин Беа, Леон-Йозеф Сюненс, Джулиус Дёфнер, Франц Кёниг, Бернард Харинг, Йозеф Ратцингер, Альбино Лучани (будущий папа Иоанн Павел I) - один из немногих допущенных сюда итальянцев. В группу входил и швейцарский теолог-прогрессист, священник Ханс Кюнг^[68], который ещё за четыре дня до папского заявления в ходе конференции в Люцерне (Швейцария) сообщил удивлённой аудитории не только о предстоящем Соборе, но и изложил его повестку дня и основные темы. В своей книге «Собор, Реформа и Собрание», опубликованной накануне главного события, Кюнг показал, что он знал даже больше понтифика, так как присутствовал на последнем подготовительном совещании высокого уровня, состоявшемся в Мюнхене под председательством архиепископа Монтини, в ходе которого основательно и детально были рассмотрены планы проведения Собора^[69].

Священник и теолог Ханс Кюнг

Так что, когда понтифик создал Подготовительную комиссию во главе с госсекретарём Тардини, не ей предназначалась в реальности главная роль, и уже 30 мая папа скажет: «Подготовка Собора не будет делом Римской курии». В итоге пока курия и комиссия редактировали открыто составленные базовые документы Собора, группа Монтини и Беа занималась составлением параллельных схем, которые и должны были быть приняты после поступления сигнала об отклонении и аннулировании одобренных курией проектов.

Как заметил входивший в круг ближайших советников папы кардинал Беа после одной из аудиенций у него, «мы прекрасно поняли друг друга».

В течение всей первой половины 1960 года закрытая группа готовила программу Собора, которая фактически была доработкой проекта Йегера и МКЭВ или Рейнской группы, пока, наконец, понтифик не решил, что пришло время учредить специальное бюро по вопросам экуменизма в целях централизации всех реформистских усилий в противовес Римской курии и Конгрегации по делам веры. Так, 5 июня 1960 года был создан Секретариат по содействию христианскому единству, ставший зародышем «новой церкви». В него вошли одни модернисты, которые в основном были выбраны из участников МКЭВ, которая самораспустилась за ненадобностью. Возглавлявший её Виллебрандс стал секретарём Секретариата, а Августин Беа - его председателем. При этом Беа подчёркивал, что сознательно избегал в названии Секретариата слово «экуменический», чтобы не смущать членов курии. А в это время Виллебрандс выступал в качестве посредника между ним и ВСЦ, подготавливая почву для приезда в Рим протестантов^[70].

Главная задача, которую поставил перед ним Беа, заключалась в том, чтобы посредством личных связей, контактов и встреч, а также через печатные СМИ, радио и телевидение подготавливать общественное мнение к принятию перемен, и в этом плане он пользовался такой независимостью, что фактически не подвергался никакому вмешательству со стороны курии^[71].

Основными вопросами, которые находились в центре внимания этой группы, были экуменизм в христианстве и религиозная свобода. Но первостепенное значение придавалось контактам с иудейскими организациями. И не случайно, когда в ходе подготовки к Собору было выдвинуто предложение, чтобы все его члены перед началом заседания исповедали Никейский Символ веры и принесли присягу против модернизма, Беа протестовал и добился того, что это предложение было отвергнуто.

В том же июне 1960 года, сразу после создания Секретариата по содействию христианскому единству при участии Французского посольства в Риме и лично кардинала Беа, была организована встреча представлявшего Бнай Брит Жюля Исаака с понтификом, имевшим, напомним, давние связи с сионистскими организациями, сложившиеся ещё в период пребывания его в Анкаре. Исаак пытался убедить его в необходимости пересмотра «учения о презрении», для чего передал ему соответствующий меморандум - «О необходимости реформы христианского учения относительно Израиля».

Эта встреча была важным жестом Иоанна XXIII по отношению к Ассоциации иудейско-христианской дружбы, и недаром за несколько месяцев до неё папа приказал упразднить выражения «Помолимся также о вероломных иудеях (pro perfidies Judaeis)» и «Всемогущий, вечный Боже, в милости Своей не отвергающий даже вероломство иудеев», произносимые в богослужении Великой пятницы. В одной из своих заметок он писал по этому поводу следующее: «С недавнего времени Нас беспокоит вопрос о pro perfidies Judaeis в богослужении Великой пятницы. Из надёжного источника Мы знаем, что наш предшественник, блаженной памяти Пий XII, уже удалял это прилагательное из личной молитвы и удовлетворялся произнесением «Помолимся... и об иудеях». Имея такие же намерения, мы решили, что в предстоящую святую неделю эти два положения [будут сокращены таким же образом]»^[72]. Тогда же в Кёльне была открыта новая синагога, что должно было символизировать изменение отношения к иудеям.

После встречи Иоанн XXIII дал ясно понять членам курии, что от Собора ждут жёсткого осуждения «католического антисемитизма»^[73], а 17 октября 1960 года впервые в истории Ватикана папа принял 130 американских представителей Объединённого еврейского призыва, которые передали ему благодарность за спасённых во времена нацизма евреев. Понтифик приветствовал их словами: «Мы все дети одного Отца Небесного. Мы идём от Отца, и к Отцу мы должны вернуться. Я - Иосиф, брат ваш»^[74].

Для рассмотрения переданных Исааком предложений Беа создал внутри Секретариата по содействию христианскому единству специальную рабочую группу, установившую контакты с иудейским миром и его главными ассоциациями во Франции, Израиле и США - в первую очередь со Всемирным еврейским конгрессом (ВЕК), Американским еврейским комитетом (АЕК), Антидиффамационной лигой и Бнай Брит. Совместно они и разрабатывали основные положения об отношении к иудаизму. Важную роль в этом сыграл раввин Абрахам-Джошуа Хешель, хасидский мыслитель, глава Иудейского теологического семинара Нью-Йорка, присутствовавший затем на Соборе в качестве официального представителя АЕК при кардинале Беа. Большое влияние на папу оказывал также глава ВЕК д-р Гольдман.

В результате работы был подготовлен краткий проект декрета De Judais (Об иудеях). Однако в силу протестов арабских лидеров в период подготовки текст этот временно был отложен в сторону. Госсекретарь Ватикана Чиконьяни, будучи не в курсе истинных планов реформаторов, вообще удалил документ из соборной повестки дня, поскольку при крайне напряжённых отношениях, существовавших тогда между Израилем и арабскими государствами, любая «уступка» евреям рассматривалась как проявление враждебности по отношению к арабам и шаг к признанию Ватиканом государства Израиль. Чиконьяни вообще не понимал, зачем нужен этот текст, и на последнем собрании Центральной комиссии Секретариата сказал: «Если мы говорим о евреях, почему тогда не говорить и о мусульманах?... И евреи, и все остальные, находящиеся вне Церкви, должны знать, если они пожелают обратиться к католической вере, Церковь примет их с великой любовью»^[75]. Исключения из программы Собора данной темы требовали и представители восточных католических церквей, опасавшихся серьёзных последствий для христиан в арабских странах, представлявших там меньшинство населения. В итоге, когда текст об иудеях вновь был представлен к рассмотрению, он уже рассматривался не как самостоятельный документ, а как часть общей Декларации о нехристианских религиях.

Абрахам-Джошуа Хешель и кардинал Беа

«Аджорнаменто» выразилось и в изменении отношения к левым силам и движениям, в открытости к сотрудничеству и «диалогу» с социалистическим лагерем. В 1959 году Иоанн XXIII признал революцию на Кубе, аккредитовав при папском дворе представителя правительства Ф. Кастро, за что получил от консерваторов прозвище «красный папа». А в 1961 году он издал энциклику Mater at Magistra («Мать и Наставница» по случаю семидесятилетия энциклики Rerum novarum, положившей начало официальному социальному учению католицизма. Mater at Magistra стала первым документом, в котором проявилась новая политика открытости Церкви современному миру.

Если Rerum novarum призывала к примирению и сотрудничеству между трудом и капиталом, то новая энциклика исходила из понимания провала идеи патернализма и корпоративизма и признавала существование классовой борьбы. Утверждение крупных финансово-промышленных кланов в экономике западных стран, с одной стороны, и успехи социалистической системы - с другой, заставили папу дистанцироваться от апологетики капитализма и признать «социализацию» и значимость общественных связей, не оспаривая при этом естественное право частной собственности.

Открытость Церкви выразилась и в признании плюрализма общества, в связи с чем между Ватиканом и христианско-демократическими партиями начали складываться новые, нейтральные, отношения, при которых последние уже рассматривались не как выразители интересов Церкви в политике, а, напротив, как органы включения христианских сил в общественные процессы. Признание произошедших перемен проявилось и в благословении Концепции прав человека, утверждённой ООН в Декларации прав человека 1948 года, рассматриваемой как первый шаг к созданию «политико-юридической организации мирового сообщества». Об этом говорилось в последней энциклике Иоанна XXIII Расет in Terrs (1963). Папа отказался от открытого антикоммунизма и демонстрировал терпимость в отношении социалистических стран. Последнее сделало возможным установление контактов с Советским Союзом в ноябре 1961 года, что открыло путь к привлечению к экуменической деятельности Русской православной церкви.

В связи с провозглашением экуменического курса стало появляться множество литературы, посвящённой франкмасонству. Историки, философы, писатели, политики, журналисты каждый по-своему ратовали за примирение его с Католической церковью^[76]. По их утверждению, главным фактором, который должен был этому способствовать, как и прежде, было наличие общего врага - коммунизма, только теперь в лице социалистического лагеря, хотя о связях коммунистов и масонов было хорошо известно. Как уже говорилось выше, судя по всему, это была хорошо управляемая международная кампания, опиравшаяся на значительные материальные ресурсы, центр которой находился во Франции. И на этот раз прогрессисты уже не рассуждали абстрактно, а преследовали совершенно определённую цель: добиться от Ватикана пересмотра традиционного поведения Церкви в отношении франкмасонства и удаления обвинительных утверждений^[77].

Наиболее активную роль в этом деле играли Р.П. Рике, католический писатель Алек Мелёр и член ложи Вольней (Volney) Мариус Лепаж. Алек Мелёр был почти официальным представителем прогрессистов в масонской среде. Его две главные книги - «Наши разделённые братья» (1961) и «Франкмасонство в час выбора» (1963), излагавшие наиболее полные аргументы прогрессистов в поддержку франкмасонства, были изданы уважаемым католическим издательским домом Marne de Tours с санкции епископа, что придавало им особую важность и вес. Интересно, что излагаемые в них доводы были идентичны доводам Жюля Исаака в защиту изменения иудейско-христианских отношений и заключались в том, что вся вина за ту ожесточённую борьбу, которая противопоставляла на протяжении веков церковь и франкмасонство, лежит на церкви или, по крайней мере, на её традиционалистских кругах - интегристах. Церковь, указывалось там, абсолютно ошибается по поводу масонства, из которого она сделала антирелигиозное пугало. Поэтому для соглашения между противоборствующими сторонами необходимо, чтобы Ватикан признал ошибочность обвинений в адрес масонства и отказался от них, тем более что мотивы масонства никогда им ясно не формулировались, а само франкмасонство претерпело изменения и стало духовным течением, преследующим филантропические, гуманитарные и про-грессистские цели и работающим над материальным и нравственным улучшением и интеллектуальным совершенствованием человечества^[78].

Эти положения были, естественно, ложными^[79], но они отражали мнение достаточно большого числа прелатов-прогрессистов и были в русле того нового курса, который стал утверждаться при понтификате Иоанна XXIII. Это, например, хорошо выразил венский иезуит Р.П. Але Шротт в своём заявлении австрийскому журналу Die Wochen Press: «Методы полемики уже не те. Франкмасонство сегодня не является больше таким строго антирелигиозным, но ищет сближения с Церковью. И сама Церковь, хотя и продолжает исходить из того, что принадлежность к Ложе влечёт отлучение, стала намного гибче». Это дало повод авторам «Масонской переписки», опубликованной тогда же Великой объединённой ложей Германии, написать, что «между католицизмом и франкмасонством наведены мосты»^[80]. В Нидерландах эти «мосты» оказались настолько крепкими, что в апреле 1962 года высокопоставленный член Великой ложи Нидерландов выступил в Большой семинарии Ойршота на тему о масонстве через несколько дней после того, как католический священник прочитал лекцию в ложе Наард в Брюссюле, носившей имя «Яна Амоса Коменского».

Иоанн XXIII совершил всё, что планировала стоящая за ним группа, подготовил и открыл II Ватиканский собор, который продолжался уже не при нём. Показательно, что написавший хвалебную биографию Иоанна XXIII известный модернист и экуменист митрополит Никодим Ротов следующим образом оценил деятельность папы: «За последнее столетие ни один понтификат не был таким коротким. Но трудно назвать хоть один понтификат, который был бы более оригинальным по своему характеру и своим намерениям и более определяющим для Католической церкви. За эти неполные пять лет ей был указан новый путь, по которому отныне невозможно было не следовать. Возможно, сегодня многое было бы иначе, если бы осенью 1958 года на конклаве, неожиданно для многих, папой не стал полный улыбающийся человек, о котором многие говорили, что он будет “переходным” папой, а его понтификат будет как бы перерывом в деятельности Церкви после столь плодотворного понтификата папы Пия XII. Вспоминаются слова немецкого богослова Карла Ранера, который говорил приблизительно так: “Папа переходного периода к новому заставил Церковь перейти на пути будущего”»^[81].

Папа Павел VI

После смерти Иоанна XXIII в июне 1963 года новым папой, как и планировалось, был избран Джованни Мартини, взявший имя Павла VI (1963-1978).

Как и в случае с Ронкалли, его избрание было обеспечено одними и теми же кругами, связанными с франкмасонством. Не случайно решение о нём было принято за несколько дней до конклава на встрече кардиналов в Вилле Гротаферрата, принадлежавшей известному масону Умберто Ортолани, которого Павел VI в благодарность за его гостеприимство назначил «Рыцарем Его Святейшества»^[82].

На конклаве повторилась та же история, что и в 1958 году. Папой вновь был избран кардинал Сири, вынужденный отказаться от тиары, о чём сохранилось не одно свидетельство. Это утверждал его друг, уже упомянутый аббат Луиджи Билля^[83]. Об этом написал и князь Скортеско, двоюродный брат председательствующего на конклаве Боргезе, утверждавший, что во время конклава из Сикстинской капеллы вышел один из кардиналов, чтобы встретиться с представителями Бнай Брит, и сообщил им об избрании кардинала Сири. В ответ на это те заявили, что теперь начнётся травля Церкви. Именно после этого был избран Монтини^[84].

Малачи Мартин

О конкретной причине отказа кардинала Сири поведал непосредственный участник этого события ирландский иезуит Малачи Мартин (1921-1999). В 1958 году он стал профессором Папского Библейского института в Риме, а в 1958-1964 годах работал ассистентом и помощником кардинала Беа. Будучи широкообразованным человеком, специалистом в области семитских языков, он присутствовал в качестве переводчика на II Ватиканском соборе и на конклавах, где избирались папы, консультировал Иоанна XXIII и Павла VI по вопросам иудаизма и выполнял деликатные миссии по их заданию. Он, таким образом, имел доступ к конфиденциальной информации и был очень хорошо осведомлён о том, что происходит в высших эшелонах церковной власти^[85].

В 1965 году он вышел из Ордена иезуитов и перестал служить, поскольку не принял решений Собора и оставался верен католической традиции. Всё, что знал, он описал в своих книгах, подробно рассмотрев процесс проникновения франкмасонства в Ватикан и установления им контроля над церковным руководством, приведшим к разложению христианского учения, извращению морали и нравственности. Всего он издал 16 книг, 3 из которых написаны в художественной форме, однако 85 % упомянутых персонажей и 95 % изложенных в них фактов - реальны. Как объяснял Мартин, «художественная форма была единственным способом сделать доступной эту информацию. Внутри Ватикана существует клика сатанистов... Они стремятся подорвать Церковь, чтобы втянуть верных в проект нового мирового порядка»^[86].

В своём интервью от 1996 года публицисту Луи-Юберу Реми Мартин утверждал, что имеются все доказательства принадлежности Иоанна XXIII к франкмасонству и что они хранятся в архивах Ватикана, за которые тогда отвечал кардинал Содано, видевший фотографии, сделанные его водителем и изображающие понтифика во время его посещения парижских лож. Мартин сказал, что речь идёт о Специальной ложе, куда входят только кардиналы, тесно связанные с Великим Востоком и великим мастером Италии. Туда входил и Монтини, что подтвердил мексиканский франкмасон Хайме Айала Понсе^[87].

В другом интервью, посвящённом его роману «Дом, открытый всем ветрам» (Windswept House), Мартин, в частности, рассказал следующее: «Кризис Церкви должен иметь источник. Каков он? Как вы знаете, когда кто-то говорит о конспирации, его принимают за психически больного. Но у нас есть доказательства, что до II Ватиканского собора существовал план, который мы когда-нибудь полностью опубликуем. Теперь мы знаем, что существовал план, под влиянием которого Иоанн XXIII собрал Собор. А когда Собор был созван., такие кардиналы, как Сюненс из Бельгии, Кёниг из Вены, вошли в сговор, чтобы превратить этот католический собор в то, чем он стал. Он превратился в нечто, что разорвало традицию Церкви и произвело документы, которые стали основой всеобщей апоста- сии Римско-католической церкви. Это был план, тщательно подготовленный и имевший, в конечном счёте, не католические корни.»

«Почему эти некатолики выбрали в качестве мишени Католическую церковь? Рассмотрим ситуацию перед Собором такой, какой она представлялась им. В 50-е годы Римско-католическая церковь была наиболее сильным институтом международной сферы. Она является большим препятствием для реализации ваших планов. Что вы будете делать? Вы её разрушите изнутри. Вы проникните в неё, вовлекая многочисленных кардиналов в среду франкмасонства. Эти кардиналы станут уважаемыми членами Ложи. Вы также примите в Ложу епископов и священников. Затем вы превратите гомосексуализм в образ жизни, приемлемый для всех, включая священников. Вы будете делать это очень осторожно. Именно так всё и произошло»^[88].

Кардинал Сири был избран папой, но сразу же после этого получил записку от архиепископа Вийо (замсекретаря II Ватиканского собора - см. о нём ниже) следующего содержания (перевёл её сам Мартин): «Если Вы согласитесь на понтификат, мы расправимся с вашей семьёй». Эта угроза исходила от уже упомянутой Специальной ложи кардиналов, связанной с Великим Востоком. Сири вновь отказался от тиары, теперь уже в пользу Монтини. Сам он в беседе с Л-Ш. Реми говорил следующее: «Я связан тайной. Эта тайна ужасна. Я мог бы написать целые книги о разных конклавах. Произошли очень серьёзные вещи. Но я не могу ничего сказать»^[89]. Аббат Билля также говорил, что враги Сири угрожали убить его и уничтожить всю его семью.

Об этих фактах Мартин рассказал в своей книге «Ключи от этой крови». А в романе «Дом, открытый всем ветрам» им описаны два особо важных для этого периода события.

Первое - это интронизация «падшего ангела, Люцифера», тайно организованная в Ватикане в часовне св. Петра 29 июня 1963 года, то есть через неделю после избрания Павла VI, группой кардиналов высокой степени посвящения. Проходила она параллельно (через телефонную связь) с сатанинским обрядом, состоявшимся в одном из монастырей в американском штате Южная Каролина, и была совершена по иницативе той самой Чарльстонской ложи, во главе которой стоял когда-то Альберт Пайк^[90]. Провести это ритуальное действо в полной тайне было невозможно, и Мартин настаивал на том, что это событие действительно имело место^[91]. А цель его была психологически подчинить нового папу указанной ложе, поставив его в полную зависимость. Второе событие - это проведённое в Нью-Йорке собрание «Совета тринадцати» (называемого также «Советом высших неизвестных», или «Комитетом X»), куда входят 12 священников-люцифериан - тринадцатое пустое место предназначено для дьявола.

Давая оценку произошедшему, Мартин писал: «Католическая церковь как институт увядает... Институт святой Римской церкви будет скоро невидим. Института больше не будет. В начале 60-х гг. произошло событие, которое знаменует начало саморазрушения Церкви. 29 июня произошла интронизация Люцифера в Ватикане. В некотором смысле Люцифер обладает отныне некоторой властью в Риме. Он ещё не обладает Римом полностью, но я уверен, что он ждёт того дня, когда у него будет его собственный викарий в лице папы - тогда, когда он будет единственным хозяином в Доме. Эта интронизация дьявола объясняет неэффективность усилий, предпринятых традиционалистами, чтобы преодолеть силы зла»^[92].

Павел VI возлагает тиару на алтарный престол собора св. Петра

В свете этих событий более понятным становится значение торжественного события, состоявшегося 13 ноября 1964 года. В этот день понтифик в присутствии 2000 епископов снял с себя тиару и положил её на алтарный престол собора св. Петра, после чего ни он, ни его преемники больше никогда тиару не носили. И хотя в 1975 году понтифик выпустил апостольскую конституцию, в которой рекомендовал использовать её в следующих папских коронациях, такие церемонии больше не состоялись, а тиара была передана в дар Базилике Национальной Святыни Непорочного зачатия в Вашингтоне. Тиара, которую папы римские носили с XIV века и которая имела три венца, являла собой символ власти понтифика и трёх уровней его полномочий: духовную власть в мире, светскую власть в Риме и верховенство над всеми христианскими правителями (папа - отец Церкви, земной правитель, викарий Христа). Поэтому отказ от неё был глубоко символическим жестом, который консерваторы расценили как знак того, что Павел VI не был истинным понтификом^[93]. А некоторые вспоминали слова Альберта Пайка: «Французская революция поклялась низвергнуть Корону и Тиару на могилу Жака де Моле... Когда Людовик XVI был казнён, половина работы была сделана; с тех пор храм должен был направлять все свои усилия против папства».

Глава 12

Второй Ватиканский собор: «Вы будете
проповедовать революцию в тиаре и сутане»

Второй Ватиканский собор - это 1789 г. в Церкви

Кардинал Сюненс

В октябре 1962 года открылся II Ватиканский собор, который стал самым многолюдным собранием в истории Католической церкви - на нём присутствовали 2 тысячи священников и представители 18 некатолических церквей. Вступительная речь Иоанна XXIII была составлена Монтини, который контролировал и повестку дня, и ход Собора. Ещё накануне события Миланский университет опубликовал написанную Монтини книгу, в которой он описал судьбу Собора, подчеркнув, что миссия последнего заключается в исправлении веры путём сокращения сверхъестественных элементов, чтобы сделать её более приемлемой для современного мира и современного человека^[94]. Когда Монтини станет папой, он сформулирует следующие цели Собора: «реформа» в терминах самоисправления; постановка вопроса о единстве христиан; «наведение мостов» с современным миром. Уже в сентябре 1963 года Монтини обратился с просьбой о прощении к «разделённым братьям» и призвал к взаимной терпимости, начав фактически ревизию католицизма^[95].

Естественно, далеко не все были несведущими относительно разыгрываемой политической интриги и теологической диверсии. Так, уже осенью 1962 года вышла предупреждавшая об этом книга Мориса Пинэ «2000-летний заговор против Церкви»^[96]. Однако на Соборе царило такое чувство эйфории, что большинство участников не видели серьёзной опасности.

Важно отметить, что, объявив Собор «пастырским», то есть не догматическим, оба папы заведомо как бы снимали с себя ответственность за происходящее, предоставляя видимую свободу решений собравшимся. Между тем, на Соборе сразу возникла острая дискуссия между консерваторами и либералами, и, хотя либералы представляли меньшинство, им удалось занять ведущие позиции и добиться решающего влияния на ход событий. Почему и как это произошло, хорошо и подробно описано в книгах Ральфа М. Вильтхена «Рейн впадает в Тибр. Неизвестный собор»^[97], архиепископа Марселя Лефевра, не признавшего решения Собора, «Они предали Его. От либерализма к отступничеству»^[98], а также в двухтомном исследовании «II Ватиканский собор. Церковь на перепутье»^[99].

Рассказывая о механизмах манипулирования и «нейтрализации» участников Собора, применяемых обновленцами, Лефевр выделил три, как он пишет, «ключевых манёвра»: во- первых, установление полного контроля за соборными комиссиями; во-вторых, эффективную деятельность Института документации (ИДОС), готовившего либерально-модернистские материалы для участников заседаний, по сравнению с которой активность епископов-консерваторов ничего не значила; в-третьих, умелое составление соборных документов, противоречивость формулировок которых позволяла скрыть их истинный смысл. Как пишет Лефевр, «документы написаны нудно и беспорядочно, поскольку сами либералы практиковали следующую систему: едва ли не каждые заблуждение, двусмысленность или опасная тенденция сопровождаются, перед ними или следом, обратным утверждением, призванным успокоить делегатов-консерваторов»^[100].

Благодаря использованию данных методов крайне активное либеральное меньшинство быстро превратилось в большинство, проведя в жизнь нужные им решения так, что мало кто из консервативно настроенных участников смог осознать, что речь идёт о реальном либеральном перевороте.

Кардинал Марсель Лефевр

В декабре 1965 года Собор завершил свою работу, приняв 16 документов, наиболее важными из которых были Догматическая конституция о Церкви, Пастырская конституция о Церкви в современном мире, Декрет об экуменизме, декларации о религиозной свободе и об отношении Церкви к нехристианским религиям. Специальные документы были посвящены литургии, Библии, епископам, священникам, монашествующим, апостольству мирян, духовному образованию, воспитанию, восточным католическим церквям, миссионерству, средствам массовой коммуникации.

