На главную вступление Грозный Казахстан Сибирь Куба Тюмень отец стихи
Отзывы и дополнительную информацию присылайте по электронной почте:st-1@narod.ru
НЕФТЬ
Итак, по завершении работ на скважине, нам с начальником экспедиции пришлось оказаться в Тюмени, в геологоуправлении.
Когда я вошел в приемную Эрвье, то увидел в кабинете Шалавина. Мы расстелили на зеленом сукне длинного стола у окна каротажные диаграммы. Вот нефтяной пласт. Вот глубина кровли, а вот глубина его подошвы. Вот его толщина. А вот в чемоданчике нефтяной песчаник из этого пласта. Шалавин и Эрвье на мгновение смотрят друг на друга. Эрвье стоит у окон, спиной к ним, он смотрит на диаграммы, на нефтяной пласт, на нефтяной керн. Они молча протягивают друг другу руки, пожимают. В глазах Эрвье особое свечение, какой- то блеск радости от долгожданной и полученной удачи. Молчат. В этом молчании многие годы поисков нефти в Тюменской области. Я стою в сторонке, смотрю на этих людей, которые намного старше меня, занимают высокие руководящие должности, которые уже неоднократно обругали меня за всякие мои срывы. И вот мы втроем стоим, а на столе лежат документы, подтверждающие, что уже нефть есть. Эрвье по телефону зовет своих заместителей и руководителей служб. Входят несколько человек из руководства управления, в том числе Белкина Софья Гдальевна, старейший геолог, жена нашего начальника экспедиции, впоследствии Лауреат Ленинской премии, Ансимов Владимир Владимирович, главный геофизик управления, тоже впоследствии такой же лауреат. Еще несколько человек. Они все сгрудились возле стола, рассматривали керн и диаграммы. Я как-то оказался за их спинами. Начали принимать решение как испытывать пласт. Дело в том, что опыта изучения нефтяных пластов практически у всех, за исключением Шалавина Михаила Владимировича и Белкиной Софьи Гдальевны, не было. Они двое еще до Отечественной войны работали в Баку, Грозном на нефтяных промыслах. Но это было давно. А сейчас деликатность ситуации заключалась в том, что в пласте мог быть ВНК. Что это такое? А это водонефтяной контакт. Ведь те, кто стояли, закончили в разное время институты и читали и видели случаи, когда в пласте вверху бывает нефть, а пониже вода. Так вот чтобы обеспечить приток только нефти в скважину из пласта, необходимо аккуратно испытать, не задев воду. Они уже получали литры нефти, но нужно получить многие кубометры. Об этом все и думали, но никто из них не мог показать, где эта граница нефти и воды в пласте, на какой глубине. И вот, когда были высказаны опасения о том, что здесь может быть ВНК, я из-за спин вслух сказал: «Там нефть по всей толщине. У нас доказательства по каротажу и по газовому каротажу». Такого от меня не очень ожидали. Ко мне повернулись. Молчание, смотрят в упор. Я еще раз подтвердил, что по всей толщине пласта нефть и нужно стрелять все десять метров. Молчание. Оно и понятно. Риск для всех. Большой. Для меня риска практически нет. Если этот молодой геофизик из Шаимской экспедиции и ошибется, то, что с него взять. Он все равно в выигрыше. Нефть в пласте есть. Это факт. Да собственно этот факт видят все. Но если в пласте ВНК, то получат воду с нефтью. Это конечно тоже неплохо. Значит разворот работ в Шаиме. Хотя вода не нужна. Нужна-бы только нефть. А если только нефть по всей толщине 10 метров? Тогда это успех. И молчаливое раздумье руководителей закончилось рискованным решением: «Испытать весь пласт». Такое решение приняло техническое совещание при начальнике Тюменьгеологии Эрвье Юрии Георгиевиче. При этом же разговоре начальник управления произнес длинную речь, в которой весьма хвалил меня. «Этот молодой человек не носит бороду, как некоторые его возраста. Он работает. Я видел, как он на буровой сам бегал и набирал в бутылки буровой раствор для анализа, по локоть в грязи». Никто не проронил ни слова. Авторитет и власть Эрвье поднимались на большую высоту. Нам было сказано: никому ничего не рассказывать, ничего не показывать, скорее, возвращаться в экспедицию, прострелять стальную колонну, испытать пласт. Мои личные желания совпали с решением техсовета управления. Я изучил каротажные материалы, в получении которых лично участвовал. Я пришел к выводу, что нефть по всей толщине пласта, что в нем нет воды подвижной. Я хотел, чтобы испытали весь пласт, я считал