Содержание этих документов означало, что Собор явился разделительным рубежом в истории католичества. Продемонстрировав гибкую приспособляемость к миру сему, он изменил саму суть христианского учения, придав ему экуменическую направленность. При этом надо ещё раз подчеркнуть, что тексты были составлены таким образом, в таких двусмысленных выражениях, чтобы явные отступления не были слишком очевидны. Отсюда вольность толкований, которые позволили себе в постсоборные времена многие служители культа.

Поставив перед собой в качестве одной из центральных задач добиться лидерства католицизма в «достижении христианского единства», Собор сформулировал свою собственную экуменическую концепцию, альтернативную протестантскому пути, позволившую ему открыться к диалогу с другими религиями, сохранив в неприкосновенности положение о власти понтифика. В Догматической конституции о Церкви Lumen gentium подтверждалось, что Церковь Христова, «установленная и устроенная в мире сём как общество, пребывает в католической Церкви, управляемой преемником Петра и Епископами в общении с ним», но теперь добавлялось, что и «вне её состава обретают многие начала освящения и истины, которые, будучи дарами, свойственными Церкви Христовой, побуждают к кафолическому единству»^[101]. Таким образом, Собор определил два основополагающих момента в отношениях с другими церквями. Он подтверждал, что «всю полноту спасительных средств» можно получить лишь через Католическую церковь, но вместе с тем признавал, что другие «церковные сообщества», связанные с ней в силу крещения, «могут разнообразно, согласно особому положению каждой Церкви или общины, действительно порождать жизнь благодати» и «они способны открыть доступ к спасительному общению». Хотя последние и «страдают некоторыми недостатками, тем не менее, они облечены значением и весом в тайне спасения». Главный поворот в экуменическом сознании заключался в выводе, что «те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, «находятся в известном общении» с Католической церковью, «пусть даже неполном», а полное общение возможно только с признанием власти преемника Петра, то есть понтифика Рима.

Не ограничиваясь задачей единения христиан, а стремясь к обеспечению своего духовного лидерства во вселенском масштабе, Собор в той же Догматической конституции о Церкви Lumen gentium даёт новую формулировку Народа Божия (т. е. Вселенской Церкви), которая допуская различные толкования, позволяла Католической церкви оправдать своё активное общение и с нехристианскими религиями. В Конституции признавалось, что к «кафолическому единству Народа Божия, предзнаменующему и укрепляющему всеобщий мир, призваны все люди. Ему по-разному принадлежат или предназначены и верные католики, и другие верующие во Христа, и, наконец, все люди в их совокупности, призванные Божией благодатью ко спасению»^[102]. Другое положение утверждало, что «те, кто ещё не принял Евангелия, определены принадлежать к Народу Божию в силу различных причин. Прежде всего это - тот народ, которому были даны заветы и обетования, от которого Христос был рождён по плоти... Но спасительный Промысел объемлет и тех, кто признаёт Творца, и среди них прежде всего мусульман, которые, исповедуя свою приверженность вере Авраама, вместе с нами поклоняются Богу единому, милосердному, Который будет судить людей в последний день. Но и от прочих, взыскующих неведомого Бога через тени и образы, Бог недалеко, ибо Он Сам дарует всему жизнь и дыхание и всё прочее (ср. Деян 17, 25-28), и потому, что Спаситель хочет, чтобы все люди спаслись» (ср.1 Тим. 2, 4)^[103].

Это положение фактически исказило истину о Народе Божием как Церкви Христовой, поскольку оно позволяет сделать вывод, что к нему «по-разному» принадлежат и те, кто не принимал крещения и исповедовал другую веру. Данный вывод, в свою очередь, был возможен в силу новой оценки значения мировых религий, включая анимистические и другие языческие культы, которая была дана в Декларации об отношении Церкви к нехристианским религиям» Nostra aetate. В ней говорилось: «Католическая Церковь не отвергает ничего из того, что истинно и свято в этих религиях. Она с искренним уважением рассматривает тот образ действия и жизни, те предписания и учения, которые, во многом отличаясь от того, чего она придерживается и чему учит, всё же нередко доносят луч Истины, просвещающей всех людей»291. О необходимости уважения традиций других народов («в той мере, в какой они не противоречат евангельским принципам») говорилось и в Декрете о миссионерской деятельности Церкви Ad Gentes, в котором миссионеры призывались «с радостью и уважением вскрывать заложенные в них семена Слова».

А это было уже чуть ли не прямое воспроизведение положения Э. Бенамозега, который писал: «Мы не смогли бы лучше резюмировать то, что мы говорили об использовании языческих имён, нежели, напомнив здесь один принцип каббалистов, в соответствии с которым все иностранные боги, о которых идёт речь в Писании, содержат в себе искру святости».

Признав «частичную истинность» и в других религиях, Собор пошёл дальше, заявив, что истина является вообще предметом поиска: «...Истину следует искать... посредством свободного исследования., общения и диалога. Такими путями одни люди излагают другим ту истину, которую они нашли (или полагают, что нашли), чтобы оказать друг другу взаимную помощь в поисках истины; познанной же истины следует твёрдо держаться по личному согласию»292. Таким образом, верующих призывали вместе с неверующими искать истину, а это означало отвержение традиционных принципов миссионерства, исходящих из наказа Иисуса Христа: «Идите, научите все народы» (Мф. 28:19).

Интересно, что данное положение, означающее фактически призыв к религиозному синкретизму (т. е. объединению различных элементов в единую систему), воспроизводит ключевую идею неоплатонизма - религиозно-философского учения, крайне популярного среди образованных слоёв Римской империи в III веке по Р.Х. Заключается она в том, что откровение высшего Божества присутствует во всех традиционных религиях и что за всеми обрядами и легендами скрывается единый глубокий таинственный смысл. Но если у неоплатоников главным средством прийти к истинному пониманию этого откровения является философия, то в католицизме гарантом безошибочности учения является папа. Поэтому, допуская такую широкую открытость в отношении других религий, Собор вместе с тем надёжно «подстраховался», чётко подтвердив в Догматической конституции о Церкви Lumen gentium учение о непогрешимости папы - носителя полной и универсальной власти в Церкви, сформулированное на I Ватиканском соборе.

В ней говорится: «Это учение об установлении, непрерывности, значении и смысле священного Первенства Римского Понтифика и о его безошибочном учительстве Священный Собор вновь излагает всем верным, дабы твёрдо в него веровать, и, продолжая это начинание, постановляет исповедать и провозгласить перед лицом всех учение о Епископах, преемниках Апостолов, которые с Преемником Петра, Наместником Христа и зримым Главой всей Церкви, управляют домом Бога Живого». «Его определения по праву называются непреложными сами по себе, а не по согласию Церкви».

При этом, в отличие от декретов I Ватиканского собора, в Конституции Lumen gentium говорится и о власти «коллегии епископов», но сформулировано это положение таким образом, чтобы ни в коем случае не затронуть власть понтифика. Так, здесь утверждается, что «чин Епископов, преемствующие собору Апостолов в своём учительстве и пастырском управлении. со своим Главой Римским Понтификом, и никогда без этого Главы, также является субъектом верховной и полной власти во всей Церкви, однако эта власть не может осуществляться без согласия Римского Понтифика». Прописано, что «коллегия, или состав, Епископов обладает властью лишь совместно с Римским Понтификом, преемником Петра, в качестве её Главы, причём в неприкосновенности остаётся первенство его власти в отношении всех: как пастырей, так и верных. Ибо в силу своей должности, то есть как Наместник

Христа и Пастырь всей Церкви, Римский Понтифик обладает в Церкви полной, верховной и универсальной властью, которую он всегда вправе свободно осуществлять»^[104].

Таким образом, непреложность папской власти гарантирует ему сохранение его идентичности, даже в случае растворения Католической церкви в «частичных истинах» других культур, правда, тогда уже это будет действительно всемирная церковь римского понтифика.

Значительное количество новых идей в духе «аджорнаменто» содержали Декларация о религиозной свободе Dignitas humanae и Пастырская конституция о Церкви в современном мире Gaudium et Spes, в которых утверждалось право человека на беспрепятственное осуществление любого избранного им вероисповедания, если только оно не угрожает общественному спокойствию и морали, а тем самым была поддержана классическая доктрина терпимости и религиозного плюрализма.

Собор совершил решительный поворот, следуя духу «интегрального гуманизма» Маритена и стараясь угодить во всём современному человеку. Это ярко проявилось в Пастырской конституции о Церкви в современном мире Gaudium et spe, в которой говорилось о «тесной связи Церкви со всей семьёй народов» и «о необходимости служения человеку» и о том, что «Сын Божий, через Своё воплощение некоторым образом соединился с каждым человеком»^[105].

Наиболее же радикальный пересмотр учения Собор допустил в отношении иудаизма, содержащийся в Декларации об отношении Церкви к нехристианским религиям Nostra aetate. При этом иудейские организации сыграли решающую роль в формулировании основных положений по этому вопросу.

Ещё до открытия Собора в феврале 1962 года Всемирный еврейский конгресс представил кардиналу Беа декларацию, в которой выделял в качестве основной задачи борьбу с антисемитизмом, и именно эту мысль, но другими словами выражал меморандум Беа, адресованный папе Иоанну XXIII в декабре 1962 года. В нём говорилось о необходимости признания греха христианского антисемитизма, об ответственности Церкви за его распространение посредством учения и пастырской практики, а тем самым и за те преследования, которым подвергались евреи, и о необходимости отдельно рассмотреть эту тему. Ответ Иоанна XXIII был позитивным, и данный вопрос был внесён в повестку дня.

Иудейские лидеры настойчиво добивались устранения из католического учения утверждения об иудеях как о богоубийцах, лишённых своего избранничества, а из литургических текстов - любых неодобрительных в отношении них слов. Однако обсуждение этих вопросов вызвало острые дискуссии, в ходе которых верные христианским традициям участники Собора, понимавшие опасность происходящего (хотя они и не были столь многочисленны), делали всё возможное, чтобы не допустить принятия данных положений. Это заставило руководителей еврейских организаций активизировать свои усилия по оказанию давления на руководство Церкви.

О закулисных переговорах, которые они вели в этих целях в Нью-Йорке и Риме с кардиналом Беа и представителями Секретариата, а также с самим папой Павлом VI, подробно рассказывается в статье Джозефа Родди «Как иудеи изменили католическое мышление», опубликованной в январском номере американского журнала Look от 25 января 1966 года^[106]. Дело в том, что руководство журнала поддерживало тесные отношения с Бнай Брит и АЕК, представители которых и передали ему материалы для публикации. В частности, там говорилось, что в марте 1963 года в Нью-Йорке руководители АЕК в глубокой тайне встретились с кардиналом Беа, а затем была организована встреча папы Павла VI с представителем ООН Артуром Гольдбергом (судьёй Верховного Суда), получившим соответствующие инструкции от раввина Хешеля, а некоторое время спустя папа принял и самого Хешеля в сопровождении Захарии Шустера (АЕК) при условии, что об этой встрече никто не узнает^[107].

Тайная встреча в Нью-Йорке кардинала Беа с представителями АЕК

Папа вёл тайные переговоры и с другими представителями иудейских организаций, что, как пишет Дж. Родди, «заставило консерваторов говорить о том, что американские евреи сформировали новую власть, действующую внутри Церкви». Об активной роли Бнай Брит писала и французская газета Le Monde 19 ноября 1963 года: «Международная еврейская организация Бнай Брит выразила желание установить более тесные связи с Католической церковью. Она представила Собору проект декларации, утверждающей ответственность всего человечества в смерти Христа. Как утверждает Лабель Кац, президент Международного совета Бнай Брит, “если эта декларация будет принята Собором, еврейские сообщества рассмотрят пути и средства сотрудничества с Церковью для реализации её целей и проек- тов”»^[108].

Тогда же, в 1963 году, в целях оказания психологического давления на католиков немецкий драматург Рольф Хоххут представил публике театральную постановку «Викарий», в которой был изображён папа Пий XII, трусливо молчащий перед лицом массового уничтожения евреев. Изданная в виде книги драма была сопровождена комментарием, представленным в качестве исторического труда. Пьеса была настолько тенденциозна, что вызвала протесты даже со стороны самих евреев. Так, член ассоциации «Антидиффамационная лига» Иосиф Лихтен написал памфлет в защиту папы («Пий XII и евреи»), а генеральный консул в Милане, еврейский дипломат Эмилио Лапиде опубликовал статью, в которой утверждал, что папа спас от смерти от 700 до 850 тысяч евреев. Тем не менее, именно эта пьеса и сопровождавший её комментарий положили начало устойчивому представлению, господствующему в наше время в иудейской среде о Пие XII как о папе, враждебном евреям^[109].

Первый вариант текста декларации о нехристианских религиях, в которой глава об иудаизме являлась основной, была поставлена на голосование в сентябре 1964 года и получила одобрение. Однако положения об иудаизме были настолько революционны и опасны, что даже столь либеральный понтифик, как Павел VI, не решился в итоге утвердить данный вариант и перенёс его рассмотрение на следующее заседание. Текст полностью отрицал ответственность иудейских лидеров за смерть Христа, отвергал выражение «народ- богоубийца», обвинял Церковь в антисемитизме, ставил под вопрос достоверность писаний евангелистов (в особенности св. Иоанна и св. Матфея), дискредитировал учения Отцов Церкви и крупных католических теологов. Документ в итоге был переписан уже в более осторожных выражениях, и, хотя его обсуждение не переставало вызывать острые дискуссии, 15 октября 1965 года за него проголосовало большинство участников Собора. 28 октября декларация Nostra aetate была утверждена.

Игнорируя различия между религией Древнего Израиля и современным талмудическим иудаизмом, авторы декларации, исказив тексты Евангелия, пошли на отрицание лишения иудеев Царства Небесного («идеи вытеснения» по иудейской терминологии) и на признание истинным Богом нетриипостасного бога Иеговы, которому поклоняются современные иудеи, утвердив тем самым духовное родство последних с христианами.

В документе говорилось: «Хотя иудейские власти и их приверженцы настояли на смерти Христа, однако то, что было совершено во время Его страстей, не может быть огульно вменено в вину ни всем живущим тогда иудеям, ни иудеям современным». Это положение Декрета игнорирует Евангелие, где приведены слова самих иудеев: «И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27:25).

Далее, в Декларации говорится, что, хотя Церковь и есть Народ Божий, однако иудеев не следует представлять ни отверженными Богом, ни проклятыми, как будто бы это вытекало из Священного Писания». «Иудеи в большинстве своём не приняли Евангелия, а многие из них даже воспротивились его распространению (Рим. 11:28). «Тем не менее, согласно Апостолу, ради своих отцов иудеи доныне остаются любезными Богу, Чьи дары и призвание непреложны» (Рим. 11:28, 29).

Данный отрывок был типичным примером манипуляции сознанием, поскольку слова апостола Павла, на которые ссылаются авторы, были вырваны из контекста его послания, а в нём говорилось: «Но не то, чтобы слово Божие не сбылось: ибо не все те израильтяне, которые от Израиля; и не все дети Авраама, которые от семени его... не плотские дети суть дети Божии, но дети обетования признаются за семя» (Рим. 9:6-8), и далее, со ссылкой на пророка Осию: «Не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную - возлюбленною. вы не Мой народ; там названы будут сынами Бога Живаго» (Рим. 9:25-26). Св. Павел говорит не только то, что язычники стали наследниками Авраама по обетованию, но и то, что не верующие во Христа иудеи лишились Царствия Божия: «Некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина, привился на место их. Они отломились неверием, а ты держишься верою» (Рим. 11:17, 20).

Далее в документе Собора говорилось: «Церковь верует, что Христос, мир наш, примирил иудеев и язычников на кресте и из обоих сотворил Себе одно», и что «вместе с Пророками и с тем же Апостолом Церковь ожидает дня, ведомого одному лишь Богу, когда все народы единогласно призовут Господа и будут служить Ему единодушно». Между тем, в послании к ефесянам (Еф. 2:14-15) апостол Павел говорит, что Христос примирил на кресте Плотию и Кровию Своею верующих в Него язычников и иудеев, т. е. всех христиан, а о примирении неверующих нет ни слова.

Фальсифицируя, таким образом, суть Евангелия и Божественного откровения в целом, данные положения фактически отрицают учение о Церкви Христовой.

В этом отношении значение декларации Nostra aetate трудно переоценить. Один из иудейских авторов назвал её «теологическим землетрясением», приведшим к возникновению нового мира^[110]. Как писал член Всемирного еврейского конгресса Жан Гальперин, она «действительно открыла путь к совершенно новому диалогу и положила начало новому взгляду Католической церкви на иудеев и иудаизм, продемонстрировав её готовность заменить учение презрения учением уважения»^[111]. Ему вторит иудейский исследователь Поль Жиньевски, заявивший в своей книге «Христианский антииудаизм. Мутация»: «Схема об иудеях, которую можно было рассматривать как завершение, напротив, оказалась очень быстро началом новой стадии в успешном развитии иудейско-христианских отношений»^[112]. Дверь иудеям была открыта, и теперь можно было переходить к «очищению христианского пространства».

В декларации Nostra aetate было сказано и о духовной близости в отношении мусульман, которые, как указывал Собор, «с нами поклоняются Богу единому, милосердному, Который будет судить людей в последний день», хотя мусульмане, поклоняющиеся Аллаху, отрицают Триединого Истинного Бога и Иисуса Христа как Бога, рассматривая Его в качестве пророка. Не были забыты и язычники: признавая, что некоторые из них могли «достичь наивысшего озарения собственными усилиями или с помощью Свыше», Собор приравнивал воздействия их божества к благодати Святого Духа.

Революционное значение имело и принятие Декрета об экуменизме Unitatis redintegratio, который не только положительно оценил экуменическое движение, но и, признав спасительное значение других христианских сообществ, разрешил католикам сотрудничество с ними и даже общение в таинствах (соединение с ними в молитвах).

Утверждение экуменизма предполагало модернизацию всех сторон церковной жизни и «непрестанное преобразование», особую роль в котором призвано было сыграть апостольство мирян, которому был посвящён специальный декрет. Утверждению его призван был способствовать и пункт 10 Декрета о служении и жизни священников Presbyterorum ordinis, в котором говорилось, что для осуществления «особых форм пастырских начинаний на пользу различных социальных групп в пределах какой-либо области, страны или целой части света» среди прочих организаций могут создаваться особые епархии или персональные прелатуры. Это создавало возможность для формирования нового юридического лица, которое, будучи очень гибким образованием, могло внести особый вклад в распространение католического учения. Позже, в 1966 году, папа Павел VI специальным документом подтвердит возможность объединения мирян в персональные прелатуры посредством двустороннего договора между желающими и прелатурой.

Решения Собора вносили изменения в процесс богослужения и в литургию, о которых говорилось в Конституции о Священной литургии Sacrosanctum Concilium, которая стала первым документом, рассмотренным на Соборе. Над ней трудилась подготовительная Комиссия по литургии во главе с Аннибалом Буньи-ни. Она предусматривала преобразования «применительно к потребностям нашего времени» обрядов таинств и сакраменталий, природа и назначение которых с ходом времени «стали не столь очевидны». Говорилось о полезности применения в совершении таинств и сакраменталий местного языка; о возможности принятия в миссионерских странах элементов посвящения, имеющихся у местного народа; о пересмотре обрядов крещения, миропомазания, покаяния, бракосочетания (право церковной территориальной власти выработки собственного обряда сообразно с местными и национальными обычаями), а также текстов чина рукоположения. В особых обстоятельствах и по усмотрению Ординария предусматривалась возможность того, чтобы некоторые сакраменталий преподавались мирянами, наделёнными соответствующими качествами.

Как указывалось в издании «Документы II Ватиканского собора» 2004 года, «новое понимание тайны и миссии Церкви, данное Собором, обязывало ко глубокому аджорна- менто (обновлению применительно к современным условиям): не новые догмы, а новые перспективы церковной жизни, требовавшие настоящей реформы, обращение в мышлении и в жизни, новый стиль экуменической деятельности и диалога с современным миром... Павел VI непосредственно после Собора (1963-1978 гг.) и Иоанн Павел II (1978 г.) в последующие годы воплощают на деле его идеи и, придерживаясь учения, изложенного в документах, намечают путь, по которому должна идти Церковь, “всегда подлежащая обновлению” (semper renovanda)»^[113].

Глава 13
«Постсоборная церковь»

Обновленческие решения Собора и последовавшая за ним практика имели для Католической церкви самые серьёзные последствия. Главным результатом их стало утверждение религиозного плюрализма и терпимости, приведших к тому, что католическое учение стало приобретать всё более размытый характер, а среди большой части католиков начал распространяться религиозный индифферентизм. Заявленные попытки «приблизиться» к обществу обернулись для церкви потерей авторитета и уважения с его стороны, падением её общего влияния. Крайне обострились внутрицерковные разногласия, и усилилась поляризация между модернистами и традиционалистами как в области теологии, так и в области политики.

Многие модернисты восприняли решения Собора как возможность создать «новую церковь», считая, что произошёл, наконец, разрыв с традицией, в том числе и с доктринальной. Часть верующих, напротив, считала, что церковь со своими реформами зашла слишком далеко - так оценивали ситуацию около 40 % католиков^[114]. В церковном руководстве многие даже опасались, что ситуация выйдет из-под контроля. Так, кардинал Йозеф Ратцингер, внёсший свою лепту в революционную перестройку, в связи с этим писал: «Принесённые Собором результаты, как сегодня можно об этом судить, жестоко обманули ожидания всех... Папы и отцы-делегаты Собора надеялись достичь нового католического единства, однако вместо него начались конфликты, переходящие, говоря словами самого Павла VI, от самокритики к саморазрушению. Вместо ожидавшегося прорыва мы, напротив, имеем дело с процессом постепенного упадка.»^[115] Упорно замалчивая истинную причину этой «лавины» ухудшений, он отмечал: «Я убеждён, что вред, который мы на себя навлекли за эти двадцать лет, произошёл не из-за Собора, а из-за того, что внутри Церкви были спущены с привязи скрытые полемические центробежные силы, а снаружи Церкви из-за того, что на Западе произошла культурная революция, успех в которой одержала верхушка среднего класса, новая буржуазия с её либерально-радикальной идеологией индивидуализма, рационализма и гедонизма»^[116].

Такова же была и позиция Павла VI, пытавшегося отвести внимание от себя и возложить ответственность за происходящее на некие внешние силы. Так, в своей проповеди 29 июня 1972 года он заявил: «В той ситуации, в которой находится Церковь сегодня, мы чувствуем, что через какие-то щели сатанинский дух просочился в народ Божий. Мы видим сомнение, неуверенность, проблематичность, волнение, неудовлетворённость, столкновения. Нет больше доверия Церкви. Сомнение вошло в наше сознание. В Церкви тоже господствует эта неуверенность. Мы проповедуем экуменизм, но мы всё больше отделяемся друг от друга. Мы думали, что после Собора над историей Церкви будет светить солнце. Но вместо солнца появились тучи, шторм, мгла, поиски, неуверенность. Произошло вмешательство враждебной силы, имя которой - дьявол, это то таинственное существо, о котором говорит Святой Пётр в своём послании. Сколько раз в Евангелии Христос говорит нам об этом враге людей! Мы верим в действие Сатаны, которое совершается сегодня в мире, чтобы затуманить, заглушить плоды экуменического Собора и чтобы помешать Церкви радоваться тому, что она полностью осознала себя»^[117].

Поскольку его слова вызвали большой скандал, то позже, в ноябре того же года, он произнёс уже целую речь о дьяволе, используя более крепкие выражения. В одном из выступлений он заявил: «Демон решил сформировать небольшую группу людей, которая управляла бы миром за спиной официальных правительств, чтобы помешать плану Бога и ввергнуть как можно больше душ в ад»^[118].

Что же касается католиков-традиционалистов, то часть из них не только осудила, но и отказалась принять решения Собора. Радикальность либерального переворота, совершённого Собором, вызвала у многих из них такое возмущение, что Павла VI стали называть еретиком, раскольником и отступником, а некоторые считали, что понтифик не отвечал за свои действия, будучи заложником окружения. В любом случае, понятие «Соборная церковь» (<^glise Conciliaire») для них стало означать отход от основ христианского учения и предательство Христа. Тут надо разъяснить, что речь идёт не о «Соборной Церкви» в понимании православных, а о церкви, реформированной Собором, так что правильно называть эту церковь <постсоборной». Соответственно, понтификов они стали называть <антипапами», считая последним <истинным» папой Пия XII. Отсюда и название консервативного религиозного движения седевакантизм, происходящее от латинских слов sedes - «престол» и vacans - «пустующий» и означающее «при незанятом престоле».

Принципиальным противником реформ и нового чина мессы, как мы уже писали, выступил архиепископ Марсель Лефевр. В 1970 году он основал Священническое братство св. Пия X и семинарию в Эконе (Швейцария) для священников-традиционалистов, начав открытую борьбу с Ватиканом за сохранение прежних устоев. После того, как Лефевр рукоположил в священники 12 своих семинаристов, Ватикан приостановил его религиозные полномочия, запретив ему совершать богослужения и таинства. Однако Лефевр продолжал свою деятельность, не прекращая критику обновленчества. При этом братство всегда признавало себя частью Римско-католической церкви, и на службах поминаются папа и местные епископы. Численность его росла, и, сохраняя наиболее сильные позиции во Франции, оно распространило своё влияние и на другие страны^[119].

В уже упомянутой нами книге Марсель Лефевр определил Собор как «смуту» и «либеральный переворот», которому присутствовавшие на нём папы не оказали сопротивления. Он откровенно указывал, что Собор, движимый либеральным духом отступничества, «совершил измену, подписав мировое соглашение со всеми врагами Церкви», что он выражал «безграничное сочувствие» к мирскому человеку, к человеку без Бога. Как указывал Лефевр, «пусть бы ещё целью его было пробудить этого падшего человека, открыть ему глаза на его смертельные раны.. .исцелитьего... Но нет! Целью было провозгласить мирянам: как видите, Церковь тоже исповедует культ человека»^[120].

В ответ на слова Ратцингера «Я оправдываю Собор!» Лефевр писал: «Я обвиняю Собор! Поясню: я утверждаю., что кризис Церкви, по сути своей, сводится к постсоборным реформам, исходившим от высочайших официальных властей Церкви и предпринятым во исполнение доктрины и директив II Ватиканского собора. Поэтому в причинах случившейся после Собора катастрофы нет ничего постороннего или таинственного. Не будем забывать, что одни и те же люди и, что ещё важнее, один и тот же Папа - Павел VI - организовали Собор и затем как нельзя более последовательно и официально, пользуясь своим иерархическим положением, осуществляли его решения»^[121].

Принципиально важную роль, сыгранную папами, Лефевр выделял особо. Описывая более ранние времена, предшествовавшие зарождению модернизма в Церкви, он писал: «Проникновение либерализма во всю церковную иерархию вплоть до папской курии, ещё два столетия назад немыслимое, было-таки задумано, предсказано и спланировано в начале прошлого века масонами. Достаточно привести документы, доказывающие реальность этого заговора против Церкви, этого “высшего покушения” на папство». В качестве доказательства М. Лефевр приводил те самые отрывки из переписки «Великой венты» карбонариев, в которых говорилось о методах самоуничтожения Церкви.

Как бы ни оправдывался понтифик, его зависимость от теневых структур, как это хорошо показал М. Мартин, была настолько сильна, что он последовательно шёл уже проложенным курсом. Показательно, что он не только отказался от тиары, а затем и от митры, но после поездки в Иерусалим в 1965 году и встречи с главным раввином Израиля стал носить вместе с нагрудным крестом ещё и наперсник (хошем), который надевали иудейские первосвященники. Он представляет собой четырёхугольный нагрудник с 12-ю различными драгоценными камнями, на которых выгравированы названия 12-ти колен Израилевых. Поскольку хошем носил и первосвященник Каиафа, в доме которого решилась судьба Христа, он стал символом отрицания Его божественной природы. Поэтому седевакантисты и рассматривали подобное действие Павла VI как глубоко антихристианский шаг^[122].

Понтифик поменял и папский крест: он стал первым носить посох с изогнутым распятием и искажённой фигурой Христа - такие кресты использовались чёрными магами Средневековья для представления библейского термина «начертание зверя» и рассматриваются исследователями как древний сатанинский символ. Он был возрождён Павлом VI и передавался последующим папам, включая Франциска^[123].

Павел VI с наперсником

Зловещими изображениями отличается и Ватиканский зал аудиенций (названный залом Павла VI), сооружённый по поручению папы архитектором Пьером Луиджи Нерви в 1964-1971 годах и имеющий 6500 сидячих и 25000 стоячих мест. Здание из монолитного железобетона характерной изогнутой формы предназначено для проведения общих аудиенций папы римского и прочих массовых мероприятий. Интересно, что сцена с троном понтифика находится ещё на ватиканской территории, а основная часть зала - на итальянской, при этом последняя имеет экстерриториальный статус. В зале Павла VI отсутствует христианская символика; криволинейная форма его свода напоминает морду змеи, а на сцене расположена скульптурная композиция под названием «Воскресение», сделанная в 1977 году, символизирующая воскресение Христа из вспышки ядерного взрыва, которая больше похожа на изображение ада.

Изогнутый крест на посохе Павла VI

Сразу после Собора принятые на нём решения стали активно проводиться в жизнь, и особое внимание было уделено литургической реформе, которой занималась теперь постсоборная Комиссия по применению Конституции о Священной литургии (1964-1969 гг.) во главе всё с тем же Аннибалом Буньини. Она разработала «новый чин мессы» (novus ordo), который папа представил 3 апреля 1969 года и который заменил классическую Тридент- скую мессу. В изменении литургии участвовало восемь консультантов, шестеро из которых были протестантами, что явно не случайно, поскольку «новый чин» формировали по протестантскому образцу. Павел VI даже не скрывал своих планов. Как писал его близкий друг Жан Гитто, «намерением Павла VI в отношении того, что обычно называют новой мессой, было реформировать католическую литургию таким образом, чтобы она почти совпадала с протестантской литургией. При папе Павле VI было экуменическое стремление упразднить, или, по крайней мере, исправить или ослабить то, что было слишком католическим в традиционном смысле мессы и, повторяю, получить мессу, близкую к кальвинистской»313.

Сцена Ватиканского зала аудиенций - зала Павла VI

О том же откровенно заявил и сам Буньини 15 марта 1965 года в l’Osservatore Romano: «Мы должны очистить католические молитвы и католическую литургию от всего, что может быть хотя бы тенью камня преткновения для наших отдалённых братьев, т. е. протестан- тов»^[124]. Как он позже пояснял, реформа его была разделена на четыре этапа: переход от латыни к современным разговорным языкам; реформа богослужебных книг; перевод богослужебных книг; адаптация римской формы литургии к ментальности каждой отдельной церкви. Мыслилась реформа как непрерывный процесс, направленный на полную ликвидацию римского обряда^[125].

Ватиканский зал аудиенций - зал Павла VI

Литургические «реформы» привели не только к разрушению традиционной мессы, но и к искажению каждого аспекта литургической жизни, таинств, молитв, песнопений, освящений, понтификальных обрядов, церковного календаря и других. Как писали консервативные кардиналы Оттавиани, Баччи и ещё несколько теологов в письме Павлу VI по поводу латинской версии новой мессы, считающейся «более чистой», «новый чин представляет и в целом, и в деталях значительный отход от католической теологии мессы, которая была сформулирована на 22-й сессии Тридентского собора». Один из экспертов в связи с этим заметил: «Степень удаления нового чина от теологии Тридентского собора может быть лучше всего оценена в сравнении молитв, которые были изъяты из литургии Собором (II Ватиканским. - О.Ч.), и тех, что были изъяты еретиком Томасом Кранером. Это совпадение не просто поразительно, оно ужасно. И фактически это не может быть совпадением»^[126].

Так, из 12 молитв традиционной мессы, читаемых во время проскомидии, 10 были изъяты, как это сделали протестанты. Всего из 1182 молитв традиционной мессы 760 были убраны полностью, а часть оставшихся были изменены, и только 17 % прежних молитв остались нетронутыми. В итоге у «нового чина мессы» оказалось очень много совпадений с англиканской Книгой молитв 1549 года. Как указал один из авторов-традиционалистов, новая месса оказалась лишена знаков уважения к Телу и Крови Христовым и допускала святотатство: «религия, практикуемая в церквях, где присутствует новая месса, - это полная профанация и пустое возвеличивание человека». Даже ярый сторонник II Ватиканского собора Дитрих фон Гильдебранд по этому поводу заявил: «По правде говоря, если бы одному из бесов из Тактики дьявола К.С. Льюиса было доверено разрушение литургии, он не смог бы сделать ничего лучше»^[127].

Новая месса

Действительно, изменилось всё. Если раньше священник стоял лицом к алтарю и спиной к прихожанам, как бы возглавляя общину в её молитве, то теперь он стоял лицом к верующим. На некоторых службах вместе со священниками стали сослужить все присутствующие в храме, либо молитвы стали заменяться общением клириков с мирянами, которым разрешили прикасаться к чаше. По примеру голландских священников начали распространять обычай преподавать причастие в руку.

В новой мессе не сохранилось фактически ни одно из требований в отношении алтаря. Согласно новым указаниям, алтари могут быть покрыты тканью и не иметь изображения распятия. Либо, как у протестантов, они просто заменяются переносным столом в центре зала, а в храмах нет ни икон, ни статуй.

Представление в католическом соборе

Более того, стали практиковать мессы с участием музыкантов, танцоров, акробатов, клоунов, с установкой статуй Будды в алтаре и присутствием буддистов, индуистов и мусульман, с исполнением языческих обрядов. В связи с этим даже одна из организаций - защитниц новой мессы вынуждена была признать: «Большинство новых месс, на которых мы присутствовали..., представляют собой фестивали хэппи-клэппи, музыка ужасна, проповеди лишены какого-либо смысла и просто дерзки.»318

В 1968 году папой был утверждён новый чин рукоположения священников, а в 1969 году - учреждён новый богослужебный календарь, из которого были вычеркнуты имена 40 святых. Были отменены многие религиозные праздники, из обряда крещения изъяли торжественное отречение от сатаны, была устранена традиционная пятничная молитва об обращении иудеев, перед мессой перестали служить вечерню и утреню. Был отменён пятничный пост; затем практически отменили все посты, за исключением поста в Страстную Пятницу. Специальным декретом к евхаристии стали допускать протестантов.

Кардинал Вийо

Активную роль в навязывании новой мессы играл не только Буньини, но и госсекретарь Ватикана (1969-1979 гг.), член масонской ложи с 1966 года кардинал Жан-Мари Вийо (его родители также состояли в розенкрейцерской ложе), под чьим контролем, в частности, находились подслушивающие устройства в личных апартаментах понтифика. Позже, в 1975 году, фламандский бюллетень Mededalingsblad Maria van Nazareth опубликует письмо одного из прелатов, близкого к Курии, раскрывавшего истинную роль Вийо, которую он играл в Ватикане, и, в частности, утверждавшего: «Вийо, заклятый враг Церкви и масон высокого градуса, управляет Церковью с помощью своего собственного административного аппарата, который состоит, с одной стороны, из группы епископов-франкмасонов также высоких градусов, а с другой - из епископского персонала, присутствующего во всех службах Ватикана»^[128].

Вийо и Буньини распространяли неправильные и фальшивые переводы на иностранные языки текстов богослужебных книг, катехизиса и даже Библии. В этих условиях стало возможным появление и распространение еретического голландского катехизиса, на который папа смотрел сквозь пальцы. Как пишет Б. Мейер в своей книге «Церковь в опасности», к 1969 году только эти два деятеля, а также Секретариат по единству были в курсе целей и методов экуменической операции, но не обмолвились об этом ни словом»^[129]. Анни- бал Буньини был отстранён понтификом от его обязанностей в 1975 году и послан пронунцием в Иран после того, как ему были представлены очевидные доказательства его принадлежности к франкмасонству. Но на процесс «реформирования» это уже никак не повлияло, поскольку он был запущен и зашёл очень далеко.

Ещё одна новая месса

Оценивая происходящее, седевакантисты констатировали, что франкмасонская курия осуществила настоящее устранение церковных таинств, которое стало страшным ударом по церкви. Месса, как утверждают они, стала недействительной: «Иисус Христос не присутствует в новой мессе, так как она изменила молитву на освящение»321

Одновременно с литургической реформой происходит и крайняя либерализация нравов. Под влиянием многочисленных заявлений от клириков Павел VI создал специальную комиссию, в материалах которой было прописано, что он допускает освобождение священников от обета безбрачия и разрешает им церковные браки. Такое состояние стали называть «сведение к состоянию мирянина»: священник сохранял свой сан, но больше не служил и жил мирской жизнью.

Также под давлением «общественности» ещё при Иоанне XXIII в 1963 году по настоянию Монтини в Ватикане была создана ответственная исключительно перед понтификом специальная Комиссия для изучения вопроса о регулировании рождаемости и демографии. Эту тему стала активно поднимать ООН, и её невозможно было игнорировать. После того, как Монтини стал папой, он создал новую, расширенную комиссию, которая в 1966 году представила ему неопределённый отчёт. В итоге, когда в 1968 году вышла папская энциклика Humanae vitae («Важнейший дар передачи человеческой жизни»), то, хотя она и закрепила традиционный взгляд Католической церкви на регулирование рождаемости, для мно- гих католиков она уже стала «мёртвой буквой» в соответствии с принципом «сомнительное право не обязывает». Более того, так как среди самих священников и профессоров католических университетов и школ эта энциклика встретила сопротивление, понтифик не стал навязывать запрет на контрацепцию, что породило среди верующих большие сомнения в способности церкви безошибочно высказываться по вопросам морали и веры^[130].

Священник в эстрадном оркестре

Последствия реформ, проведённых в соответствии с решениями Собора, оказались разрушительны. Уже в конце 60-х годов церковь впала в состояние внутреннего кризиса и обмирщения, ускоривших дехристианизацию общества, обусловленную его экономической модернизацией. Это проявлялось в первую очередь в таких показателях, как сокращение числа священников («кризис призвания») и верующих, а также уменьшение религиозной практики.

Так, в Италии число назначений священников сократилось с 872 в 1961 году до 388 в 1977 году. Численность организации «Католическое действие», которая была главным гражданским оплотом итальянского католицизма, упала за те же годы с 3 миллионов до 650 тысяч человек. Уже в начале 70-х годов только меньшинство итальянцев регулярно ходили в цер- ковь^[131]. Даже в католической Испании только 20 % населения регулярно присутствовало на воскресной службе. Во Франции в 1972 году число семинаристов сократилось на треть по сравнению с 1962 годом, и в силу старения священников и сокращения притока молодёжи крайне остро встала проблема нехватки духовенства. В итоге только 3 % священников имели возраст менее 30 лет.

Результатом постсоборных реформ стали многочисленные просьбы со стороны священников об освобождении от службы. В 1977 году Конгрегация доктрины веры выдала 4 тысячи освобождений, в то время как в священники были рукоположены 2800 человек. Всего за 15 лет понтификата Павла VI 32358 священников были освобождены папой от обета безбрачия и обратились к светской жизни - это стало самым большим исходом священства с периода Реформации^[132]. Чтобы решить проблему нехватки клира, в приходах стали прибегать к новой практике - поручать управление группам мирян, которые занимались не только катехизацией, но и подготовкой верующих к литургии и принятию таинств. Но и это уже не могло остановить угасания приходской жизни, уменьшения её духовной наполненности и живой веры, которые постепенно подменялись чисто внешним следованиям ритуалам и обрядам.

Педро Аррупе, генерал ордена иезуитов

Особенно катастрофичными последствия реформ стали для Нидерландов. В 1970 году здесь не было ни одного рукоположения в священники и закрыли почти все семинарии. Миллионы голландцев покинули церковь, значительное число перестало ходить на службы и исповедоваться в своих грехах. В США падение числа практикующих католиков с 1972 по 1973 год стало самым драматичным за всю историю христианства. В 70-е годы около 2 тысяч священников и 50 тысяч мирян ушли из церкви.

Половина из 500 семинарий были закрыты, а средний возраст священников стал 60 лет. Пресса объясняла это тем, что современный «взрослый» католицизм «достиг такого уровня автономии и зрелости, что он больше не может и не должен терпеть никакого контроля за своей свободой», а между тем, для священства сохраняется принцип целибата, а для мирян - запрет на искусственный контроль за рождаемостью^[133].

Серьёзные изменения стали происходить в Ордене иезуитов, особенно после смены руководства в 1965 году, удивительным образом совпавшей с обновленческим переворотом: вместо умершего Янсенна «чёрным папой» становится Педро Аррупе (1965-1981). Он приступил к обновлению ордена в соответствии с требованиями II Ватиканского собора, мысля его как авангард реформации. Особое внимание при этом иезуиты сконцентрировали на работе в Латинской Америке, где стали распространять новую форму христианского социализма - «теологию освобождения», испытавшую большое влияние новейших направлений социологической и экономической мысли.

Однако вследствие реформ в ордене, как и во всей Католической церкви в целом, началось серьёзное расслоение. В нём проявились различные тенденции, начиная от крайних интегристов и кончая сторонниками открытого подхода к вопросам современной культуры и цивилизации. В силу этого орден перестал представлять собой монолитное сообщество. Немецкие, французские, американские и бельгийские иезуиты выступили как новаторы-прогрессисты, в то время как испанские и итальянские продолжали придерживаться традиционалистских взглядов. В связи с этим появилось и новое, ранее немыслимое в ордене явление: консерваторы стали критиковать «чёрного папу», что свидетельствовало о начале кризиса послушания.

Что касается модернистов, то многие из них стали обращаться в Римскую курию с просьбой освободить их от обета безбрачия - если в 1963 году таких было только 3, то в 1968 году - 129 человек. Немало иезуитов стало покидать орден - по нескольку сотен человек в год. Численность ордена, до этого постоянно растущая, начала падать^[134]. В 1982 году в ордене было всего 26622 члена по сравнению с 35968 в 1964 году (это был максимум за все годы). Значительно уменьшилось число новициев: в 1960 году их было 2004, в 1965 году - 1931, в 1970 году - 856, а в 1972 году - всего 632^[135].

Более того, недовольные частичной, с их точки зрения, модернизацией церкви, иезуиты стали готовить реформу внутри самого ордена, о которой в полный голос заговорили на XXXI орденской Конгрегации, состоявшейся в 1965-1966 годах. XXXI Конгрегация выявила уже существенные разногласия между орденом и понтификом по поводу системы внутренней градации - иезуиты предложили её изменить, объединив профессов и коадьюте- ров и уравняв всех иезуитов в правах. Папа категорически не согласился с этим, заявив, что орден должен сохранить свою уникальную миссию: «новшества современного мира не должны оказывать влияния на мораль иезуитского легиона... Дабы соответствовать своему предназначению, все иезуиты должны заботиться о том, чтобы в мыслях, знаниях, сочинениях, трудах и делах не брать примера из посюстороннего мира, не поддаваться влиянию каких-либо идей и не руководствоваться сверх меры собственным суждением, ибо должны идти не за собственным разумом, а следовать поучениям и взглядам иерархии»^[136].

Показательно, что духовником Павла VI был иезуит Педро Децц, возглавлявший тогда Папский Григорианский университет, и понтифик делал всё, чтобы сохранить прежние отношения подчинённости иезуитов. Однако именно при нём начинает назревать конфликт, связанный с тем, что иезуиты, со свойственной им способностью к приспособлению, главное внимание стали уделять социальному прогрессу. Приступив к пересмотру системы подготовки кадров, они начали изменять учебные планы в целях соединения классического образования с научно-техническим прогрессом, а схоластики - с современными социальными науками. Для установления более тесного контакта с светскими профессорами и студентами они стали располагать свои учебные заведения вблизи университетских центров. Большие изменения произошли и в деятельности Папского Григорианского университета, всегда отличавшегося строгим режимом. С конца 60-х годов из его программ исчезла латынь, среди преподавателей появились протестанты и иудеи, а учиться разрешили и женщинам. Изменился и внешний облик студентов, которые раньше должны были носить цветные сутаны и плоские шляпы, а в создававшихся киноклубах стали показывать фильмы современных режиссеров, включая и представителей сюрреализма^[137].

Показателен и такой факт, что в конце 70-х годов в одной из голландских публикаций было представлено исследование американского иезуита Винсента О’Кифа, одного из четырёх заместителей генерала Аррупе, в котором тот призвал идти в ногу со временем и отменить запрет на аборты, гомосексуализм и возведение женщин в священнический сан.

Конфликт руководства ордена с Павлом VI принял в результате такой характер, что в 1978 г., чтобы избежать кризиса, понтифик потребовал от генерала Аррупе оставить свой пост. Однако Аррупе отказался подчиниться, что было первым случаем в истории ордена, когда его глава взбунтовался против папской власти. Единственное, он дал понять понтифику, что соберёт Генеральную конгрегацию и тогда уже решит, какие принять меры. Однако решит эту проблему в итоге не Аррупе, а преемник Павла VI^[138].

Реформа открыла шлюзы, в которые хлынула мощная волна «религиозной свободы», и остановить её было уже невозможно. Новое священство отличалось изнеженностью, равнодушием, нетребовательностью, а новый стиль их жизни воплощал собой полную открытость обществу «массовой культуры» со всеми его слабостями и пороками.

Обложка книги Рэнди Энгель «Содомский ритуал»

В связи с этим обнажилась ещё одна проблема, которая в дособорной церкви никогда не поднималась: речь идёт о гомосексуализме священников и церковных иерархов, который стал распространяться именно при понтификате Павла VI и особенно активно в Американской католической церкви. Эта тема хорошо раскрыта в книге американской исследовательницы Рэнди Энгель «Содомский ритуал. Гомосексуализм и Римско-католическая цер- ковь»^[139], в которой, в частности, утвеждается, что этот порок был присущ и самому Павлу VI, что не могло не сказаться на изменении отношения к этому явлению в целом.

Имя понтифика встречается почти во всех списках известных содомитов в многочисленных Интернет-ресурсах гомосексуалистов. Причём эта информация появилась задолго до того, как данная тема стала привычной для общественного сознания Запада, и в первую очередь США. Так, во время учредительной ассамблеи «Североамериканской ассоциации за любовь между мужчинами и мальчиками» (NAMBLA), состоявшейся в декабре 1978 года в штаб-квартире

Объединённого общества Церкви Бостона, было заявлено следующее: «Церковь осуждает сексуальные отклонения, но она лицемерит, так как терпит и даже вознаграждает личное сексуальное лицемерие на высшем уровне своей иерархии, тем более что заинтересованные лица внешне хранят верность центральной власти: примером этого являются кардинал Спеллман и Павел VI»^[140].

На этот счёт имеется много свидетельств. Ирландский писатель Робин Брайянс, открытый содомит, в своей биографии утверждает, что его друг Хайг Монтгомери, входивший в гомосексуальную «элиту» Лондона, в период его дипломатической службы в Ватикане под началом английского представителя при Св. Престоле Алека Рэндала, был любовником Мон- тини. Позже протестант Монтгомери обратился в католицизм и стал священником. О пороке понтифика рассказал в своём интервью французской газете Lui в 1976 году французский писатель и посол Франции Роже Пейрефитт, также открытый содомит, боровшийся в защиту «прав геев». Он заявил, что ему это стало известно от представителей итальянской аристократии, которые его хорошо знали. Интервью было перепечатано римским еженедельником Tempo.

Эти обвинения были поддержаны бывшим корреспондентом New York Times в Риме Полем Гоффманом, приведшим свидетельства известного итальянского актёра Паоло Кар- лини и показавшим, какие тесные связи поддерживал Монтини с мафией и масонством, будучи архиепископом Милана. Ссылаясь на него, в 1993 году аббат Георгий Нантский, основатель Лиги католической контрреформы в Труа, обвинил Павла VI в гомосексуализме в летнем номере журнала La Contre-Reforme Catholique au Xxeme Siecle. Он заявил, что комментарии его были сделаны в связи с подготовкой канонизации понтифика, осуществляемой Иоанном Павлом II. Аббат Нантский процитировал также и других авторов, подчеркнув, что после избрания Монтини папой немыслимо повысилось число гомосексуалистов среди семинаристов и священников в США и Нидерландах, но Рим при этом ничего не предпринял. В заключение он обратился к Иоанну Павлу II со словами: «Таким образом, после того, как избрание признанного гомосексуалиста на Трон святого Петра отравило Церковь, Вы, Пресвятейший Отец, хотите его обессмертить, возведя этого жалкого Павла VI на алтарь... Нет, это невозможно, и этого не будет!»^[141].

О данном пороке Павла VI также пишет в своей книге «Никитаронкалли - другая жизнь Папы» итальянский журналист и режиссёр Франко Беллегранди, работавший корреспондентом в l’Osservatore Romano и служивший в Швейцарской гвардии. Он был свидетелем зловещих перемен, прозошедших в Ватикане после интронизации Павла VI, порок которого был «секретом Полишинеля», поскольку о его похождениях было хорошо известно миланской полиции, заведшей на него целое досье. Наконец, эту тему поднимает в своём исследовании в 2002 году «II Ватиканский собор: гомосексуализм и педофилия» бразильский писатель, католик-традиционалист Атила Синке Гимарайнш. Он описал процесс «гомосек-

Кардинал Джозеф Бернардин

Показательно, что Беллегранди также указал, что, как только Монтини был избран папой, он подвергся серьёзному шантажу со стороны итальянских франкмасонов. В обмен на их молчание о его тайном пребывании в Швейцарии в бытность его архиепископом, где он встречался со своим любовником-актёром, они потребовали от папы снятия запрета на кремацию, что тот и сделал. В связи с возможностями шантажа некоторые исследователи предполагают, что во время войны американская и английская разведки УСС и МИ6 могли быть в курсе наклонностей Монтини и использовали эту информацию для обеспечения его сотрудничества при управлении сетью каналов, по которым уходили нацисты. То же относится и к послевоенному периоду, когда давление осуществлялось со стороны мафии и ЦРУ

Распространение информации о порочности Павла VI, безусловно, способствовало изменению отношения общества к гомосексуализму, который набирал силу как в Католической церкви США, так и в Ватикане и в целом в западном мире. Сам факт того, что во главе Св. Престола стоит содомит, породила у части гомосексуалистов желание не только стать священниками, но и сформировать свой собственный религиозный орден.

Кардинал Джон Райт с Павлом VI

Роль понтифика была решающей в продвижении многочисленных членов этого «сообщества» в американской иерархии, в частности таких деятелей, как кардиналы Джозеф Бернардин и Джон Райт, архиепископ Ремберт Уиклэнд и их последователи. Так, Джозеф Бернардин, архиепископ Цинциннати (штат Огайо), стал генеральным секретарём Американской конференции епископов и совместно со своим заместителем Джоном Рошом и священником Джоном Джэдотом (апостольским делегатом в США) не только следил за подбором постсоборных кадров, но и поддерживал «коллектив гомосексуалистов», прикрывая местные педофильные скандалы, связанные со священниками^[142].

К ним же принадлежал Джеймс Кук, которого в 1967 году понтифик назначил архиепископом Нью-Йорка на место кардинала Спеллмана. Он покровительствовал созданному в Бруклинском диоцезе «Сообществу св. Матфея» - римско-католическому религиозному обществу гомосексуалистов, входившему в свою очередь в «Католическую коалицию за гражданские права геев». В 1976 году масонская печать с удовлетворением сообщила, что кардинал Кук присутствовал на большом банкете, в котором участвовали 3 тысячи франкмасонов Великой ложи Нью-Йорка, и что в своей речи он сожалел о «прошлых размолвках» и выразил надежду, что они не помешают «сближению между Церковью и франкмасонством».

Особенно же прославился на этом поле кардинал Джон Райт, который начинал как личный секретарь Бостонского кардинала О’Коннэла, а затем его преемника Кушинга, прославившегося тем, что Бнай Брит избрал его «Человеком года». Сам Райт также был награждён Вустерским отделением Бнай Брит премией «За заслуги в сообществе». Показательно, что Райт был хорошо знаком с Маритеном, с которым общался во время пребывания того в

США и которого даже убеждал не возвращаться после войны во Францию, заявляя: «Ваше дело должно совершаться здесь»^[143].

Архиепископ Ремберт Джордж Уиклэнд

В силу своих модернистских взглядов Иоанн XXIII в ходе подготовки II Ватиканского собора ввёл Райта в теологическую комиссию, в которой он сыграл важную роль в продвижении «религиозной свободы» и экуменизма. Его педерастические и педофильные наклонности не были секретом, однако никто не осмелился его в этом обвинить. Когда он стал епископом Вустерским, этот диоцез, в котором действовала обширная оккультная сеть каббалистов, приобрёл репутацию «рая» для священников-педерастов. Позже он стал епископом Питтсбургским, а в 1969 году Павел VI поставил его во главе Конгрегации по делам духовенства и назначил кардиналом.

Свой вклад в работу II Ватиканского собора в качестве консультанта теологической комиссии внёс и архиепископ Ремберт Джордж Уиклэнд. В 1973 году благодаря папе его избрали аббатом-примасом Бенедиктинской конфедерации, а затем он возглавил архиепархию Милуоки, где стал первым защитником «гомосексуального сообщества» Католической церкви США, выступая в поддержку легализации гомосексуализма.

Обложка книги Атилы Синке Гимарайнш

Среди членов этого сообщества много других протеже Павла VI: епископ Бруклинский Фрэнсис Мугаверо, автор пасторского послания «Сексуальность - дар Божий», являющегося апологией гомосексуализма, в которой христиан призывают найти новый способ доносить истину до «геев и лесбиянок»; епископ епархии Шайенна Джозеф Хаберт Харт; епископ епархии Олбани Деймс Хаббард, при котором прошли громкие скандалы, связанные с сексуальными извращениями, и другие.

Долгое время церковная иерархия скрывала эту сторону жизни Павла VI и хранила молчание по поводу вопиющих извращений, практикующихся представителями американского священства. Однако в 90-е и 2000-е годы это явление приобрело такой масштаб, что вышло наружу и превратилось в одну из ключевых проблем Католической церкви в США (см. ниже).

Глава 14

Последствия экуменической открытости

Изменения, которые происходили в богословской сфере под влиянием утверждавшейся экуменической открытости и религиозной терпимости, привели к серьёзным отступлениям от христианской веры, приняв крайне опасный характер.

Глобалистское видение в духе «всемирного братства» Маритена пронизывало всё мышление и речи Павла VI. Так, в своей энциклике Populorum progression 1967 года, говоря о роли ООН, наблюдателем при которой Св. Престол стал с 1964 года, он, в частности, написал: «Это международное сотрудничество мирового масштаба требует институтов, которые его подготавливают, координируют и определяют, вплоть до учреждения всеми признанного порядка. Всем сердцем мы поощряем организации, которые взяли в свои руки это сотрудничество в целях развития, и желаем, чтобы их авторитет возрастал. “Ваше призвание, - говорили мы представителям Организации объединённых наций в Нью-Йорке, - примирять не отдельные народы, а все народы... Кто же не видит необходимости постепенно добиваться таким образом установления всемирной власти, способной действовать эффективно в юридическом и политическом плане?”»^[144].

Папа Павел VI перед выступлением в ООН

Более того, он фактически сакрализует эту власть, что хорошо проявилось в его вступительной речи в октябре 1965 года в ООН: «Мы осмеливаемся сказать, что ООН является отражением Божественного замысла о прогрессе человеческого общества на Земле, отражением, в котором мы видим евангелическое послание, которое из земного должно превратиться в небесное»^[145].

Глубоко символическое значение имело посещение Павлом VI находящейся в здании ООН «Комнаты медитации» - «храма» богу, которому человечество поклоняется под разными именами. Создание этого «храма» было пролоббировано неогностической нью- эйджевской организацией «Люцис Траст», основанной последовательницей Е. Блаватской Алисой Бейли, привлёкшей к участию в этом Всемирный совет церквей и Движение христиан-мирян. Комната построена в форме усечённой пирамиды, интерьер которой разрабатывал тогдашний генеральный секретарь ООН швед Дат Хаммаршёльд. И содержание фрески, и расположенный в центре магнитный камень имеют чисто эзотерическое значение: последний представляет высокого посвящённого, кульминационный момент «трансмутации человека-животного в человека-бога», происходящую в результате его «просвещения» Люцифером^[146].

«Комната медитации» в здании ООН

В «Комнате медитации» дважды в неделю для своих «молитв» собирались «Граждане Планеты», являющиеся фактически передовым отрядом движения «Нью-Эйдж». Интересно, что тогдашний президент их ассамблеи Дональд Кейс рассказывал о предназначении ООН почти такими же словами, как папа римский: «ООН является инструментом Бога; быть инструментом Бога означает быть божественным посланником, который несёт знамя внутреннего видения и внешнего проявления Бога. Однажды, когда-нибудь мир воспользуется этим и с огромной гордостью будет поклоняться душе ООН действительно как своей собственной, и в силу достоинства этой души он станет вселюбящим и все-успокаиваю- щим»^[147].

Мессиански-глобалистские идеи Павла VI, абсолютно несовместимые с христианским пониманием смысла истории, особенно ярко прозвучали в его послании в 1970 году в честь «Дня Мира»: «Граждане мира, пробуждающиеся на заре 1970 года! Задумайтесь на мгновение: куда ведёт путь человечества? Сегодня возможен общий взгляд, профетический взгляд. Человечество движется, оно стремится ко всё большему господству над миром... А к чему ведёт такое завоевание? К лучшей жизни, к более интенсивной жизни. Человечество, ограниченное во времени, стремится к полноте жизни и достигает этого. Оно стремится к единству, справедливости, равновесию и совершенству, которые мы называем Миром. Мир - это логический итог современного мира, это судьба прогресса; это конечный порядок, к которому ведут огромные усилия цивилизации. Мы провозглашаем Мир как главный итог сознательной жизни человека, который хочет видеть перспективу своего ближайшего и будущего маршрута. Ещё раз, мы провозглашаем Мир, так как он является одновременно и с разных точек зрения принципом и целью развития человечества». Чуть позже понтифик скажет: «Готовится и совершается что-то великое и новое, что может изменить лицо мира!»^[148].

Курт Бареш

Воспроизводя положения «интегрального гуманизма» Маритена (церковь должна стремиться «делать религию приемлемой» для всего человечества), понтифик превратил «права человека» в одну из главных тем своих посланий и выступлений: «Церковь твёрдо верит, что продвижение “прав человека” является завоеванием Евангелия и что она должна занять центральное место в содействии этому»; «В своём желании полностью слиться со своим Господином и ещё лучше выполнять свою миссию Церковь намерена проявлять своё уважение и свою заботу о “правах человека” внутри неё самой»; «Мир и права Человека: вот предмет размышления, с которого мы хотели бы, чтобы люди открыли наступивший год...»; «Это здание, что вы строите, господа (обращение к представителям в ООН. - О.Ч.), опирается не на материальные, земные основы; это было бы здание, построенное на песке. Но оно опирается на наше сознание. Сейчас, в эпоху такого человеческого прогресса, как никогда прежде, необходимо призывать к нравственному сознанию человека»; «Что же хочет выразить это сознание с такой силой? “Права Человека”! Сознание человека становится всё сильнее. Люди раскрывают ту неразрывную часть внутри них самих, которая их всех связывает: человеческое начало в человеке».

Кардинал Франьо Шепер

Такое совпадение взглядов понтифика с планами оккультных организаций лежало в основе его открытого доброжелательного отношения к масонству, проявившегося в подготовке к отмене канона 2335 об отлучении масонов от Церкви. Эта работа началась ещё при Иоанне XXIII, а Павел VI её просто продолжил.

Как шёл этот «братский диалог», описал в своей книге «Католическая церковь и франкмасонство» доктор философии, великий мастер Великой австрийской ложи Курт Бареш. В ней приведена масса документов и писем, составленных в ходе 15-летних переговоров, длившихся с 1968 по 1983 год, имевших целью пересмотр оценки и поведения Католической церкви в отношении масонов.

У истоков этого процесса стояли оба понтифика, всё тот же кардинал Беа, архиепископ Загреба и примас Хорватии кардинал Шепер и кардинал Кёниг, который, как и некоторые другие участники, ясно дал понять, что соглашение между католиками и масонами является велением времени. Кардинал Франьо Шепер, возглавлявший тогда Конгрегацию доктрины веры и стоявший во главе двух комиссий (библейской и международной теологической), уполномочил австрийца Кёнига вступить в контакт с Барешем, который потом вспоминал о встрече: «Я никогда не смогу забыть, как уже через несколько минут этой беседы у меня сложилось убеждение, что Католическая церковь должна пересмотреть свою позицию, подверг- нуть полной ревизии свою доктрину в отношении нас и что в будущем инициативы должны исходить исключительно с её стороны. Это произвело на меня большое впечатление» ^[149].

Большинство из Римской курии было тогда не готово к такому радикальному повороту, и в этом плане деятельность Шепера и Кёнига была определяющей, а опирались они на полностью поддерживавшую их Конференцию католических епископов Германии. Уже в 1969 году франкмасоны были проинформированы о том, что готовится отмена отлучения католиков - членов лож. Причём больше всего их удивило, что для Рима разница между регулярным и нерегулярным масонством является второстепенной (регулярное масонство требует от своих членов веры в Верховное Существо и не враждебно по отношению к Церкви или к светским властям, а нерегулярное, например Великий Восток Франции, не требует от своих членов заверения в собственной вере и допускает агрессивное неприятие христианства или светских властей).

Обложка книги Курта Бареша «Католическая церковь и масонство»

Созданная для переговоров специальная Комиссия по диалогу^[150] уже 5 июля 1970 года опубликовала «Лихтенауэрскую декларацию», которую подписали все участники и которая должна была оставаться тайной. Начиналась она такой фразой: «Воздавая должное почитаемому нами Великому Архитектору Вселенной, мы заявляем: масоны не имеют общего представления о боге, так как масонство - это не религия и никого не обучает религии», то есть подписавшие её кардиналы отдали должное Великому Архитектору. Далее говорилось, что масонство требует этической жизни без соблюдения догматов, чего можно достичь символами и ритуалами, а в заключении говорилось: «Мы считаем, что папские буллы, касающиеся масонства, сохраняют лишь исторический интерес и лишены своего значения в нашу эпоху. В соответствии с тем, что было написано выше, мы также считаем, что осуждения франкмасонства, содержащиеся в священнических канонах, не находят оправдания в Церкви, которая учит, по слову Божьему, что надо любить своего ближнего»^[151].

Позже Комиссия провела ещё три заседания, но уже без швейцарцев и австрийцев, и в силу определённых разногласий по техническим вопросам проблема эта была окончательно решена уже при Иоанне Павле II^[152].

Однако, не дожидаясь формальных разрешений, отдельные епископы стали, с молчаливого согласия Ватикана, разрешать обращённым в католичество франкмасонам оставаться масонами. Так, в 1967 году в официальном бюллетене норвежского епископата Sankt Olaw был опубликован текст, в котором указывалось, что «Конференция католических епископов Скандинавии решила, после долгих и внимательных раздумий, что епископы могут индивидуально разрешать членам Масонского одена наших нордических наций, желающим присоединиться к католицизму, быть принятыми в Церковь без отречения от активного членства во франкмасонстве». А в июле 1974 года кардинал Шепер отправил письмо тогдашнему главе Конференции католических епископов США кардиналу Кролю, в котором, сообщив о готовящемся изменении канонического права, призвал американских епископов следовать примеру их скандинавских и финских собратьев^[153].

Так осуществлялась ползучая революция в сфере отношений между католицизмом и франкмасонством.

При Павле VI Католическая церковь, так и не войдя во Всемирный совет церквей (ВСЦ), установила с ним отношения, став посылать туда своих наблюдателей и участвовать в работе отдельных его комиссий. А в июне 1969 года вместе с кардиналом Виллебрандсом понтифик участвовал в «общей молитве» ВСЦ.

В 1966 г. состоялась первая в истории со времён раскола встреча понтифика с главой англикан, архиепископом Кентерберийским Майклом Рамсеем, после чего в Риме был открыт Англиканский центр и начали устанавливаться тесные контакты между общинами. А в 1970 году была создана Англикано-Римско-католическая международная комиссия, члены которой стали работать над достижением согласия по спорным вопросам в целях совместного сближения. В 1973 году такая же комиссия была сформирована и для обсуждения вероучительных положений со Всемирной лютеранской федерацией.

Настойчиво внедряя в своих выступлениях экуменические взгляды, папа способствовал не только «межхристианскому», но и общему межрелигиозному «братанию»: «Экуменизм начался, таким образом, как уважение к нехристианским религиям» (1972 г.); «Также мы не можем не упомянуть о нехристианских религиях. Действительно, они не должны больше рассматриваться как соперники или как препятствие для евангелизации...» (1974 г.). Он демонстрировал своё глубокое уважение и к буддизму, и к исламу, к которому проявлял особое расположение. Обращаясь к мусульманам, он заявлял: «Мы хотели бы также, чтобы вы знали, что Церковь признаёт богатство мусульманской веры - веры, которая соединяет нас с одним Богом»; «Мусульмане... вместе с нами обожают единого милосердного Бога, который в последние времена будет судить человечество».

Самые же серьёзные последствия имел утверждавшийся «диалог» с иудаизмом, который был не чем иным, как началом реализации программы Эли Бенамозега. Он обернулся дальнейшими уступками со стороны католицизма, который под давлением крайне наступательной позиции иудаизма начал создавать новую теологию иудейско-католических отношений, требовавшую дальнейшего пересмотра основополагающих положений христианского учения.

Общий тон этому диалогу задал сам папа, который ещё в августе 1965 года, говоря о христианстве, исламе и иудаизме, заявил, что «речь идёт о трёх выражениях, которые исповедуют одинаковый монотеизм, идя тремя самыми правильными путями». И после этого задался вопросом: «Не является ли возможным, что имя одного и того же Бога, вместо того чтобы разделять, порождает возможное согласие... без ущерба для теологических дискус- сий?»^[154].

О том, кстати, какие методы использовались определёнными кругами для навязывания нового взгляда на иудаизм, красноречиво свидетельствует, в частности, история с молитвой за иудеев, якобы сочинённая Иоанном XXIII незадолго до смерти.

Первая версия её на французском языке была опубликована в швейцарском журнале LaLiberte 9 сентября 1966 года. В ней говорилось: «Милосердный Боже! Ныне мы осознаём, что на протяжении веков наши глаза были слепы и мы не в состоянии больше увидеть красоту Твоего избранного народа и узнать в чертах его лица наших привилегированных братьев. Мы понимаем, что клеймо Каина начертано на наших челах. На протяжении веков наш брат Авель лежал в крови и слезах по нашей вине, так как мы забыли Твою любовь. Прости нам, что мы ошибочно присоединяли проклятие к имени Евреев. Прости нам, что мы второй раз распяли Тебя в их лице. Так как мы не ведали, что творили...»^[155]’

2 октября 1966 года этот текст перепечатал журнал La Documentation Catholique (№ 1479, кол. 1728), в котором утверждалось следующее: «Ватиканские круги подтвердили 7 сентября существование и подлинность молитвы, сочинённой Иоанном XXIII за несколько дней до его смерти, в которой папа просит прощения у Бога за все страдания, причинённые евреям Католической церковью. О существовании этой молитвы, которая в соответствии с намерениями её автора, должна была читаться во всех церквях, сообщил недавно в ходе выступления в Чикаго монсеньор Джон С. Куинн, который был одним из экспертов Ватиканского собора».

Однако через месяц тот же журнал опубликовал опровержение, ссылаясь на госсекретаря Ватикана кардинала Джованни Чиконьяни. Позже выяснилось, что La Liberte перепечатала текст молитвы из голландской газеты De Tide, которая в свою очередь взяла его из статьи некого Ф.Е. Картуса, опубликованной в чикагском журнале American Commentary (январь 1965 г.) - официальном органе Американского еврейского комитета (АЕК), - и в которой даже не было дано никакой ссылки на источник. Однако вскоре стало известно, что под псевдонимом Картус скрывался Малачи Мартин, который в качестве личного секретаря кардинала Беа по поручению последнего во время II Ватиканского собора передавал представителю АЕК в Европе Шустеру секретную информацию из Секретариата. На этом история должна была бы закончиться, однако и после официального опровержения «молитва за иудеев» не раз появлялась в различных изданиях. В последний раз это произошло в 2008 году, когда её опубликовала итальянская газета la Repubblica^[156].

Заседание МКИКС

Итак, приравняв к ветхозаветной религии современный иудаизм, Ватикан стал последовательно проводить политику сближения принципиально разных религиозных воззрений и этических норм, осуществляя одностороннюю ревизию Нового Завета и истории христианства в угоду представителям талмудического иудаизма, для которого единственно приемлемым христианством является христианство без Христа, Сына Божия. Как писала активная участница иудейско-католического «диалога» и составительница соответствующей хрестоматии Хелен Фрай, «иудаизм может прекрасно обойтись и без Иисуса: существует богатая иудейская раввинистическая традиция, которая развивалась параллельно христианству и свидетельствует о возможности иного, нехристианского использования библейского наследия. Но вместе с тем иудеи могут принять и принимают Иисуса как человека, через которого язычники узнали Бога Израиля»^[157].

Для обеспечения активного «диалога» в 1970 году был создан Международный комитет по иудейско-католическим связям (МКИКС), или кратко - Комитет по связям^[158], который проводит свои собрания каждые два года^[159]. С иудейской стороны участников диалога представляет Международный иудейский комитет по межрелигиозным кон- сультациям^[160], который объединил представителей всех трёх ветвей иудаизма (ортодоксальной, консервативной и либеральной), а также различных национальных и международных иудейских организаций, Главного раввината Израиля и Посольства Израиля при Св. Престоле. А со стороны Католической церкви за «диалог» отвечает образованная в 1974 году Понтификальная комиссия по религиозным отношениям с иудаизмом^[161] при Секретариате по содействию христианскому единству^[162]. Главной задачей МКИКС стало фор- мирование новой теологии иудейско-католических отношений, или, как назвал её като- лический деятель Йохан Баптист Мет, «теологии после Освенцима», которая стремится избегать любой анти-иудейской формулировки и призвана «обогатить христианское мыш- ление с помощью лучшего понимания значения того или иного термина или той или иной реальности в иудаизме»^[163]. Обе стороны договорились, что новое понимание отношений должно отражаться в основах катехизиса и догматического образования в университетах. Как написал исследователь иудейско-католических отношений А. Валь, в идеале «образование должно быть таким, чтобы евреи могли в нём присутствовать, не чувствуя себя плохо понятыми»^[164].

Этот новый взгляд был подтверждён на встрече Павла VI с официальной делегацией Бнай Брит в июне 1971 года, в ходе которой понтифик обратился к её членам со словами: «Мои дорогие друзья!»^[165].

Естественно, формирование новой теологии осуществлялось поэтапно, постепенно подготавливая католиков к принятию положений, не соответствующих церковному учению. Первое, что полагалось сделать, - это добиться более ясного признания того, что Ветхий Завет сохраняет полную силу и что иудеи остаются избранным народом.

И вот в апреле 1973 года французская Епископальная конференция, ссылаясь на Nostra aetate, опубликовала революционный документ - декларацию «Отношение христиан к иудаизму» (или «Пастырские наставления по случаю иудейской пасхи»), подготовленную Епископальным комитетом по отношениям с иудаизмом. Здесь уже чётко было заявлено, что «нельзя вывести из Нового Завета заключение, что иудейский народ лишился своего избранничества», что «первый Завет... не был отменён Новым», что доктрина фарисеев не противоположна христианству, и утверждалось неизменное призвание иудейского народа, который и сегодня является «благословением для всех народов Земли». Более того, в документе впервые утверждалось, что иудейский народ имеет всемирную миссию в отношении народов, в то время как собственная миссия Церкви «может лишь входить в этот самый вселенский план о спасении». В связи с этим авторы документа задавали такой риторический вопрос, который фактически объединял христиан и иудеев в ожидании мессии: «Хотя иудеи и христиане совершают своё призвание, идя различными дорогами, их пути постоянно перекрещиваются. Их общая забота не касается ли мессианских времён?»^[166].

Наконец, признавая, что «историческая ответственность за смерть Иисуса была поделена между некоторыми иудейскими и римскими властями», документ категорически осуждал «обвинение иудеев в богоубийстве», что можно толковать как отказ признавать Христа Богом. Как писали по этому поводу архим. Серафим (Алексиев) и архим. Сергий (Язаджиев), «тут скрыта кощунственная хитрость, равносильная отрицанию Христа как Богочеловека: раз признаётся исторический факт, что евреи - убийцы Христа, но при этом отрицается, что они БОГОубийцы, то сие равносильно отрицанию Божественного достоинства Спасителя со стороны французского епископата в полном согласии с раввинатом!»^[167]. Об этом прого- ворилась и уже цитированная нами Хелен Фрай, написавшая во введении к составленной ею хрестоматии по иудейско-католическому диалогу: «В 1965 г. Католическая церковь сняла с иудеев обвинение в “богоубийстве”: ранее считалось, что, совершив убийство Иисуса, иудеи убили самого Бога»^[168].

Следует подчеркнуть, что раввинат Франции высоко оценил данную декларацию, указав, что «Пастырские наставления...» французского епископата совпадают с учением величайших иудейских богословов, согласно которым происшедшие из иудаизма религии имеют миссию подготовить человечество к наступлению мессианской эры, возвещённой Библией. Однако в действительности иудейские богословы не позволяли себе никакой двусмысленности относительно понимания истинного мессианизма. Как писал духовный лидер иудаизма Джошуа Иехуда в своей книге «Антисемитизм - зеркало мира», «христианство претендует на то, чтобы нести миру “настоящий” мессианизм. Оно стремится убедить всех язычников, включая и иудеев. Но пока существует монотеистический мессианизм Израиля, который присутствует, даже не выявляя себя открыто.. .мессианизм христианский предстаёт тем, что он есть на самом деле: только имитацией, которая исчезает при свете истинного мессианизма». Он же утверждал: «Ваш монотеизм является ложным монотеизмом; это побочная имитация и фальсифицированная версия единственного истинного монотеизма, каковым является еврейский монотеизм, и если христианство и вернётся к своим еврейским корням, оно будет окончательно осуждено»^[169].

В январе 1975 года Понтификальная комиссия по религиозным отношениям с иудаизмом подготовила известный документ «Направления и добавления для применения примирительной Декларации Nostra aetate», опубликованный по случаю 10-летия этой декларации. Он подтвердил новый подход к иудаизму и стал своего рода хартией диалога между католиками и иудеями, наметившей уже практические шаги для его реализации. В нём шла речь о необходимости «уважения к партнёру такому, каков он есть», которое даёт возможность постичь богатства другой религиозной традиции и идёт вплоть до предложения «совместной встречи перед Богом в молитве и молчаливом созерцании там, где это будет возможно». Документ особо выделил ценность иудаизма, перечислив объединяющие две религии положения (вера в единого Бога, иудейская Библия и др.) и подчеркнув необходимость проповедовать миру Христа с осторожностью: «Чтобы своим свидетельством не оскорбить иудеев, католики, исповедуя в жизни и распространяя христианскую веру, должны с предельным уважением относиться к религиозной свободе. Они также должны постараться понять, насколько трудно для души иудея - в которой самым верным образом укоренилась необыкновенно возвышенная и чистая идея божественной трансцендентности - воспринять тайну воплощённого Слова»^[170].

Особое внимание в документе было уделено значению соответствующего преподавания и подготовки богословов, которые уже по-новому должны были освещать историю отношений между католиками и иудеями. Именно после этого во многих университетах стали создаваться кафедры по иудаике, а иудаизм вошёл в программы религиозного обучения в школах и семинариях. Началась самоорганизация иудейского сообщества, создававшего свои институты и учреждения, включая организации постоянного обучения, открытые и для христиан, которые могут воспользоваться этой возможностью и углубить свои познания в области иудаизма.

В тех же целях в ноябре 1977 года состоялась конференция католических епископов и Антидиффамационной лиги Бнай Брит, которая объявила о формировании рабочей группы для изучения проблем, касающихся веры иудеев и католиков. А в мае 1978 года было объявлено, что вскоре состоится ещё одна встреча папы с представителями Бнай Брит, которые должны передать ему 16-страничный документ, касающийся Холокоста363.

Глава 15
«Наведение мостов»

Епископ, или пресвитер, или диакон, с еретиками молившийся токмо, да будет отлучен. Аще же позволит им действовать что-либо, яко служителям Церкви: да будет извержен.

Правило 45-е Святых Апостолов

Внутрь церковной жизни нельзя прорваться. Прийти со стороны и начать заправлять в Церкви - так не бывает. Предательство рождается из тесного круга единомысленных. Великая измена вышла из самой внутренней части народа Церкви

Авдеенко Е.А.

Другим следствием новой политики открытости католицизма стал «диалог» с Православной церковью. Это направление было искусно согласовано с новым гибким внешнеполитическим курсом американского руководства, направленным на реализацию тактики разложения изнутри социалистических стран через вовлечение их руководства в международный закрытый «круг избранных» и внедрение западной системы ценностей. Поэтому, если в случае с иудаизмом «диалог» означал фактически односторонние уступки со стороны католицизма, то сближение с Православием, напротив, мыслилось Ватиканом, в соответствии с решениями Собора, как процесс введения его в лоно Католической церкви.

Сближение с РПЦ стало возможным в силу той антицерковной политики, которую стало проводить хрущёвское руководство после смерти И.В. Сталина в рамках борьбы против «сталинского наследия». Направлена она была, по сути, против РПЦ, мировоззрение которой мало согласовывалось с тем вариантом общества «массового потребления», который строила новая власть в стремлении «догнать и перегнать» Америку и который требовал формирования человека, «свободного от религиозных предрассудков». Новый курс, означавший полный отказ от прежних взвешенных церковно-государственных отношений с Церковью, обернулся массовыми антицерковными актами и репрессиями, которые проходили в два этапа: с 1958 по 1961 год они проводились силами госструктур, ас 1961 по 1964 год были широко задействованы уже собственно церковные органы управления^[171].

Начавшаяся в 1958 году «всесоюзная» кампания против религии привела к массовым закрытиям православных храмов и монастырей (в основном на территории РСФСР, причём одновременно с ликвидацией «неперспективных» русских деревень), ликвидации целых епархий, увольнению верующих и членов их семей с гражданской работы, чистке гражданских библиотек от литературы религиозной тематики, изъятию у церквей колоколов и высокоценных предметов культа. Всего в 1958-1964 годах было закрыто более 5400 церквей^[172] (причём 70 % их них были открыты только в 1941-1954 гг.), а с 1960 по 1970 год из 13007 их осталось 7338. Было закрыто 32 монастыря и 5 семинарий из 8. В 1986 году в СССР было 6794 прихода.

Патриарх Алексий заявил тогда, что «над Церковью нависла угроза»^[173], а тогдашний председатель ОВЦС митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) назвал

это наступлением на Церковь, равнозначным походу на неё до Великой Отечественной войны, а позже поставил вопрос о «фактах физического уничтожения Православной церкви... В настоящее время ведётся явная линия на уничтожение Церкви и религии вообще, и более глубоко и широко, чем это было в 1920-х годах.»^[174]

Одновременно и из Московской патриархии, и из Совета по делам РПЦ стали удалять тех, кто противостоял гонениям, а в целом с 1959 по 1964 год РПЦ потеряла около двух третей от своего организационного состава^[175].

Однако, как писал об этом времени историк В. Палецкий, «основной удар по Православию был в России, потому что прежде всего русские были недовольны его политикой. В то же время мало обращалось внимания на “неофициальное” возрождение униатско-католической конфессии в Западной Украине, баптизма и иудаизма, а энергичные протесты мусульман вынудили власти почти прекратить, во избежание реставрации басмачества, закрытие мечетей в Средней Азии и Повольжье. Зато в тех же регионах чуть ли не массовым образом закрывались учреждения православного, в том числе старообрядческого культа»^[176]. Кстати, об особом отношении Н. Хрущёва к униатам, в частности, говорит тот факт, что в ноябре 1944 года он присутствовал на похоронах униатского митрополита Андрея Шептиц- кого, известного пособника «Третьего рейха»^[177].

Вместе с тем чётко выявились и другие планы власти в отношении РПЦ. С 1959 года, после приезда в Москву вице-президента США Р. Никсона и посещения Н. Хрущёвым США, началось его сближение с американским руководством, действующим, в том числе, и через ВСЦ. Так что в условиях намечающейся «разрядки» РПЦ стали рассматривать как непосредственный канал для выстраивания отношений с Западом, а экуменический «диалог» стал пониматься как часть внешнеполитической стратегии. Он позволял активно использовать ещё одну важную международную площадку и одновременно отвлечь внимание от гонений на Церковь (участвовавшие в международных мероприятиях епископы должны были отрицать наличие этих гонений). При этом, как задокументировал автор книги «Ватикан и Москва» Андреа Риккарди, каждое проявление гибкости хрущёвского руководства в отношении Запада сопровождалось внутри страны соответствующим ожесточением репрессивных мер, направленных против религии^[178].

Это означало, что вновь, как и в 20-е годы, наряду с наступлением на РПЦ власть навязывала ей обновленческий проэкуменический курс, ставший условием её выживания. Поэтому, как и в послереволюционные годы, Ватикан, будучи в курсе гонений на Церковь, не только не осудил их, но использовал ситуацию в своих целях.

Поскольку патриарх Московский Алексий и глава ОВЦС митрополит Николай (Яру- шевич) занимали антиэкуменическую позицию, то, по настоянию председателя Совета по делам РПЦ при Совмине В. Куроедова и председателя КГБ А. Шелепина, была осуществлена смена руководства. В июне 1960 года митрополита Николая (Ярушевича) освободили от должности председателя ОВЦС, в сентябре его отправили на покой, а в декабре 1961 года он скончался, и, как пишут исследователи, обстоятельства его смерти до конца не выяснены и поныне^[179]. На его место назначили подходящую фигуру - ученика лицемерно покаявшегося обновленца епископа Дмитрия (Градусова) архимандрита Никодима (Ротова)^[180], возведённого в сан епископа и вошедшего в состав новоучреждённой Комиссии по межхристианским связям при Священном Синоде. После чего Совет по делам РПЦ перешёл к открытой войне с Патриархией, превратив ОВЦС в инструмент «диалога» с инославными, что противоречило первоначальной роли отдела, который создавался для обеспечения межправославных связей в целях укрепления позиций РПЦ и Православия в противоборстве с Ватиканом.

Важным фактором изменений стало то, что с открытием контактов с Западом определяющую роль стали играть священники зарубежных приходов РПЦ, имевшие богатый опыт общения с протестантами и католиками, находившиеся под большим влиянием экуменических идей и разрабатывавшие модернистское богословие. Среди них - митрополит Антоний (Блум), архиепископ Василий (Кривошеин), протоиереи

A. Шмеман, А. Мейендорф и другие. Так, эмигрант и выпускник Парижского богословского института Василий (Кривошеин), служивший в Великобритании, а затем в Бельгии, был активным участником экуменического «диалога» с англиканами и давнишним другом братии Шеветоньского монастыря «восточного обряда» ^[181].

Придя к руководству, Никодим начал переговоры с генеральным секретарём ВСЦ B. Виссерт-Хоофтом, членом штаба Всемирного комитета УМКА и одновременно почётным доктором целого ряда закрытых западных университетов, в том числе Йельского^[182]. В июне 1961 года представители Совета по делам РПЦ, рассматривавшие Никодима как лояльного к мероприятиям государства, потребовали от патриарха Алексия I повысить его в архиепископы, что в итоге после возражений и было сделано (в таком молодом возрасте архиепископов ещё не было). В июле 1961 года власть навязала однодневный Архиерейский собор, о котором не было заранее объявлено и на котором без обсуждения было принято решение о вступлении Московской патриархии в ВСЦ в нарушение решений Московского всепра- вославного совещания 1948 года.

Особое значение для властей имело участие РПЦ во II Ватиканском соборе, которое позволило бы установить непосредственную связь с Ватиканом, с которым у СССР не было дипломатических отношений. Однако ещё в 1959 году патриарх Алексий I заявил, что «по существующим законам Православная церковь не имеет права участвовать в этом Соборе, а также направлять своих представителей в качестве гостей или наблюдателей. Кроме того, у патриарха, как и у всей Русской православной церкви, нет стремления к участию в Соборе, возглавляемом католиками»^[183]. А в опубликованном официальном заявлении Священного Синода подчёркивалось, что «Московская патриархия рассматривает предстоящий католический собор как чисто римско-католический акт и, со своей стороны, не имеет никаких оснований, тем более намерений, вмешиваться в это дело»^[184].

Поэтому, когда кардинал Беа заявил о возможности участия наблюдателей от Православной церкви в работе Собора, в Журнале Московской патриархии», № 5 за 1961 год появилась редакционная статья Non possimus, в которой говорилось, что за словами о христианском единстве стоит «не что иное, как стремление распространять власть Рима на Православную церковь», и был изложен отрицательный ответ^[185].

Однако после активного вмешательства советской дипломатии и спецслужб, после обмена благожелательными посланиями между понтификом и Хрущёвым ситуация изменилась. Во время пребывания делегации Московской патриархии во главе с Никодимом в Нью-Дели в ноябре-декабре 1961 года в рамках Генеральной ассамблеи ВСЦ её представители провели несколько встреч с секретарём понтификального Секретариата по содействию христианскому единству, которым являлся теперь Йохан-нес Виллебрандс^[186]. Переговоры Никодима с Виллебрандсом продолжились в Париже, и там же в апреле 1962 года он встретился с настоятелем Шеветоньского монастыря Фомой Бекке, который должен был убедить его прислать наблюдателей из Москвы. А в августе при участии шеветоньского монаха Фёдора Штротманна в пригороде французского города Меца русский эмигрант, богослов Сергей Большаков организовал на квартире своих друзей тайную встречу Никодима Ротова и архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (Кривошеина) с кардиналом Тиссе- раном^[187]. С тем самым Тиссераном, который, напомним, во время войны руководил заброской папских миссионеров из Шеветоньского монастыря и иезуитского «Руссикума» на временно оккупированные территории СССР. Так что его участие было не случайным.

Архиепископы Никодим (Ротов) и Василий (Кривошеин)

Именно здесь, в ходе переговоров в Меце, как пишет в своих воспоминаниях архиепископ Василий (Кривошеин), и было согласовано, что РПЦ пошлёт на Собор двух своих наблюдателей при условии, что на нём не будет критики коммунизма и советского строя^[188]. Об этом в итоге стало известно и католической, и коммунистической прессе, в частности еженедельнику Французской компартии France nouvelle, который сообщил: «Католическая церковь... во имя диалога с Русской православной церковью обязалась не допускать никаких прямых нападок на коммунистический режим»^[189]. Католическая пресса назвала это тайное соглашение «Мецским пактом».

Затем последовал визит Виллебрандса в Москву, и по итогам переговоров Московская патриархия изменила свою позицию^[190]. 10 октября 1962 года, за день до открытия II Ватиканского собора, на заседании Священного Синода было принято решение послать туда двух наблюдателей от РПЦ. Это положило начало первым прямым контактам между иерархами РПЦ и Католической церковью, что, по словам католического историка В. Пери, представляло собой «абсолютную историческую новизну»^[191]

Визит Йоханнеса Виллебрандса в Москву

После открытия Собора начались и советско-ватиканские переговоры об установлении дипломатических отношений. Это была вторая попытка «нормализовать» отношения с Ватиканом за годы Советской власти. Сама перспектива такой нормализации стала рассматриваться хрущёвским руководством уже в первые годы после смерти Сталина. Наиболее заметным эпизодом тут стал визит в Москву в 1955 году люксембургского иезуита о. Рединга, многократно высказывавшегося за «диалог» христиан с марксистами. Он встретился с вицепремьером Анастасом Микояном и сообщил ему, что изучает возможность достижения договорённости между Ватиканом и СССР. Однако после событий в Венгрии в 1956 году выяснение позиций было прервано, и контакты прекратились^[192].

Теперь же ситуация была другой, и атмосфера последних месяцев понтификата Иоанна XXIII благоприятствовала возобновлению переговоров о придании взаимоотношениям между двумя сторонами официального характера. Тем более что произошли перемены и в научных кругах СССР: представителям антиватиканской группы исследователей, хорошо разбиравшимся в тонкостях политики Св. Престола (в первую очередь, И.Р. Григулевичу), отныне противостояли молодые проватикански настроенные специалисты новой, «после- сталинской формации», некоторые из которых после выпуска книг о Ватиканском соборе были приняты папой Павлом VI.

Переговоры были организованы при посредничестве главы Правительства Италии А. Фанфани, а участвовал в них всё тот же кардинал Беа. К началу января 1963 года в МИД СССР уже были подготовлены необходимые материалы, и в феврале состоялась первая рабочая встреча, в которой участвовали посол СССР в Италии С.П. Козырев и кардинал Беа. Поскольку стороны не смогли прийти к взаимопониманию (кардинал исходил из необходимости обсуждать в первую очередь религиозные проблемы, а посол - политические, связанные с совместной борьбой за мир и безопасность), переговоры не имели успеха^[193].

Тогда, в целях установления крайне доверительных контактов с Иоанном XXIII и зондирования возможности визита Н. Хрущёва в Ватикан и его встречи с понтификом, Хрущёв послал к нему с секретной миссией свою дочь Раду, работавшую главным редактором журнала «Наука и жизнь», и её мужа, главного редактора газеты «Известия» Алексея Аджубея. Это была первая с царских времён встреча высокопоставленных деятелей страны с папой римским. Готовила её резидентура советской разведки в Италии, а официальным прикрытием стало участие советских журналистов в церемонии вручения понтифику премии «За мир и гуманизм».

Встреча состоялась 7 марта 1963 года, а в проведении её участвовал иезуит Кулик. Вот как описывала сама Хрущёва это событие: «Мы с мужем некоторое время оставались одни, потом открылась дверь, и появился Кулик. Он повел нас по коридору, рассказывая, как мы должны себя вести, что мы должны преклонить колени». Рада тогда сказала иезуиту, что её муж никогда не делал этого и боится выставить себя в плохом свете. Кулик проконсультировался с присоединившимся к ним главой протокола и, вздохнув, прошептал: «Всё будет, как захочет Господь». Маленькая группа подошла к двери личной библиотеки папы. «В комнате находился только папа, поэтому нам удалось избежать формальностей, - вспоминает Рада. - Мой муж передал ему письмо Хрущёва. Иоанн XXIII вручил ему своё письмо для моего отца, которое написал на кириллице в нашем присутствии. Он сказал, что ничто не должно разделять народы и страны, что все должны стремиться к миру. После чего он пригласил главу СССР в Рим. При этом понтифик уточнил: “Пусть приезжает, для него всегда будет открыта дверь, что бы ни произошло. Надеюсь, что когда господин Хрущёв посетит Рим, мы оба найдём время, чтобы побеседовать с глазу на глаз”»^[194].

Речь шла о подготовке подписания межгосударственного соглашения между СССР и Ватиканом, но этому помешала смерть Иоанна XXIII, и хотя данный вопрос был готов обсуждать и Павел VI, этого не произошло в силу того, что в октябре 1964 года Н. Хрущёв был снят со своих постов.

После указанной встречи Иоанн XXIII издал в апреле 1963 года свою последнюю энциклику Расет Меш («Мир на Земле»), в которой говорилось, что нельзя идентифицировать ложные философские теории о природе, происхождении и смерти природы и человека с историческими движениями, основанными в экономических и политических целях, даже если эти последние черпают своё вдохновение в указанных теориях. В отличие от доктрины, которая остаётся неизменной, движения приспосабливаются к конкретным условиям и подвергаются изменениям. В силу этого понтифик призывал не только к сотрудничеству различных религий, но и к установлению диалога между верующими и социальными движениями, борющимися за мир и справедливость, указывая: «...в той мере, в которой эти движения согласуются со святыми принципами разума и отвечают справедливым стремлениям личности, кто же откажется признать в них позитивные элементы, достойные одобре- ния?»^[195].

Павел VI принимает министра иностранных дел СССР

Этот документ позволил активизировать понтификальную дипломатию в Восточной Европе. Следуя начатому Иоанном XXIII курсу, Павел VI расширил и укрепил «диалог» с руководителями СССР и восточноевропейских стран, который стали называть «восточной политикой». В 1965 году состоялась встреча понтифика с Министром иностранных дел СССР А.А. Громыко, а в 1967 году он пригласил в Ватикан В.П. Подгорного, маршала И.Б. Тито, Я. Кадара и Э. Терека. Советско-американские отношения были переведены на «постоянный рабочий уровень» и осуществлялись через закрытые контакты, местом которых стал особняк нунциатуры Ватикана в Риме. С ватиканской стороны их осуществлял член Масонской ложи епископ Агостино Казароли, бывший тогда секретарём Священной Конгрегации чрезвычайных церковных дел (фактически - Министерства иностранных дел), преобразованной затем в Совет по общественным делам Церкви. А.А. Громыко во время всех своих официальных визитов в Италию регулярно посещал Ватикан. Целью этих встреч было использование возможностей Ватикана для оказания дополнительного воздействия на Италию и другие западные страны в нужном для советского руководства направлении^[196].

Епископ Агостино Казароли

В итоге Ватикан присоединился к Договору о нераспространении ядерного оружия, в подписании которого в Москве в 1971 году участвовал епископ Агостино Казароли. В 1975 году он же подписал Заключительный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки) для «внесения католической лепты в достижение уважения фундаментальных прав человека, включая религиозную свободу»^[197]. Однако постоянно передаваемые Ватиканом обращения к советским властям с просьбой решить ключевые для него проблемы (восстановление церковной католической иерархии в Западной Украине и Белоруссии, признание прав униатов, облегчение контактов, встреч и обмена информацией в религиозной области и др.) так и остались без ответа.

Хотя политическое соглашение между Ватиканом и СССР не состоялось, главное произошло: отношения между РПЦ и католицизмом переходят в новое качество, соответствующее линии Ватикана на вовлечение Православия в сферу своего влияния и внедрение криптокатолицизма. Ключевую роль в этом играл Никодим Ротов, который в августе 1963 года был возведён в сан митрополита, затем был назначен митрополитом Ленинградским и Ладожским (с 1967 г. - митрополит Ленинградский и Новгородский) и возглавил Комиссию Священного Синода по вопросам межхристианского единства, в которую была преобразована Комиссия по межхристианским связям. Хотя позже его последователи будут утверждать, что его деятельность была направлена на спасение РПЦ, на самом деле речь шла не о спасении, а о такой перестройке Церкви, которая сделала бы возможным её полноценную интеграцию в экуменическое движение и единение с Римом на его условиях.

Для этого нужно было перейти запретную черту - сделать нормой общение с еретиками, строго запрещённое каноническими правилами Церкви (сам Никодим не раз лично встречался с Павлом VI). Такое общение должно было породить безразличие в отношении последующих канонических преступлений. Главной особенностью экуменических деяний Ротова стал их волюнтаристский характер - он действовал либо скрытно, либо явочным порядком, ставя всех перед фактом. При нём сложилась эта порочная практика - прикрывать и оправдывать недопустимые новшества и отступления в церковной жизни политической целесообразностью и интересам «борьбы за мир и безопасность», которые были объявлены главной задачей христианина. Эта концепция мирологии стала служить идейным обоснованием экуменизма, в результате чего чистоту веры стали приносить в жертву богословскому, социальному и политическому «диалогу» с инославием.

Никодим Ротов на Ассамблее ВСЦ в Нью-Дели

«Диалог» этот осуществлялся в форме двусторонних и многосторонних богословских собеседований, международных богословских конференций, семинаров, обменов делегациями и публикациями, которым предшествовали личные переговоры представителей разных исповеданий. После вступления РПЦ в ВСЦ, объединявший тогда 160 протестантских «церквей», Никодим, став членом его ЦК, участвовал во всех его заседаниях и в составлении документов, касающихся как политической ситуации, так и вероучительных вопросов. Он инициировал богословские собеседования с Национальным советом церквей США, с евангелистами-лютеранами, англиканами, реформатами-кальвинистами на темы о единстве христиан, о понимании крещения, евхаристии, спасения, о правах человека и миротворчестве. При нём в 1971 году Ленинградская и Московская духовные академии, а также Ленинградская, Московская и Одесская духовные семинарии стали членами модернистской и экуменической молодёжной организации Синдесмос (Всемирного братства православной молодёжи), занимающейся подготовкой кадров для православных и монофизитских церквей.

Однако определяющей в деятельности Никодима была его устремлённость на единение с католиками. Насколько сильно было его восхищение обновленческим курсом Ватикана, свидетельствует его магистерская диссертация, посвящённая понтификату Иоанна XXIII и защищённая им в Московской духовной академии в 1970 году (отрывок из неё мы приводили). Об особом отношении Никодима к Риму Василий (Кривошеин) писал следующее: «Увлечение это было во многом иррациональным, почти патологическим. Началось оно не сразу и с каждым годом всё более развивалось. Думаю, что вначале на него повлиял А.Л. Казем-Бек. Помню, как ещё в 1960 году в Москве, в разгар хрущёвского гонения на Церковь, он развивал мне мысль, что нам не нужно искать сближения с ВСЦ (это несерьёзная организация), а вот католики - это другое дело, они нам могут помочь, и с ними нужно объединяться». И ещё: «Его знание католицизма было тоже скорее дипломатически-экуме- ническим, чем богословским или духовным»^[198].

19 декабря 1969 года под влиянием Никодима Священный Синод принял анти-каноническое постановление, допускающее католиков к причастию (там, где нет католических храмов или священников). Однако, по рассказам очевидцев, во время своего пребывания в Риме Никодим стал причащать католиков широко и без разбора^[199]. Более того, он стал открыто сослужить с католиками - так, по его приглашению, ксендз Иосиф Павилонис ежегодно присутствовал за пасхальным богослужением в алтаре Николо-Богоявленского кафедрального собора в Ленинграде и приглашался к причастию^[200].

Особые отношения он поддерживал с иезуитами, неоднократно посещал иезуитский центр «Руссикум», в церкви которого в октябре 1969 года служил Архиерейскую литургию. В свою очередь и ректор «Руссикума» Павел Майё не раз бывал в СССР. Никодим высоко оценивал «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы и даже перевёл их на русский язык. Он общался с генералом Ордена иезуитов Педро Аррупе, на вилле которого летом 1978 года жил в качестве личного гостя в течение целого месяца. Никодим прибыл тогда в Рим на похороны Павла VI, участвовал в его отпевании и находился там вплоть до выборов Иоанна Павла I, у ног которого и умер во время частной аудиенции. Ротов встречался в Риме также с униатским священником Иоанном Блашкевичем и даже, по свидетельству Арранца, в день своей смерти - с главой униатов Иосифом Слипым^[201]. Интересно, что и отец нынешнего Московского патриарха Кирилла, священник Ленинградской епархии Михаил Гундяев, тоже встречался с Аррупе и, по словам Кирилла (как их передаёт посетивший Москву и беседовавший с патриархом иезуит М. Жуст), «увидел в нём по-настоящему духовного человека»^[202].

Благодаря Никодиму и Василию (Кривошеину) в России стал известен Шеветоньский монастырь, который в разные годы посещали многие епископы и другие представители РПЦ, в частности митрополит Ювеналий (Поярков), служивший здесь литургию в рамках встречи с организацией Рах Christ Internationalis, митрополит Кирилл (Гундяев), митрополит Антоний (Блум), митрополит Владимир (Слободан) и другие. В свою очередь шеветонь- ские монахи были приглашены в Москву, и один из них рассказывал о Никодиме: «На самом же деле, за десять дней он сделал больше, чем мы были способны сделать за десять лет. На протяжении всего нашего пребывания - даже на сугубо официальных встречах - мы не могли не ощущать, что нас объединяют крепкие узы подлинного братства, узы, выкованные в терпении за 50 лет нашего существования, в доверии друг к другу и в общей вере в един- ство»^[203]. Гости получили частную аудиенцию у патриарха Пимена, и, более того, он разрешил им отслужить Литургию «византийского обряда» в Свято-Троицкой Сергиевой лавре (в храме Смоленской иконы Божией Матери) и в церкви Ленинградской духовной академии. С этого времени установились их продолжительные дружеские связи с преподавателями этой академии.

Такое интенсивное общение (а в 1974 г. Никодим стал также Патриаршим экзархом Западной Европы) создало условия для формирования новых кадров. Это была целая программа, включавшая в себя, во-первых, подготовку новых, верных экуменизму, епископов и священников и замену ими прежних, стоящих в истинной вере, и, во-вторых, изменение программ обучения в духовных учебных заведениях путём перевода их на экуменическое богословие, имевшее долгосрочную перспективу.

Преобразованный Никодимом ОВЦС становится важнейшим институтом РПЦ, куда постепенно переместился центр церковного управления («центр легитимности остаётся в Патриархии, а центром эффективности становится ОВЦС»^[204]). Он превратился в разветвлённый, чётко действующий аппарат, где сконцентрировались интеллектуальные силы, а сформированный при нём филиал аспирантуры Московской духовной академии стал ковать кадры специалистов по «диалогу» с инославными. В отделе работали богословы-экуменисты высокого уровня (например, прот. Виталий Боровой), участвовавшие в международных форумах и конференциях, благодаря чему ОВЦС стал своеобразной «экуменической лабораторией».

Епископ Кирилл (Гундяев) на встрече с папой Иоанном Павлом I

В силу своего реального влияния Никодим лично занимался подбором кадров на ключевые посты (особое внимание уделялось епархиям, находящимся вокруг Москвы), в результате чего он вырастил собственное поколение архиереев и церковных деятелей, большинство которых прошло стажировку за рубежом. Важную роль играла Ленинградская духовная академия (ЛДА), во главе которой Никодим поставил известного модерниста, сторонника обновленческих реформ, архиепископа Михаила (Мудьюгина), изменившего лицо Академии. При нём, в частности, при богослужении часто стали читать Священное Писание на русском языке. В результате ЛДА настолько проникла прокатолическим духом, что когда в 1991 году была разрешена деятельность грекокатоликов, её выпускники составили более половины униатских священников Галиции. Для повышения статуса ЛДА (как международной «кузницы» кадров) здесь был создан факультет для африканской христианской молодёжи, выпускников которой в целях повышения квалификации посылали учиться в западные протестантские и католические институты.

Никодим Ротов и иезуит Мигель Арранц

Под предлогом недопустимости изоляции нашего богословия от продвинутой западной теологической науки и повышения уровня богословского образования в наших духовных школах Никодим организовал обмен преподавателями и студентами из инославных учебных заведений. Студенты православных духовных школ стали обучаться в таких известных иезуитских учебных заведениях, как иезуитские Папский Григорианский институт и «Руссикум», а также в Экуменическом институте в Боссэ, основанном в 1946 году по инициативе генсека ВСЦ Виссерт-Хоофта на средства Джона Рокфелллера-младшего^[205].

Одновременно западные инославные богословы стали приезжать в Россию; привозились сюда и новые богословские издания. Особое значение имело приглашение Никодимом на преподавательскую деятельность в ЛДА вице-ректора «Руссикума», испанского иезуита и одного из самых известных в мире знатоков восточной литургики и истории богослужения Мигеля Арранца. Шесть лет, с 1969 по 1975 год, он читал здесь лекции по богословию и литургике, получив статус ординарного профессора, допускался к причастию и служил литургию «восточного обряда» в домовой церкви ЛДА. Никодим был очень хорошо знаком с Арранцем. Тот участвовал в качестве переводчика в его встречах с Павлом VI и называл митрополита «одной из самых значимых фигур в истории экуменизма». Как вспоминал этот иезуитский богослов, «роль преемника Петра была тогда признана епископами Востока без деклараций, на практике... Связь преемника Петра с христианами этих земель, наверное, нашла бы свой путь к укреплению. Может быть, это была просто иллюзия, но в какие-то моменты возвращение к единству казалось таким лёгким...»^[206] Не случайно Арранц тогда предлагал руководству РПЦ осуществить литургическую реформу (с переходом на русский язык), которая, по его мнению, уже назрела.

Подводя итоги деятельности Никодима (Ротова), надо выделить следующее. В силу того, что в те годы власти поставили в качестве условия выживания Церкви её открытость к внешнему диалогу, Московская патриархия стала вести активную экуменическую деятельность, подчинённую политическим интересам государства. Однако тесное сотрудничество с инославным миром на международном уровне привело к разделению внутри РПЦ. В самой России происходило угасание церковной жизни, рядовые священники и миряне брали на себя все тяготы гонений и угнетения, в то время как церковное руководство оказалось расчленено, и отдельные его органы, решавшие не стратегические, а локальные задачи, стали работать на себя и своё руководство, а не на благо Церкви^[207]. При этом аппарат «эффективного» церковного управления в лице ОВЦС укреплял свои позиции по мере расширения его присутствия на международной арене и всё более глубокого втягивания в «диалог» с еретическими сообществами. Ликвидируя и разоряя храмы и приходы, власть «прикармливала» ОВЦС, создавая самые благоприятные уловия для его активной международной деятельности. В результате со временем эта деятельность во многом ослабила пресс государства, но интересы отдела оказались настолько тесно связаны с заграницей, что он стал тяготеть к внешнему центру силы. Всё это дало себя знать в конце 80-х и 90-е годы).

После смерти Никодима и в связи с изменением международной обстановки в условиях нового витка «холодной войны» экуменическая активность ослабла. Поскольку монолитность никодимовского поколения архиереев держалась на личности Никодима, с его уходом оно не могло действовать так же эффективно. Тем более что в широких слоях церковного народа их политика не встречала сочувствия, против неё было и большинство архиереев, что проявилось в том, что в 1986 году было отменено антиканоническое постановление о допущении католиков к причастию.

Однако сформированное при Никодиме Ротове внутри РПЦ влиятельное экуменическое сообщество продолжало жить своей жизнью, временно затаившись, чтобы уже в наше время проявить себя с новой силой и абсолютно открыто. Как отметил уже в наши дни митрополит Иларион (Алфеев), «.созданный в послевоенные годы для контактов с зарубежными приходами и епархиями Отдел со временем превратился в важнейшую структуру Московской патриархии, не имевшую аналогов по широте и важности решаемых ею задач. И когда появились возможности для возрождения церковной жизни, именно потенциал сотрудников Отдела позволил воспользоваться этими возможностями в полной мере»^[208].

Глава 16

«Диалог любви» - иезуитская
ловушка для православных

Несмотря на успехи в «сотрудничестве» с РПЦ, для Ватикана это были лишь первые шаги в следовании стратегическому курсу на достижение полного общения с Православием, понимаемого только как абсолютное подчинение лично папе. То есть его цель - перевод Православия под власть понтифика. А в качестве главного средства вовлечения православных церквей в лоно католицизма стала рассматриваться встреча понтифика с патриархом. Сам факт этой встречи означал бы для понтифика признание его в качестве главы Церкви.

Полезно вспомнить, как прошла первая со времён отпадения католиков от Православия (1054) встреча, состоявшаяся в Ферраре в 1483 году, для проведения переговоров о заключении унии. Патриарх Константинопольский Иосиф II пошёл на это только потому, что на ней категорически настоял византийский император. Уния была той ценой, которую император должен был заплатить за поддержку со стороны католического мира в защите Византии от мусульманского государства турок-османов.

На Ферраро-Флорентийском соборе (1438-1445 гг.) православные члены делегации, которым император запретил покидать заседание, подверглись прямому давлению со стороны понтифика. Шаг за шагом православные сдавали свои позиции, пока не признали, что учение Римской церкви является православным, и не подписали унию (за исключением епископа Марка Эфесского). На следующий день совершился акт, о котором папы 400 лет назад могли только мечтать: византийский император Иоанн VIII Палеолог прилюдно преклонил колени перед наместником св. Петра и поцеловал ему руку. Так произошло «воссоединение» восточной и западной церквей.

Духовенство всех церквей Православия единодушно отвергло эту унию как чуждую отеческой вере. Сама же Византия, заключившая сделку с еретиками-католиками, именно после этого пала под натиском турок-османов.

Теперь папа начал готовить вторую встречу. Прекрасно понимая, что тогдашний патриарх РПЦ на это не пойдёт, Св. Престол выбрал самое слабое звено в православном мире - Константинопольский патриархат. Используя зависимое положение Фанара, Ватикан ставил двуединую цель: навязать ему унию и вместе с тем, поддерживая его в претензиях на лидерство в Православной церкви, осуществлять через него реформацию Православия. То есть прежняя стратегия по формуле Рим - Константинополь - Москва реализовывалась теперь уже на новом историческом витке и в условиях нового геополитического противостояния, важнейшим игроком в котором был Вашингтон. И Ватикан, и Вашингтон делали ставку на Афинагора, который стоял тогда во главе Константинопольского патриархата, и, хотя каждый из них преследовал свой собственный интерес, суть их политики была одна - разрушение Русской православной церкви. Константинополь тут рассматривался только как инструмент их религиозно-политической игры.

Личность Афинагора как раз подходила для реализации указанной миссии. Он начал свою активную деятельность, будучи секретарём экумениста Мелетия Метаксакиса, когда тот был Афинским архиепископом. В начале 20-х годов он участвовал в процессе создания экуменического движения «Вера и церковное устройство». В 1922 году, после избрания его митрополитом Керкирским и Паксийским, он вступил в тесный контакт с римо-католи- ками и монофизитами, жившими на Корфу. В 1926 году принял активное участие в Хельсинской всемирной ассамблее УМКА, а в 1930 году был наблюдателем на Ламбетской кон

Патриарх Константинопольский Афинагор (Спиру)

В Нью-Йорке с Афинагором вошёл в контакт представитель американского президента в Ватикане М. Тейлор, который по поручению американского руководства налаживал связи с Константинополем. В Ватикане и Вашингтоне знали, что готовится замена тогдашнего патриарха Константинополя Максима, и кандидатура Афинагора рассматривалась ими как наиболее подходящая для нормализации отношений между Грецией и Турцией и для противостояния Московской патриархии. Как писал в мае 1948 года председатель Совета по делам РПЦ Г.Г. Карпов в письме к К. Ворошилову, «.. .начиная с 1946 г. американцами при содействии греческого правительства разными путями ведётся подготовка к тому, чтобы на Вселенский патриарший престол в Константинополе поставить своего человека, враждебного Советскому Союзу, тогда как Вселенский патриарх Максимос высказывался в своё время в пользу сближения с Русской церковью. На его место намечается архиепископ Нью-Йоркский Афинагор, грек по национальности, американский подданный»^[210].

Действительно, патриарх Максим лояльно относился к Москве и, главное, был противником экуменизма, поэтому со стороны турецких властей, находившихся под влиянием американцев, он постоянно подвергался клеветническим нападкам за русофильство и совето- фильство. В итоге он был вынужден уйти на покой, и его как якобы «умалишённого» поселили под надзором в Швейцарии, где он был лишён права совершать богослужения и действовать в качестве архиерея. Путём сильнейшего давления на греческие и турецкие власти Вашингтон «помог» иерархам Фанара сделать правильный выбор, и в ноябре 1948 года Афинагор стал Константинопольским патриархом. В январе 1949 года он прибыл в Стамбул на борту личного самолёта президента Трумэна, который проводил его перед вылетом из Нью-Йорка, и установил тесные контакты с американскими дипломатическими службами. Американское руководство теперь не только было в курсе происходящего в Константинопольской церкви, но и могло соответственным образом контролировать Константинопольский патриархат, используя его для борьбы против укрепления позиций Московского патриархата.

Демонстрируя свою глубокую верность и восхищение американскими идеалами (о чём он неоднократно заявлял), Афинагор представлял себя ярым борцом с коммунизмом, необходимостью противостояния которому он оправдывал союз с другими религиями. В одном из интервью в декабре 1948 года он заявил: «Мы, православные, простираем руку дружбы всем религиям, христианским, мусульманским и другим, желающим бороться против коммунизма и других сил, которые борются против свободы совести и основных прав человеческой личности. Если я поеду через Лондон, я переговорю с главой Англиканской церкви. Я был бы весьма счастлив, если бы глава римского католицизма папа тоже протянул руку дружеского сотрудничества нам и принял бы нашу руку»^[211].

После избрания Ронкалли папой Афинагор начал налаживать активное сотрудничество с Ватиканом. Он послал к понтифику архиепископа Американского Иакова, который засвидетельствовал устно своё почтение Иоанну XXIII и сравнил его со «вторым предтечей»: «Ваше Святейшество, мой Патриарх поручил мне сообщить Вам, что шестой стих первой главы Евангелия от Иоанна написан для Вас и что он верит в то, что Вы и есть тот человек, который послан Богом и имя которого Иоанн, и седьмой стих касается Вашей миссии. Так же как Он пришёл для свидетельства, чтобы свидетельствовать о свете, дабы все уверовали через него, так же для той же цели и Вы избраны. Сами Вы не свет, но подняты на Римский Трон, чтобы “свидетельствовать о свете (Иоанн 1, 6-8)”»^[212].

Придерживаясь последовательно экуменических взглядов, Афинагор в 1955 году открыл представительство Константинопольского патриархата при ВСЦ в Шамбези. Для оправдания экуменизма он разработал теологию «единства церквей», в соответствии с которой между различными «христианскими церквями» нет существенной разницы, и поэтому не существует препятствий для объединения католиков и православных: «этих препятствий мы не видим, потому что их просто не существует». Чтобы избежать богословских споров, Афинагор предложил объединяться через «диалог любви», который предполагает просто не касаться теологических проблем. В одном из выступлений Афинагор прямо сказал, что в качестве средства объединения они предлагают общую Чашу, которую они имели «на протяжении тысячелетия до 1054 года. У нас и тогда были расхождения, поскольку и тогда были теологи, но, тем не менее, мы имели святотаинское общение»^[213].

Понятно, что эта новая «теология примирения» требовала серьёзной ревизии православного учения, и в первую очередь его экклезиологии (учения о Церкви), исключающей признание видимого главы Церкви на Земле, которым провозгласил себя римский понтифик. Но в том-то и заключалась «инновация» Афинагора, что он не собирался признавать папский примат формально, рассчитывая, что таким образом можно будет привлечь к единению все православные поместные церкви. Его гибкая экуменическая теология позволяла вступить в «диалог...», абстрагируясь от факта ереси папизма.

Так был сформулирован главный лозунг Афинагора: «Оставить в прошлом теологические проблемы, которые нас разделяют» и «Пребывать вместе в любви Христовой». Этот подход полностью совпадал с планами Ватикана.

В 1964 году в Иерусалиме состоялась первая за 526 лет (с момента встречи патриарха Иосифа II и папы Евгения IV в Ферраре в 1438 г.) встреча глав Рима и Царь-града, в ходе которой патриарх Афинагор прочитал совместно с Павлом VI молитву «Отче наш» и обменялся с ним поцелуем мира. А 7 декабря 1965 года одновременно в Риме и Фанаре состоялась церемония подписания отмены анафемы 1054 года. В ней не говорилось о главенстве папы, в ней просто осуждались «обвинительные слова» и «печальные прецеденты», приведшие к непониманию, которые и были представлены в качестве главной причины разрыва отношений^[214].

«Историческая встреча» патриарха Афинагора и папы Павла VI

Вот что пишет иеромонах Савва (Янич) о последствиях этого шага: «Вслед за этим в обращении Константинопольского патриарха и его митрополитов к папе появляется некоторое смущение. Используются все титулы и выражения, обычные для отношений между двумя сестринскими православными церквями. Мало этого. Имя папы вносится в диптих Константинопольской церкви, что является одним из основных показателей признания Православия за теми, кто исповедует ересь, осуждённую Святыми Отцами и Святыми Собо- рами»^[215]. Римско-католическая церковь после этого была объявлена «сестринской» (понятие «Церкви-сёстры» ввёл Павел VI), что имело самые серьёзные последствия. Имя папы было внесено в диптих (последовательность поминовения предстоятелей православных церквей во время богослужений) Константинопольского патриархата: папа стал «первым епископом Христианства», а патриарх - «вторым по очереди братом его»409.

Как мы видим, Декларация о взаимном прощении оказалась в итоге более эффективным средством «единения», чем формальная уния, поскольку исключила необходимость разрешения богословских противоречий. Это просто новая форма унии, которая стала образцом для введения и других православных церквей в лоно католицизма.

Важно подчеркнуть, что снятие анафемы было сделано за спиной всей полноты Православной церкви. Лишь небольшой телеграммой предстоятели поместных православных церквей были уведомлены о свершившемся факте. Патриарх Афинагор представлял только 1 % православных верующих, так что совершённый им акт был неканоническим и не обязывал православных принимать его. О его неканоничности и незаконности тогда говорили все видные богословы, канонисты и иерархи. Абсолютно все подчёркивали, что снятие анафем 1054 года было бы возможно только после отказа Рима от своих заблуждений и только на Вселенском православном соборе. Но эти два обязательных условия не были выполнены. Наиболее жёсткая и принципиальная позиция среди православных была в то время занята Архиепископом Афинским Хризостомом II, который назвал действия патриарха Афинагора дерзким вызовом Православию. Не признал этот шаг и Патриарх Московский Алексий (Симанский), который в своей ответной телеграмме предстоятелю Элладской церкви указал на невозможность даже говорить о каком-то соединении с Римом по причине многочисленных догматических отступлений католицизма^[216].

В 1967 году состоялись две встречи папы с патриархом. Первая в Стамбуле, а в октябре Афинагор посетил Рим, где провёл совместную службу с Павлом VI. Обращения Афинагора к папе и высказывания о нём, сделанные в 1967-1970 годах, говорят сами за себя:

«Мы испытываем особую радость по поводу нашего приезда в Рим к достойному Архиерею, носителю апостольской благодати и последователю целой плеяды святых и мудрых мужей, которые удостаивались чести занимать первый Престол во всём сообществе христианских церквей мира».

«Находясь подле Вас, Ваше Святейшество, я с особым чувством вспоминаю Вас и Вашу Святую Римско-католическую церковь в молитве, во время святой литургии во все- честном патриаршем храме».

«Будем надеяться, что вскоре осуществится мечта христиан всех времён об объединении церквей... Этот диалог приведёт к объединению христианских церквей, что станет первым шагом на пути всеобщего единения».

«Мы живём в то время, когда Папа Римский идёт впереди всех нас. Возлюбленный брат мой Павел VI - мы называем его Вторым, а не шестым, потому что он должен был бы родиться сразу вслед за апостолом Павлом - продемонстрировал столько дальновидности и смелости, что мы можем называть его величайшим Папой в истории».

«Мы очень заблуждаемся, если думаем, что православная вера сошла с неба, а другие конфессии ничего не стоят. Триста миллионов людей избрали ислам, стремясь достичь своего Бога; существуют сотни миллионов протестантов, католиков, буддистов.

Цель любой религии - обогатить человека».

«Говорят, у нас много различий. Каких? Примат и непогрешимость? Какое нам до этого дело? Пусть каждая Церковь придерживается своих обычаев. Если Католическая церковь хочет - пусть придерживается этого. Но я спрашиваю вас: где эта непогрешимость сегодня, когда папа имеет при себе Совет, состоящий из пятнадцати членов? Кроме того, мы все считаем себя непогрешимыми. В своей работе, во всём. Разве спросит тебя твоя жена, сколько ей соли сыпать в суп? Конечно, нет. Она имеет свою непогрешимость. Пусть имеет её и папа, если хочет. Мы этого не ищем. Теологический диалог не даст результатов. Мы к нему не готовы, и на это потребуются сотни лет. Только один диалог возможен - диалог любви».

Как пишет иеромонах Савва (Янич), «перед нами настоящий апофеоз плюрализма: нет экклезиологии, нет святоотеческого учения, нет церковного Предания, нет, наконец, даже истории Церкви! Всё это сводится, в конце концов, к одному - нет Истины - нет Христа!»411.

Зато в экуменических кругах патриарха Афинагора считали «пророком нового времени», «духовным отцом православного ренессанса». Так что именно на него и на его преемников Ватикан стал возлагать основные надежды в стремлении добиться реформирования православных церквей и признания ими примата понтифика. И поскольку, за редчайшим исключением, официальные церкви хранили молчание по поводу действий и заявлений Афинагора, сложилась странная ситуация. Константинопольский патриарх, оставаясь своим в православном мире, стал проводником чуждых этому миру идей.

Сосредоточившись на международной деятельности, Афинагор последовательно реализовывал свою программу, которая заключалась в том, чтобы, во-первых, закрепить своё лидерство в Православной церкви и, во-вторых, осуществить реформирование Православия по модели II Ватиканского собора, для чего он стал настойчиво добиваться созыва Всепра- вославного собора. Собор должен был сплотить поместные церкви под началом Константинополя и закрепить экуменизм в качестве официальной доктрины.

Что касается лидерства, то, ещё начиная с патриаршества Мелетия Метаксакиса, международная деятельность Константинопольской церкви осуществлялась с позиций «исключительного права» Константинополя на распространение своей юрисдикции на православную диаспору вне границ автокефальных церквей. Это обосновывалось «особым положением Вселенского престола»..

Корни этой позиции уходят в глубь истории. Дело в том, что на уровне Вселенской церкви первенство определяется в соответствии с традицией священных диптихов и является первенством чести. Традиция эта восходит к правилам вселенских соборов и подтверждается на протяжении церковной истории в деяниях соборов отдельных поместных церквей. Порядок диптихов исторически менялся: в течение первого тысячелетия первенство чести принадлежало Римской кафедре, но после разрыва евхаристического общения между Римом и Константинополем в середине XI века первенство перешло к Константинополю как «первому среди равных». И если источником первенства чести является каноническое предание Церкви, зафиксированное в священных диптихах и признаваемое всеми поместными церквями, то содержание его не определено на вселенском уровне канонами вселенских и поместных соборов. Однако те канонические правила, на которые опираются священные диптихи, не наделяют первенствующего какими-либо властными полномочиями в общецерковном масштабе.

В эпоху Османской империи падишахи повысили статус Константинопольского патриарха, наделив его особыми властными полномочиями с особым титулом «главы Православного вероисповедания» (рум миллет баши). Патриарх отвечал теперь перед падишахом своей головой за лояльность всех патриархатов на территории Османской империи. Так, греческое восстание 1821 года против османских властей послужило причиной казни через повешение патриарха Григория V.

Когда в 1589 году был утверждён Московский патриархат, материальная и политическая помощь России и Русской церкви помогали Вселенскому патриарху сохранять свой статус перед султаном и османским правительством. Но распад Османской империи после Первой мировой войны привёл к утрате его статуса и властных прерогатив, которые не были признаны новыми светскими властями. Однако претензии на власть сохранились, и первенство стало толковаться в нужном Фанару смысле. Более того, именно с тех пор Константинопольский патриарх попал под влияние западных государств - сначала Великобритании, а после Второй мировой войны - США, что и предопределило его проэкуменическую позицию. В результате, когда при И.В. Сталине советское руководство поддержало, исходя из возросшего авторитета СССР и веса РПЦ в православном мире, проведение в Москве совещания глав автокефальных православных церквей в 1947 году для подготовки Вселенского собора в целях решения вопроса о присвоении Московской патриархии титула «Вселенской» и перемещения его с пятого по диптиху на первое место, именно американское руководство разработало контрмеры, чтобы нейтрализовать эти планы. Они попытались сорвать созыв Вселенского собора и перенесение Вселенской патриархии в Москву, в результате чего на Совещание не приехали патриархи Константинопольский, Александрийский и Иерусалимский. Претензии на властные полномочия Фанара, поддерживаемые США, стали основной причиной его сложных отношений с Московским патриархатом.

В феврале 1950 года Афинагор опубликовал послание ко «всем членам Православной церкви», в котором называл Константинопольскую церковь «Матерью-Церковью» для других поместных церквей и рассчитывал на «покорную преданность её детей и на полное и добровольное исполнение ими своих обязанностей по отношению к ней». Позиция РПЦ в отношении этих идей была однозначна. Давая оценку посланию, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) в интервью Болгарскому телеграфному агентству заявил: «В ней мы усматриваем лишь повторение давних попыток константинопольских патриархов установить вместо первенства чести первенство власти Константинопольского престола над всеми другими православными патриархатами, то есть воскресить отвергнутые Православной Вселенской церковью идеи папизма, против которых всегда боролась Русская церковь. Матерью-Церковью всех церквей являлась и является Иерусалимская православная церковь, а не Константинопольская. Для Русской церкви Константинопольская церковь является такой же братской церковью, как и прочие братские автокефальные церкви. Что касается титула “Вселенский”, то этот титул никогда не имел в прошлом и не имеет в настоящем своего прямого значения и в прошлом был лишь почётным титулом по праву чести для патриарха столичного города и по традиции сохранился до настоящего времени»412-

РПЦ считала претензию на «исключительное право» Фанара на юрисдикцию неканонической и исторически неоправданной. Она часто приводила к проблемам во взаимоотношениях РПЦ с Константинополем, которые касались, в частности, русских приходов в Западной Европе, юрисдикции РПЦ в Финляндии, автокефалии православных церквей в Польше и Чехословакии, канонического урегулирования православной жизни в Америке, положения русского монашества на Афоне. Естественно, всё это препятствовало сближению РПЦ с Константинопольским патриархатом и делало невозможным обсуждение вопроса о Всеправославном соборе.

Но ситуация изменилась опять-таки в конце 50-х - начале 60-х годов, когда с переходом руководства Московского патриархата к экуменической деятельности началось активное сотрудничество в рамках межхристианских и межправославных встреч. В декабре 1960 года Московский патриарх впервые за 500 лет автокефального существования РПЦ посетил Константинополь (Стамбул) и встретился с патриархом Афинагором, и тогда же было принято решение начать подготовку к созыву Всеправославного собора. Важную роль в этом процессе стал играть Никодим Ротов, которого вместе с патриархом Афинагором можно считать «главным архитектором» этого «проекта».

Делегация РПЦ МП во главе с Никодимом Ротовым на первом Предсоборном совеще- нии на Родосе (Греция) в 1961 г

Об истории подготовки Всеправославного собора и его значении для Православия лучше всех написал преп. Иустин (Попович) в своей работе «По поводу “Великого собора Православной церкви”»^[217]. Вот что он пишет:

«Вопрос подготовки и созыва нового Вселенского собора Православной церкви не нов и не из последних в нашем веке истории Церкви. Этот вопрос был уже поставлен при жизни несчастного патриарха Константинопольского Мелетия Метаксакиса, известного тщеславного модерниста и реформатора, создателя раскола в Православии на его так называемом “Всеправославном конгрессе” в Константинополе в 1923 году... Позже, в 1930 году, в монастыре Вато-педе состоялась так называемая “Подготовительная комиссия православных церквей”. Она определила “каталог тем будущего православного Просинода” который в дальнейшем должен был привести к созыву Вселенского собора.

После Второй мировой войны пришёл черёд Константинопольского патриарха Афи- нагора с его Родосскими Всеправославными конференциями (опять исключительно на территории Константинопольской патриархии). Первая из них, в 1961 году, вызывала подготовку Всеправославного собора с тем, чтобы сначала был созван “Просинод”, и подтвердила заранее подготовленный Константинополем “каталог тем” для “Просинода”: 8 крупных глав, около сорока главных тем и вдвое больше параграфов и подпараграфов. После II и III “Родосских конференций” (1963 и 1964 гг.) в 1966 году состоялась Белградская конференция. Сначала она была названа “Четвёртой Всеправославной конференцией”., а затем деградирована со стороны Константинопольской патриархии до степени “Межправославной комиссии”, в то время как следующая конференция, состоявшаяся на “константинопольской территории” (в “Православном центре Вселенской патриархии” в Шамбези-Женеве) в 1968 г., была провозглашена “Четвертой Всеправославной конференцией”. На этой IV Конференции, очевидно, нетерпеливые её организаторы спешили сократить путь до Собора, так как из огромного Родосского каталога... они взяли только “шесть первых тем” и определили новую “процедуру” работы. Одновременно было создано новое учреждение: “Межправославная подготовительная комиссия”. Она необходима для “координационных работ над темами”. Кроме того, был создан “Секретариат по подготовке Собора”, т. е. на самом деле назначен для этого константинопольский епископ с пребыванием в вышеназванном центре в Женеве, в то время как предложения о принятии других православных членов в “Секретариат” были отвергнуты».

«Вся сегодняшняя “проблематика” вокруг тем будущего Собора, неуверенность и изменения в их подготовке, определении, искусственной “каталогизации”, все новые изменения и “редакции” истинной православной совести доказывают только одно: что в данный момент не существует ни одной серьёзной и неотложной темы для созыва и проведения нового Вселенского собора Православной церкви. Даже если и существует тема, заслуживающая быть предметом для созыва и проведения Вселенского собора, она не известна сегодняшним инициаторам, организаторам и редакторам всех вышеупомянутых “конференций”, с их прежними и нынешними “каталогами”. Ибо если бы это было не именно так, то как объяснить, что со времени Константинопольского собрания 1923 года через Родосское 1961 года до Женевского 1976 года всё изменялась “тематика” и “проблематика” будущего Собора: изменялось количество, порядок, содержание и сами критерии “каталога тем”, который должен был быть предметом работ такого великого и уникального церковного тела, каким был и каким должен быть всякий Святой Вселенский собор Православной церкви? На самом деле, всё это выявляет и подчёркивает не только самую обыкновенную непоследовательность, но и явную неспособность и непонимание Православия со стороны тех, кто сейчас, в данной ситуации и таким образом навязывает православным церквям свой “Собор”, незнание и неспособность почувствовать и осознать, что значил и что значит настоящий Вселенский собор для Православной церкви и для полноты её верных во Христе. Ибо если бы они это почувствовали и осознали, то они, во-первых, знали бы, что в истории и жизни Православной церкви никогда ни один Собор, а тем более столь исключительно благодатное и духовное явление, каким является Вселенский собор, не вызывались искусственно, придумывая темы для его работы и заседаний; что никогда так нарочито не созывались “конференции”, “конгрессы”, “просиноды” и разные искусственные собрания, неизвестные и чуждые православной соборной традиции, перенятые на самом деле от западных организаций, чуждых Церкви Христовой»^[218].

Однако не только тема, но и сам принцип «представительства» церквей на этих собраниях, выдвинутый Константинопольским патриархатом и принятый другими православными, противоречит соборному преданию Православия. Как пишет Иустин Попович, Православная церковь по своей природе епископальна и епископоцентрична, ибо епископ и собрания верных вокруг него являются выражением и проявлением Церкви. «Остальные, исторически более поздние и непостоянные формы церковной организации Православной церкви: митрополия, архиепископия, патриархия, пентархия, автокефалия, автономия и другие, сколько бы их ни было и ни будет, не могут иметь решающего голоса в соборной системе Православной церкви. Более того, они могут быть помехой для правильного функционирования соборности, если они маскируют собой и ущемляют епископальный характер и структуру Церкви и церквей. В этом, несомненно, главная разница между православной и католической (папской) экклезиологией».

Фанар (резиденция Константинопольского патриархата) добился, чтобы поместные церкви посылали на встречи не епископов, а свои «делегации». Этот порядок крайне важен для Фанара в силу малочисленности его приходов в Турции (3 тыс. человек). Главная его паства за рубежом. Но на встречи он посылает представителей из Турции. Иустин Попович отмечал по этому поводу: «Константинопольская иерархия почти на всех всеправославных собраниях состоит, главным образом, из титулярных митрополитов и епископов; из пастырей без паствы и без конкретной пастырской ответственности перед Богом и перед своей живой паствой... В последнее время Константинопольская патриархия произвела множество епископов и митрополитов, главным образом всё титулярных и фиктивных. Это, вероятно, подготовка к тому, чтобы на будущем «Вселенском соборе» множеством титулов обеспечить большинство голосов для неопапистских амбиций Константинопольской патриархии. Где тут соборность Православия?»415.

Глава 17
«Мирская церковь» Павла VI:
прелаты, мафия и масонство

Наряду с идейным обновлением в Католической церкви происходили и организационные изменения, коснувшиеся всей системы управления.

Павел VI реформировал нелюбимую им Римскую курию путём укрепления Госсекре- тариата и преобразования или создания новых ведомств (конгрегаций, комиссий и советов) в соответствии с духом «аджорнаменто»: по средствам массовой коммуникации; по диалогу между религиями; по литургической реформе (этот Совет вошёл позже в Конгрегацию богослужения); по делам мирян; по справедливости и миру; по толкованию текстов II Ватиканского собора; по пастырскому попечению о переселенцах. В 1965 году вместо Священной канцелярии - символа инквизиции - была создана Конгрегация по делам доктрины веры, во главе которой был поставлен известный своими обновленческими взглядами югославский кардинал Франциск Се-пер, заменивший консервативного итальянского кардинала Оттавини. А в 1966 году был отменён и Индекс запрещённых книг - осталось только моральное обязательство католика не продавать и не читать книг, которые могут подвергнуть опасности веру или мораль.

Понтифик осуществил замену кадров, поменяв состав ведущих ведомств и назначив за время своего понтификата 140 новых кардиналов. При этом по достижении 80 лет кардиналы лишались права участия в конклавах, а епископы увольнялись после 75 лет, что позволило устранять консервативно мыслящих иерархов.

Вместе с тем больше прав было передано национальным Конфренциям католических епископов, внутри которых ведущие позиции занимали деятели, разделявшие модернистские идеи Собора. Появился и новый орган - Синод епископов, официально учреждённый на 4-ой сессии II Ватиканского собора в качестве информационно-совещательного органа при папе (в целях реализации Положения о «коллегии епископов», о которой говорилось в Догматической конституции о Церкви Lumen gentium). Он представляет собой группу епископов, которые, избираясь из различных регионов мира, собираются папой в определённые сроки либо на ординарные, либо на чрезвычайные ассамблеи для рассмотрения и обсуждения вопросов, касающихся деятельности церкви. При этом Синод не решает эти вопросы и не выносит по ним постановления, если только в определённых случаях понтифик не наделит его решающей властью. Первая Генеральная ассамблея Синода состоялась в 1967 году. А в 1970 году понтифик создал Совет генерального секретариата Синода епископов, состоящего из 15 членов, 12 из которых выбираются ассамблеей, а 3 назначаются папой.

Однако более важные изменения коснулись скрытого уровня управления Св. Престолом, что стало отражением нового характера отношений между руководством Ватикана и политической элитой. Речь идёт о тесном союзе, установленном между церковными иерархами и представителями влиятельных итальянских и международных масонских и мафиозных кругов. Через итальянскую мафию правящие церковные круги были тесно связаны с американскими финансами. Важную роль в укреплении этих отношений играл Священный альянс (СА), получивший при Павле VI второе дыхание.

Действовавшее внутри Ватикана масонское лобби, вовлёкшее в себя в эти годы значительное число новых членов, епископов и кардиналов, как никогда усилило свои позиции. Павел VI был хорошо информирован об их деятельности. Как пишет исследователь Е.Фра- тинни, по его поручению, в течение трёх лет начиная с 1968 года, внутренняя контрразведка понтифика вела активное расследование об агентах масонских лож, собрав к 1971 году объ- ёмный материал, воссоздавший полную картину всех связей масонов в различных отделах Ватикана, после чего понтифик лично попросил главу контрразведки прекратить следствие по этому делу и распорядился поместить материалы в Тайный архив^[219]. В итоге, если раньше сбор такого рода информации осуществлялся в целях противодействия масонской деятельности, то теперь задачи изменились на противоположные и о масонстве больше не говорили.

Личо Джелли

Однако в 70-е годы в прессу стали просачиваться списки прелатов-масонов^[220], наиболее полными из которых считаются два: один был опубликован в августовском номере журнала Panorama за 1976 год; другой - в сентябрьском номере Osservatore Politico за июль 1978 года в статье журналиста Мино Пекорелли «Великая ложа Ватикана» и содержал имена 133 священнослужителей и 8 влиятельных деятелей из католической среды. Этот материал подробно проанализирован в книге Карла Альберто Аньоли «Масонство на пути к покорению Церкви»^[221].

Сам Мино Пекорелли был членом масонской ложи «Пропаганда-2» (П-2), представлявшей собой одну из самых жестоких тайных неофашистских организаций, ставящей целью уничтожение в стране парламентской демократии. Она включала в себя политиков, финансистов, юристов, военных деятелей и вплоть до 1976 года относилась к Великому Востоку Италии, пока стоявший во главе неё Личо Джелли не перевёл её в разряд так называемых «диких лож» (не обладающих статусом масонских и действующих подпольно) и не превратил фактически в подпольное «государство в государстве». В 1980 году в отношении

Личо Джелли было начато следствие по обвинению в серии подлогов, а на следующий год, после обнаружения документов о деятельности П-2 в Италии, разразился один из крупнейших скандалов. Для расследования этого дела была создана специальная Парламентская комиссия, в соответствии с заключением которой деятельность П-2 подпала по действие ст. 18 конституции страны, запрещающей «секретные организации, преследующие, хотя бы и косвенно, политические цели путём создания структур военного характера». Из-за многочисленных убийств причастных к делу лиц следствие так и не было доведено до конца, но П-2 была закрыта решением масонского трибунала Великой ложи Италии в 1981 году за слишком вольное поведение Джелли. Однако профессор Альдо Моля, признанный специалист по масонству, утверждал, что ею пожертвовали, чтобы скрыть информацию о более влиятельных масонских организациях^[222].

Действительно, затем будет признано, что П-2, несмотря на своё кажущееся влияние и могущество, являлась структурой, контролируемой ещё более влиятельной закулисной силой, которая передавала Ложе инструкции через Джелли. Согласно данных всё той же Парламентской комиссии, «организация, стоявшая за П-2, находилась за пределами Италии». Одни утверждали, что речь идёт об американской мафии, другие - что о ЦРУ Сам Мино Пекорелли в начале 1979 года обвинил во всём ЦРУ, а через два месяца после этого заявления он был убит. Опубликованную им информацию так никто и не опротестовал^[223].

Паскуале Макки

Позже, в 1987 году, будет опубликовано исследование журналиста Пьера Карпи, также члена масонской ложи, который утверждал, что большая часть священников принадлежит ложе П-2, которую называют священнической, что она действует в Ватикане с 1971 года и находится в прямом контакте с великим магистром Объединённой ложи Англии графом Майклом Кентским^[224].

В соответствии с опубликованными списками среди членов масонских лож оказались, кроме тех, кого мы уже называли (кардинал Беа, кардинал Вийо, епископ Агостино Казароли и др.), личный секретарь Павла VI, священник Паскуале Макки (член Великой ложи Италии с 1958 г.); заместитель директора l’Osservatore Romano Вирджилио Леви (с 1958 г.); префект Конгрегации по делам епископов кардинал Себастьяно Барджио; ректор Ломбардской семинарии Луиджи Беллоли; капеллан Павла VI и госсекретарь Латеранского понтификаль- ного университета Франко Биффи (с 1959 г.) и многие другие^[225]. Они занимали ответственные посты и активно сотрудничали с представителями теневых структур светской власти.

Банкир Микеле Синдона

Так, во главе Священного альянса понтифик поставил своего личного секретаря Паскуале Макки, который работал с ним ещё в Милане и которого прозвали «Матерью Мон- тини Паскуаленой». Он осуществлял активное взаимодействие разведывательных органов Ватикана с мафиозными кругами финансистов, самым влиятельным из которых был член ложи П-2 банкир Микеле Синдона по прозвищу «акула». Последнего папа назначил своим советником по финансовым вопросам. Он был знаком с банкиром ещё в свою бытность архиепископом Милана. Синдона, родом из Сицилии, воспитанник иезуитов, имел крепкие связи с сицилийской мафией и рано вошёл в закрытый круг миланских финансистов. Ещё в 1960 году он основал свой собственный Частный банк (Banca Privata), куда были помещены вклады ИДР, которыми он пользовался для спекуляций и отмывания денег. Финансовые дела связывали его и с известной преступной американской семьёй Гамбино, занимавшейся наркотрафиком, рэкетом и прочим.

Начав «сотрудничество» с Банком Ватикана, Синдона получил почти полный контроль над программой иностранных инвестиций Банка. Активы ИДР составляли более миллиарда долларов, но эта сумма была второстепенной по сравнению с тем, сколько получал Банк от отмывания грязных денег, идущих от торговли наркотиками, проституции и незаконных политических сделок. В 1964 году Синдона создал брокерскую компанию Мопеугех, которая имела в качестве клиентов 850 банков и ежегодный денежный оборот в 200 миллиардов долларов. Очень многие обитатели Латеранского дворца и известные и богатые люди Рима пользовались услугами этого общества, чтобы освобождать свои богатства от уплаты налогов, переводя их на офшорные нелегальные счета. Фамилии и секретные номера счетов высокопоставленных членов ХДП, соцпартии и социал-демократической партии хранились у Синдоны^[226]. В конце 60-х годов «группа Синдоны» включала 6 банков в Италии и за рубежом и более 500 гигантских обществ. Один из них, Franklin National Bank, 18-й из списка крупнейших банков США, обладавший активами более чем в 5 миллиардов долларов, был частично куплен на деньги, которые Синдона перевёл из итальянских банков. Кроме того, Синдона приобрёл фонды своих хозяев - сицилийской мафии, а затем и ложи П-2.

В 1967 году понтифик произвёл изменение в управлении финансами Ватикана, объединив Специальную администрацию Св. Престола, возглавляемую до 1954 года Ногарой, с Администрацией имущества Св. Престола и создав Администрацию наследия Св. Престола, которая является ведомством Римской курии и признаётся Международным валютным фондом центральным банком Ватикана (в своё время её возглавляли кардинал Вийо, кардинал Казароли и др.). Упростив управление внешним финансовым институтом, Св. Престол закрыл информацию о Банке Ватикана, который стал головным финансовым учреждением.

В 1967 году Павел VI создал Генеральное бухгалтерское бюро, которое получило название «Ватиканская префектура Св. Престола по экономическим вопросам», руководителю которой было запрещено говорить на любые касающиеся её темы. Отвечавший за работу Префектуры обнаружил, что в Банк Ватикана каждую неделю без каких-либо объяснений поступали миллионы долларов неизвестного происхождения, направлявшиеся на номерные счета в швейцарских банках и в учреждения, принадлежавшие Синдоне. Из этих денег финансировались мятежи и государственные перевороты, подобные тому, что произошёл в Греции в апреле 1967 года, в результате которого был установлен режим «чёрных полков- ников»^[227]. Банк стал в итоге причиной бесчисленных скандалов, будучи замешан в продаже оружия конфликтующим сторонам, учреждении обществ-призраков в фискальных райках и прочего.

Одним из главных протеже Синдона был Роберто Кальви - директор банка «Амбрози- ано», главного католического банка Италии, конкурента светских банков, во главе которых стояли франкмасоны.

Глава Банка Ватикана, «папский банкир» Пол (Казимир) Марцинкус

Со временем операции Банка Ватикана становились всё более опасными и начали угрожать уже стабильности экономики и Ватикана, и Италии. Ситуация особенно осложнилась после того, как в 1969 году во главе ИДР был поставлен бывший начальник охраны Павла VI, гражданин США^[228] [229] (по отцу - литовского происхождения), франкмасон с 1967 года, епископ Пол (Казимир) Марцинкус. Он стал ярким воплощением проатлантистской ориентации Курии, стремившейся в своей мировой политике заручиться надёжной поддержкой американских спецслужб. Марцинкус находился под крылом Центрального разведывательного управления и был тесно связан с находящимся в контакте с ЦРУ кардиналом Спеллманом 426. Павел VI установил личные связи с кардиналом, ещё не будучи папой, во время своего визита в США в 1951 году и тесно общался с ним и во время заседаний II Ватиканского собора в ходе обсуждения документа об отношении католицизма к иудаизму. Кроме Син- доны руководителями Банка стали уже упомянутые Личо Джелли (которого папа впервые принял в Ватикане в 1965 г.) и Умберто Ортолани^[230], также член ложи П-2.

Кардинал Спеллман в окружении Р. Кеннеди и Р. Никсона

Особенно активно финансовыми махинациями занимался банк «Амброзиано», возглавляемый банкиром Робертом Кальви, тесно связанным с Марцинкусом. Созданный в 1896 году, этот главный католический банк Италии, «банк священников», названный по имени св. Амвросия Миланского и созданный в противовес светским банкам, управляемым франкмасонами, при Кальви превратился фактически в «прачечную» по отмыванию денег мафии, а Банк Ватикана, как было установлено позже в ходе судебного расследования, владел в нём крупным пакетом акций.

В 1974 году Franklin National Bank Микеле Синдоны разорился, в результате чего Ватикан потерял, по некоторым данным, от 240 миллионов до 1 миллиарда долларов^[231]. После этого ИДР стали подозревать во всевозможных преступлениях. В одном из докладов ЦРУ, попавших в руки Священного альянса и уничтоженных им, говорилось о тесных связях Микеле Синдоны с американскими семействами Гамбрино, Коломбо и другими, замешанными в приобретении, транспортировке и продаже героина, кокаина и марихуаны. Синдона занимался прикрытием части их доходов от торговли наркотиками, проституции, банковских махинаций, порнографии и использования тайных банковских счетов в Швейцарии, Лихтенштейне и Бейруте^[232]. Вместе с тем, как указывают надёжные источники, Синдона оказывал услуги и ЦРУ, переводя на счета этой организации деньги с доходов от продажи героина^[233].

Характерно также, что, когда в 1974 году руководство Священного альянса и внутренней контрразведки по личному указанию Павла VI начало операцию Nessun Dorma («Никому не спать») по сбору информации о недостатках в департаментах и актах коррупции чиновников Ватикана, собранный в связи с этим обширный материал был похищен неизвестными лицами. Однако папа приказал всем участвовавшим в проведении расследования хранить по этому поводу обет «понтификальной тайны», нарушение которого влекло за собой отлучение и изгнание из лона Католической церкви. С тех пор к этой теме больше не возвращались, а подобных расследований уже никогда не проводилось.

После смерти Павла VI в августе 1978 года на состоявшемся через несколько дней после этого конклаве главными кандидатами на папство оказались опять-таки кардинал Джузеппе Сири и архиепископ Флоренции, кардинал Джованни Бенелли, известный своими либеральными взглядами, франкмасон, любимец Павла VI, занимавший важный пост в Государственном секретариате. Папой вновь был избран кардинал Сири, но, как и в прошлые разы, под давлением угроз (угроза исходила от самого Бенелли, и речь шла о возможном расколе церкви) он вынужден был отказаться^[234], и в итоге в качестве компромисса папой был избран Альбино Лучани, взявший имя Иоанн Павел I. Его понтификат стал одним из самых коротких за всю историю Св. Престола - он продлился 33 дня.

Придя к власти, Иоанн Павел I начал расследование деятельности ИДР, имея планы реформировать финансовые структуры Ватикана. К 23 сентября 1978 года у него имелись уже почти все материалы следствия по делу Банка Ватикана, собранные Священным альянсом, среди которых был и доклад «ИДР - Банк Ватикана: положение дел, ход дел», принадлежавший к категориям «Совершенно секретно» и «Понтификальная тайна». Однако в ночь с 28 на 29 сентября Иоанн Павел I внезапно скончался, и, хотя в медицинском заключении говорилось о «естественной смерти от инфаркта», много вопросов, связанных с обстоятельствами его ухода, остались без ответа, так как материалы расследования получили статус «Понтификальной тайны», а Священному альянсу был дан приказ не проводить никакого расследования силами секретных служб Ватикана^[235].

Кардинал Джованни Бенелли

Между тем, желавший тогда добиться правды аббат Луиджи Билля, публично объявивший о подозрении на убийство, обратился к одному из близких ему кардиналов с просьбой осуществить аутопсию умершего. Результаты всех трёх проведённых аутопсий подтвердили, что это было отравление^[236]. Сегодня имеется уже немало исследований, доказывающих, что Иоанн Павел I умер не своей смертью, что он был убит и непосредственное отношение к этому имели ложа П-2 и такие деятели, как кардинал Вийо, епископ Марцинкус, Кальви, Джелли и Синдона^[237].

Со временем вскрылись и некоторые подробности относительно масонского списка Пекорелли. Это произошло на одном из коллоквиумов традиционалистов, где один докладчик заявил, что данный список содержал фамилии «всех людей» Августино Казароли, который возглавлял четыре масонских ложи в Ватикане. И список этот был опубликован самими франкмасонами, чтобы остановить продвижение Казароли к папскому трону. Он был настолько могущественной фигурой в Ватикане, что остановить его могли только «братья». Показательно, что список был опубликован за две недели до смерти Иоанна Павла I. В итоге кандидатура Казароли была отметена, и на состоявшемся следующем конклаве папой был избран истинный фаворит кардинальской ложи - Кароль Войтыла, ставший Иоанном Павлом II^[238].

Однако Казароли останется влиятельным и при новом папе, который возведёт его в кардиналы, а после смерти Бенелли в 1982 году станет самым могущественным человеком Ватикана.

Памятник Павлу VI с масонской символикой

Говоря об итогах правления Павла VI и его окружения, уместно привести слова того же аббата Билля, сделавшего следующее обобщение: «Можно сказать, что с политической точки зрения он был левым, с точки зрения интеллектуальной - он модернист, а в религиозном плане - это франкмасон. Действительно, при нём вера была разрушена с помощью экуменизма, евангелизация была заменена диалогом, Царство Божье было заменено “Царством Человека” во имя светскости и так называемых “прав человека”. Похоронив веру и первичность личности Иисуса Христа, католическая мораль, переставшая рассматривать последствия «первородного греха», растворилась, а единственной легитимной формулой отношений между Церковью и государством был объявлен диалог. Это продвижение “диалога” было на протяжении веков фактическим осуждением доктрины и практики Церкви. Божественная религия почти исчезла перед лицом свободы человека, которая берёт верх над данной в Откровении истиной, христианская религия превратилась в одно из мнений. Рай, Ад, Милость, проклятие, набожность, нечестивость потеряли своё значение»^[239].

Не случайно, когда Павел VI умер, итальянский «Масонский журнал» (Rivista Massonica. № 5, 1978. Vol. LXIX) написал: «Для других это смерть папы: событие, к счастью, редкое, но происходящее с разницей в годы и десятилетия. Для нас же это смерть Того, кто положил конец осуждению Клемента XII и его последователей. Впервые в истории современного франкмасонства глава самой крупной религии Запада умирает не в состоянии вражды к франкмасонству. И впервые в истории франкмасоны могут недвусмысленно почтить память на могиле папы (Павла VI)»^[240].

Барельеф на вратах базилики св. Петра с изображением Павла VI

В 1986 году по инициативе Паскуале Макки в Сакро-Монте-ди-Варезе под Миланом в честь Павла VI был поставлен памятник, на открытии которого присутствовали Джулио Андреотти, кардинал Казароли и другие. Особенностью его является то, что он содержит масонскую символику, которая подробно описана в книге Франко Адресса «Масонский памятник Павлу VI»^[241]. Масонская пентаграмма изображена и на тыльной стороне руки понтифика на его барельефе на бронзовых вратах базилики св. Петра, которые были установлены при Павле VI. Этот барельеф посвящён II Ватиканскому собору и сохранялся он, пока аббат Билля не обратился к одному из влиятельных кардиналов и не добился его замены.

Глава 18
Смена вех: «Опус Деи»,
Вашингтон и Кароль Войтыла

Понтификат Иоанна Павла II (Кароля Войтылы), избранного в октябре 1978 года, стал одним из самых долгих: он длился 26 лет и 5 месяцев (с 1978 по 2005 г.).

За всю историю католической церкви это был первый случай, когда папой был избран славянин, поляк, что стало возможным в силу ряда причин. Связано это было и с началом перехода американского руководства к новому, жёсткому внешнеполитическому курсу в отношении стран социализма, в противоборстве с которыми главная ставка делалась на Польшу и Польскую католическую церковь, и с личными качествами и идейными взглядами самого Войтылы. Важным фактором являлось то, что Ватикан встраивался в новую реальность второй половины 70-х годов - периода становления постиндустриальной эпохи, характерными чертами которой стал переход западного правящего класса к неолиберальной социально-экономической стратегии, постепенный демонтаж государства «всеобщего благоденствия», для чего требовалась глубокая перестройка сознания элит. В этих условиях на ведущие позиции в Католической церкви начинает выдвигаться орден «Опус Деи». Именно Вашингтон и «Опус Деи», считается, сыграли ведущую роль в обеспечении прихода к власти Войтылы.

С начала 70-х годов транснациональные корпорации и банки открыто заявляют о себе как о субъектах мировой экономики и политики, причём более влиятельных, чем сами госу- дарства^[242]. Осуществляя экспансию, они стали связывать в единую сеть разбросанные по всему миру и подчинённые им анклавы, и в этих условиях границы и сама государственная власть стали выступать уже в качестве препятствия для функционирования транснационального бизнеса. Именно тогда в недрах ТНК и ТНБ разрабатывается стратегия, направленная на слом системы национально-государственного регулирования и перехода к открытому «глобальному» обществу. Приоритетное значение приобретает пропаганда «единого человеческого общества», «мира без границ», единого глобального денежного обращения, свободы движения народов, идей, товаров и услуг. Стали поддерживать всё, что давало возможность оправдать необходимость глобализации и одновременно дискредитировать государство в качестве эффективного регулятора хозяйственной и социально-политической жизни.

На это начали работать соответствующие мозговые центры, главную роль среди которых играл созданный в 1968 году Римский клуб. Своей деятельностью он совершил радикальный поворот в управлении сознанием западного человека, перейдя к обоснованию необходимости глобальной системы управления с помощью «научно обоснованных» положений, в основе которых в реальности лежало оккультно-пантеистическое мировоззрение движения «Нью-эйдж» с его культом «глубинной экологии»^[243].

Джимми Картер и Збигнев Бжезинский

Спровоцированный в начале 70-х годов самими западными элитами экономический и финансовый кризис вверг западного человека в состояние психологического шока, которое было использовано для начала жёсткой критики неокейнсианства и созданного на его основе «социального государства». В этих целях в 1973 году формируется ещё одна структура теневой власти под контролем Дэвида Рокфеллера и под руководством Збигнева Бжезинского - Трёхсторонняя комиссия, направленная на преодоление разногласий и консолидацию правящих элит трёх регионов (США, Европы и Японии) в отстаивании и проведении неолиберального курса^[244]. Главной тематикой подготавливаемых Трёхсторонней комиссией документов стали глобализация и освобождение элит из-под контроля государства и гражданского общества.

Меняется и внешняя политика США.

В 1977 году президентом становится Джимми Картер, в администрации которого одну из ключевых ролей стал играть Збигнев Бжезинский, назначенный помощником по национальной безопасности. Бжезинский был крупнейшим и лучшим специалистом по СССР и странам Восточной Европы, членом многочисленных организаций, влияющих на ход мировых событий, и напрямую определял характер и стратегию американской внешней политики. Положив в основу своей внешнеполитической деятельности защиту «прав человека», американское руководство развернуло мощную пропагандистскую кампанию против Советского Союза, начав переход от разрядки к новому этапу «холодной войны». И в силу того что Польша рассматривалась как слабое звено в социалистическом лагере, именно здесь велась главная работа, направленная на подрыв политической системы, а ключевая роль в этом отводилась Польской католической церкви, в руководстве которой доминировали антисоветские настроения. Работа с Польской церковью облегчалась тем, что Бжезинский является поляком, католиком и всегда крайне негативно относился к России и русским.

Задолго до появления движения «Солидарность» США финансировали католические организации Польши и укрепляли отношения между Римской курией и епископатом в целях ослабления контроля со стороны государства, а через Американское посольство с конца Второй мировой войны осуществлялась переписка польских епископов. Фактически все послевоенные годы Польская церковь, бывшая для американцев основным источником информации об общем состоянии страны, готовила заговор против власти под руководством Ватикана и распорядителя «золотого дна» кардинала Спеллмана^[245]. Особое же место в этом «сотрудничестве» занимала курия архиепархии Кракова, во главе которой в 1964 году встал Кароль Войтыла.

Молодой Кароль Войтыла

Войтыла, родившийся в Вадовице, недалеко от Кракова, получил филологическое и философское образование в Ягеллонском университете. Во время немецкой оккупации он работал на химическом заводе компании Solvey. В 1942 году записался на курсы подпольной Краковской духовной семинарии, решив принять сан, и с 1944 года до конца войны работал в Епархиальном управлении под началом краковского кардинала Стефана Сапеги. В 1946 году он был рукоположен в священники, затем учился в Папском университете св. Фомы Аквинского (Ангеликум) и после защиты диссертации в Ягеллонском университете преподавал в Краковской духовной семинарии и Люблинском католическом университете.

Войтылу активно продвигали и Пий XII, и Павел VI, оказывавший ему особое покровительство, рассматривая его как своё доверенное лицо в Польше. Он был единственным из иностранцев, которого папа принял 11 раз. Объяснялось это тем, что Войтыла рассматривался как «свой», и не только из-за его антикоммунизма, но и в силу его откровенно модернистских взглядов. В Польше Войтылу знали как прогрессиста, либерала и антитрадиционалиста, не чурающегося активной светской жизни (увлечение турпоходами, спортом, современными рок- и джаз-оркестрами).

Уже будучи рукоположенным в епископы, Войтыла принял участие в четырёх сессиях II Ватиканского собора, выступив горячим сторонником перемен. Он сыграл важную роль в подготовке Пастырской конституции о Церкви в современном мире и Декларации о религиозной свободе. В 1964 году его возводят в сан архиепископа, митрополита Краковского, а в 1967 году назначают кардиналом.

Особую симпатию он проявлял к иудаизму, что некоторые исследователи, в частности специалист по еврейской генеалогии Яков Вайс, объясняют его происхождением, утверждая, что его мать Эмилия Качоровски принадлежала к иудейской семье^[246]. Как вспоминал Жак Маритен, после заседаний Собора Войтыла рассказывал ему: «Созыв Собора и его подготовка имели неожиданный результат... Дух Христов, действительно, не отказывается пользоваться ими (другими религиями. - О.Ч.). Новая концепция идеи народа божьего (так в тексте. - О.Ч.) приняла эстафету у старой правды о возможности искупления вне границ видимой Церкви. Церковь хочет вести диалог с представителями этих религий. И здесь иудаизм занимает совершенно особое место»^[247].

Надо сказать, что даже на фоне тогда уже широко распространённого модернизма взгляды Войтылы выглядели крайне радикальными. Они основывались на феноменологии Макса Шелера и Эдмунда Гуссерля, увлечение которой привело Войтылу к настолько глубокому искажению христианского учения, что оно означало фактически переход к чисто антропоцентричному мировоззрению, масонскому гуманизму, что ясно отразилось в книге Войтылы «Личность и действие», выпущенной в 1969 году и вызвавшей серьёзную критику теологов Краковского университета. Вот только некоторые из изложенных в ней тезисов:

• Бог не является историческим существом, которое соработничает с человеком, и человек не соработничает с Богом, но действует только в сотрудничестве с другими людьми. Религия происходит не из Божественного откровения, но является только плодом человеческого воображения. Католическая религия не отличается от других культов;
• единственное реальное значение Нового Завета находится в объяснениях философского характера;
• чисто человеческое, солидарное и универсальное сообщество - вот настоящая христианская церковь, как её раскрывает Евангелие, толкуемое новым образом, отличным от существующей тоталитарной церкви;
• любую божественную тайну нужно рассматривать как вариант системы чистой мысли. Традиционное догматическое христианство является одной из таких ошибочных систем;
• спасение-самореализация человечества не имеет вечной природы. Оно не принесёт человеку никакого воскресения плоти. Наивную надежду на вечную жизнь, как и веру в Вознесение и пришествие Господа во Плоти нужно понимать не иначе, как символически;
• в другом мире, после смерти, мы не будем ни вознаграждены за наши добрые дела, ни наказаны за грехи;
• человек - это видимый Бог. Видеть человека - значит видеть Бога^[248].

Взляды Войтылы полностью вписывались в «новую теологию» Постсоборной церкви, которая исходит из масонского понимания спасения. В своей работе 1970 года «Признак противоречия» он пишет, что Христос умер за всех людей, а значит, каждый человек спасён, «знает он об этом или нет, принимает ли он это в силу своей веры или нет». То есть Искупление спасёт всех. На основе этого Войтыла формулирует «новую экклезиологию» и «новое Откровение» веры, в соответствии с которыми единственная задача Христа - «полностью раскрыть в человеке его самого», то есть человек - это не грешник, нуждающийся в Искуплении, которое он получает через веру и крещение, но человек самообожествляю- щийся. Этот подход размывает границу между «естественной религией» и христианством и уравнивает вообще все религии. Традиция трактуется уже не как верность Истине, открытой Богом, но как субъективный религиозный опыт, переживаемый любым индивидом^[249].

Анализировавшие работы Войтылы исследователи-традиционалисты указывали, что в них ясно прослеживается теософское и антропософское влияние, которое шло от последователя Р. Штайнера Мечислава Котларчик, большого друга Войтылы, основателя Рапсодического театра, в котором будущий папа играл во время войны^[250].

Такой же новый взгляд был у Войтылы и на литургию. В 1965 году в беседе со своим другом о проблеме восприятия культуры он говорил: «Конечно, мы оставим основные элементы - хлеб, вино, но всё остальное будет изменено в соответствии с местными традициями: слова, жесты, цвета, одежда, пение, архитектура, декорации... Проблема литургической реформы огромна!».

Религиозный синкретизм Войтылы обеспечил ему поддержку масонского ядра церковной иерархии и дружбу с одним из влиятельных его представителей, уже упомянутым нами архиепископом Вены, кардиналом Кёнигом, у которого он всегда останавливался во время своих поездок в Италию. Через Кёнига поддерживал связь с Войтылой и орден «Опус Деи», связывавший с ним особые надежды.

Деятельность «Опус Деи» приобрела в эти годы чрезвычайную активность, что стало возможным в силу уникальных особенностей данной организации, до такой степени засекреченной, что в Испании, откуда она родом, её называют «белой мафией» или «белым мас- сонством».

Эскрива де Балагер обращается к мирянам

Созданный в 1928 году испанским священником Хосемарией Эскрива де Балагером (1902-1975) в условиях франксистской Испании, «Опус Деи» явил собой принципиально новый тип орденского объединения.

Кроме духовенства орден включает в себя и мирян, которые могут «обрести святость» в мирских, будничных делах, выполняя совершенным образом свои профессиональные обязанности в определённой общественной сфере. Эскрива ставил своей целью формирование «духовности мирян», которая фактически воспроизводила протестантскую этику с её сакрализацией мирской деятельности, в которой человек призван полностью реализовать себя, добившись успеха и процветания. Эскрива называл это «материализацией духовной жизни». Выполнение любого дела рассматривается здесь как религиозное служение и неразрывно связано со стремлением к лидерству и установкой на принадлежность к элите. Но прежде нужно закалить железную волю, на что направлена вся система воспитания в ордене под началом его главы. В своём главном труде «Путь», содержащем 999 максим, Эскрива наставлял своих учеников следующим образом: «Ты - как все? Как баран из стада?.. Ты же родился лидером! Среди нас нет места теплохладным» (16 пост.). «Воля... Да, без неё не обойтись. Не презирай малых дел. Неустанно смиряй себя в малом (которое не стоит сравнивать с пустяками) - и ты с помощью Божией укрепишь свою волю. Так ты научишься владеть собой и станешь лидером, чтобы убеждать, вдохновлять и увлекать личным примером, а именно: словом, знанием, силой своего духа» (19 пост.)^[251].

Эта устремлённость на успех в миру обусловила изначальный интерес ордена к экономике, банковскому делу, к участию в государственных органах власти (при формально декларированном аполитизме), а также то особое внимание, которое он уделяет школам, университетам, центрам по подготовке менеджеров, экспертов по финансам и прочим. Именно технократы и политики, связанные с «Опус Деи», сыграли решающую роль в трансформации экономики и государственных структур Испании в 60-70-е годы, после выхода страны из международной изоляции, приспособив её к западноевропейским стандартам. Так что использование современных технологий для «всеобщей мобилизации мирян» (как выразился преемник Эскрива Альваро де Портильо в 1982 г.) стало главным новшеством ордена, разработавшим стратегию, исходящую из старого принципа: «Кто управляет страной, определяет её религию». Поэтому главными объектами интереса ордена являются аристократы, интеллектуалы и деньги^[252].

Другая особенность «Опус Деи», обеспечивающая крайнюю эффективность его работы, заключается в том, что он создан по модели секты, в которой жёсткая структура управления, централизованное иерархическое устройство и железная полувоенная дисциплина (полное подчинение духовному руководству) сочетаются с сетевым типом организации. Орден основан на строго клерикальной и иерархичной конституции, в которой священники, объединённые в Священническое общество Святого Креста, играют определяющую роль и заняты просвещением мирян. В результате члены «Опус Деи» оказываются в закрытом, замкнутом мире, будучи абсолютно уверены, что именно здесь они достигают полной свободы в самореализации^[253]. Дисциплина выражается в строгом подчинении своему начальнику в соответствии с постулатами Эскрива, напоминающими наставления Игнатия Лойолы: «Слушайтесь, как слушается орудие в руках мастера. Оно ведь не остановится, чтобы спросить: “А зачем то?”, “А зачем это?” Так и вы твёрдо верьте, что вам не велят ничего, что было бы дурным и не служило славе Божьей» (617 пост.), «Послушание должно быть немым» (627 пост.), «Миряне могут быть только учениками» (61 пост.), «Священник - каким бы он ни был - всегда второй Христос» (66 пост.)^[254].

Все члены общества подразделяются на три ступени: нумерарии (священники и миряне) - штатные, являющиеся полными членами организации и выполняющие руководящие функции, обладающие университетским образованием, живущие в целибате, соблюдающие все обеты и правила, отдающие весь заработок в пользу организации ордена (20 % членов); аггрегати - штатные члены, которые также холосты и отчисляют часть своего заработка (25 %); супернумерарии - сверхштатные, могущие состоять в браке (50 %). Наконец, в ордене существует также категория «сотрудников», которые официально не являются членами организации, а числятся её сторонниками. В 1950 году орден получил согласие Ватикана на то, чтобы в списки этих «сотрудников» включались не только нехристиане, но даже неверующие, что резко расширяет круг его охвата.

В соответствии с этой структурой строится вся деятельность ордена, представляющая собой также трёхуровневую систему. Главную роль играют официальные центры и учреждения, представляющие духовную прелатуру. Несмотря на то что число священников не превышает 2,1 % членов, они играют определяющую роль и выполняют главные управленческие функции.

Затем идут организации, создаваемые правоверными мирянами, как членами, так и сочувствующими и симпатизирующими ордену. К ним относятся университетские центры, центры профессионального обучения, часто регистрируемые как фонды, культурные центры, ассоциации, институты, где и происходит рекрутирование основной массы молодёжи. В названиях этих организаций не присутствует название «Опус Деи», но они связаны с ним теснейшим образом на религиозном уровне. Часто «Опус Деи» берёт на себя ответственность за духовные аспекты их деятельности, что указывается в соответствующих проспектах этих организаций («духовное воспитание доверено “Опус Деи”, личной прелатуре Церкви»).

И наконец, третий уровень. Он включает в себя различные финансовые, политические и идеологические учреждения, также создаваемые людьми «Опус Деи», но не связанные с орденом на религиозном уровне. К ним относятся личные фонды, работающие на международном уровне и связанные с банками и промышленными предприятиями, политические клубы и семейные ассоциации. Эти учреждения, создаваемые и в тех странах, где «Опус Деи» не имеет своего представительства, настолько скрытно внедрены в структуру ордена, что их очень трудно распознать. Руководители этих организаций действуют как частные лица, и орден не несёт никакой ответственности за их действия. Так что, когда «Опус Деи» утверждает, что он служит лишь духовным целям, то с формально-юридической точки зрения это так, а на практике дело обстоит совсем иначе^[255]. Данная система позволяет ордену осуществлять проникновение в различные сферы и вовлекать в свою деятельность широкий круг людей. Так что, если, по данным самого ордена, в 2010 году число его членов достигало более 88 тысяч человек^[256], то в деятельности связанных с ним организаций участвовало около 900 тысяч человек^[257].

Надо сказать, что многие исследователи, религиозные и общественные деятели рассматривают «Опус Деи» как секту. Характерно, что когда в 1986 году Св. Престол опубли- ковал материал «Сектантский феномен, или Новые религиозные движения: вызов священникам», посвящённый анализу протестантских евангелических организаций, Американская ассоциация бывших членов «Опус Деи» (ОБАИ) заявила, что критерии, установленные Ватиканом для определения сект, полностью применимы к ордену Эскрива. Показательно, что об этом писал и один из основателей ордена Раймундо Паниккар: «То, что вначале представляло собой небольшую более или менее харизматическую группу, постепенно, в силу обстоятельств и того, что было скрыто в самом духе основателя, превратилось в то, что социологи называют сектой»^[258]. Именно так оценивают «Опус Деи» и известный французский исследователь сект, бывший главный викарий Жак Трусляр^[259], и парламентские комиссии Франции и Бельгии, утвердившие эту оценку в специальных докладах (1996 и 1997 гг. соответственно).

Президент Всемирного совета синагог, сотрудник «Опус Деи» Анхель Крейман

В этом нет ничего удивительного, так как Эскрива де Балагер в самом начале своего пути восхищался двумя организациями: орденом иезуитов и масонством.

Как пишет исследователь Ивон ле Вайан, при изучении масонства и «Опус Деи» бросается в глаза их полное соответствие, они выглядят как копии друг друга. Похоже всё: вербовка с помощью прозелитизма, посвящение, несколько разрядов членства, постепенное приобщение к «тайне», поведение членов в отношении друг друга, техника проникновения в разные круги, и в первую очередь - в среду интеллектуалов и бизнесменов, создание и контроль за параллельными структурами^[260].

Что касается учения Эскрива, то его можно определить как католический вариант кальвинизма. Вместе с тем сами еврейские источники указывают на его близость к иудаизму. Так, бывший главный раввин Чили и вице-президент Всемирного совета синагог Анхель Крейман, являющийся сотрудником «Опус Деи», в своём выступлении на посвящённом Эскрива конгрессе, состоявшемся в Риме в 2002 году, заявил: «Многие идеи Хосемарии Эскрива вызывают в памяти талмудические традиции и демонстрируют его глубокое знание мира евреев, а также его страстную любовь, о которой он открыто говорил, к двум евреям - Иисусу и Марии... Более всего его учение уподобляется иудаизму в призыве к людям служить Богу своей созидательной работой, каждый день совершенствовать мироздание (в каббалистической доктрине - Tikkun Olam - «восстановление мира» путём совершенствования работы»)^[261].

Ряд исследователей, говоря об этой близости орденского учения к талмудической традиции, не только выявляют иудейские корни ордена, но и видят в нём яркое проявление тайного иудаизма. Наиболее полно эта проблема была исследована в книге Opus Judei (автор взял псевдоним Хосе Мария Эскрива), изданной в 1994 году колумбийским издательством Orion Publications^[262].

Автор рассматривает деятельность де Балагера как одно из проявлений криптокатолицизма, широко распространённого в Испании в силу исторических и политических причин. Крещёные иудеи активно проникали в священническое сословие, тайно распространяя свою идеологию и привнося сюда чуждые христианству взгляды и принципы. Одним из таких, по утверждению автора, является и Эскрива, чья настоящая фамилия была Эскриба - по-испански Escriba, что значит «книжник», то есть «учёный и толкователь законов для иудееев» (так указано в академическом издании Словаря испанского языка). Как известно, именно книжники разрабатывали тайную герметическую науку каббалу, являясь носителями эзотерической традиции, продолжателями которых были раввины, из рода которых и вышел де Балагер, чьей любимой фразой была: «Мы являемся остатком народа Израиля. Мы то, что осталось от народа Божия».

Эмблема «Опус Деи»

Соответственно, свой орден он создавал по модели иудейской общины, закрытой для чужих, со своим тайным уставом, определяющим внутренние нормы поведения.

Показательно, что и главный труд де Балагера «Путь» написан в виде кратких нравоучительных правил, максим, воспроизводящих литературные традиции крещёных иудеев XVI и XVII веков. Открытая им при резиденции ордена в Мадриде часовня была украшена каббалистическими и масонскими знаками, так же, как роза в эмблеме ордена, присутствующая и в логотипе орденского издательства Ediciones Rialp, взята из каббалистической традиции и в книге «Зоар» означает «Собрание Израиля» - малхут. Поскольку, по указанию де Балагера, на крестах никогда не изображалось тело Христа, всё это перекликалось с розен- крейцеровской символикой^[263]. Интересно, что полное название ордена - «Священническое общество Святого Креста и Опус Деи», а в Барселоне было принято, что если крещёный иудей говорил «сегодня мы идём в церковь Святого Креста», имелась в виду тайная сина- гога^[264].

Внутреннее устройство ордена, его структура и принципы также воспроизводят религиозную и гражданско-правовую жизнь иудейской общины, регулируемую Талмудом и рав- винистическими законами кагала. Фактически члены ордена живут по нормам кагала, только выражаются они христианским языком по принципу - говорить по-христиански, а думать и чувствовать по-иудейски. И так же, как кагал в любом государстве оставался автономной, замкнутой единицей со своей жёсткой системой управления, так и «Опус Деи» действует как закрытая секта. Его руководство полностью подчиняет себе своих членов, контролируя каждый аспект их жизни, идёт ли речь о политике, экономике или религии, не допуская какого- либо неповиновения и в то же время внушая чувство превосходства над другими, не принадлежащими к «избранному народу». Орден использует хорошо разработанную технику контроля за сознанием, добиваясь проникновения в различные сферы общественной жизни.

То же относится и к теологии ордена, которая, как пишет автор Opus Judei, представляет собой «иудейскую теологию в христианских одеждах. Его концепции и понятия имеют двойную семантику, двойной смысл и с помощью христианских аргументов и терминов воспроизводят иудейские смыслы и опыт, имеющие противоположное значение». Как говорил сам Эскрива, «Опус Деи» «является одеждами для народа Израиля»^[265]. При этом Эскрива никогда не скрывал, что питает особые чувства к иудеям, и подчёркивал, что христиане должны гордиться своей «иудейской родословной». Во время своего пребывания в Лондоне он останавливался в доме лондонского раввина, а члены ордена поддерживали тесные связи с израильскими информационными службами и с Моссадом.

Из того же, свойственного и иудеям, стремления к «материализации духовной жизни» происходит особый интерес ордена к финансам, причём к сфере высоких финансов. Именно благодаря своим финансовым ресурсам, основой которых были испанские банки, и ключевым позициям в экономике и политической сфере Испании орден обеспечил своё продвижение в верхние эшелоны церковной иерархии.

Надо сказать, что первоначально деятельность «Опус Деи» вызывала настолько серьёзные опасения у властей франкистской Испании, что в 1941 году учреждённый Франко трибунал для подавления масонства и коммунизма предпринял расследование деятельности Эскрива, обвинив его в том, что под именем «Опус Деи» скрывается «иудейский филиал франкмасонства». Однако процесс так и не начался, и, хотя позже этот вопрос неоднократно поднимался светскими властями, ордену удалось открыть свою резиденцию в Риме, куда Эскрива переехал в 1946 году. В 1947 году «Опус Деи» был признан указом Пия XII, а в июне 1950 года окончательно получил свой юридический статус.

Произошло это при покровительстве со стороны Августина Беа (тоже крещёного иудея), видевшего в Эскрива «своего» человека и обеспечившего ему тесные связи с Курией. При этом решающей в карьере Эскрива стала его встреча с Пием XII в июне 1946 года, в ходе которой тот познакомил его с «архитектором ватиканских финансов» Бернардино Нога- рой, о деятельности которого мы уже писали. С таким же рвением, с каким Ногара управлял финансами Св. Престола, он приступил к сотрудничеству с «Опус Деи», оказавшись в итоге в эпицентре орденской экономики, выступая одновременно в роли советника, помощника и организатора финансовых операций. И хотя в «Опус Деи» о Ногаре никогда не говорили, именно он обеспечил «экономическое чудо» ордена^[266].

В 1956 году Ногара настоял на том, чтобы II всеобщий конгресс «Опус Деи» прошёл в швейцарском городе Айнзидельн, после чего он вместе с Эскрива и его помощником Альваро де Портильо в целях проникновения в финансовую сеть Швейцарского банка осуществил поездку в Цюрих, Берн и Женеву, в ходе которой были установлены контакты с представителями Союза швейцарских банков и рядом других влиятельных персон. В результате именно здесь, в Швейцарии, расположился Международный экономический центр ордена, управляющий разветвлённой системой финансов, тесно связанной с иудейскими банками.

Среди ключевых институтов этой системы - банк «Готтардо» и созданный в 1972 году в Цюрихе фонд Лиммат, связанный с банками и фондами Испании, Германии и Южной Америки. О Фонде было сказано, что он преследует цели исключительно общественного назначения и именно в сфере образования, поэтому освобождён от налогов. При этом председатель наблюдательного совета фонда цюрихский адвокат Альфред Видеркер возглавлял одновременно административный совет Нордфи-нансбанка, Банко Атлантико и входил в банкирскую сеть Роберта Кальви^[267].

Финансовые связи позволили Эскрива укрепить позиции ордена в Риме, где он начал вести активную работу среди влиятельных католиков и не только: он тесно общался и с протестантами, и с иудеями, и с агностиками (напомним, что именно Св. Престол разрешил ордену в 1950 году иметь среди его «сотрудников» и неверующих). Такой религиозный либерализм, в духе экуменизма Иоанна XXIII и Павла VI, предопределил крайне положительное отношение Эскрива ко II Ватиканскому собору, в работе комиссий которого принимали участие два священника ордена - де Портильо и Эрранс (де Портильо был секретарём Подготовительной комиссии по делам мирян и консультантом в некоторых других комиссиях).

Революционные решения Собора полностью соответствовали установкам Эскрива. В апреле 1967 года в интервью нью-йоркскому Time он отмечал: «Мы рады услышать, что Собор торжественно заявил, что Церковь не отметает тот мир, в котором она живёт, ни его прогресс, ни его развитие, но что она его понимает и любит». «Что меня также в большой степени порадовало, так это то, что II Ватиканский собор совершенно ясно заявил о божественном призвании мирян. Без всяких претензий я хотел бы сказать, что Собор... подтвердил то, что с Божьей милостью мы практикуем и преподаём в течение стольких лет.»^[268] В связи с этим большинство членов «Опус Деи» настойчиво утверждают, что Эскрива опередил «аджорнаменто» и «всеобщий призыв к святости», заявив, что святость не является прерогативой религиозной элиты, ещё за несколько десятилетий до того, как Собор сформулировал это в качестве религиозной доктрины.

Ту же мысль высказал и папа Иоанн Павел II, заявив в своём приветственном обращении к студентам в августе 1979 года, что откровение Эскрива «предвосхитило ту теологию мирян, которая характеризовала Церковь во время проведения Собора и в постсоборный период»^[269]. Исходя из этого, последователи Лефевра позже напишут: «Это не столько “Опус Деи” продолжает дело II Ватиканского собора, сколько наоборот»^[270]. Ещё более красноречиво оценил роль Эскрива не очень благоволивший ему кардинал Джованни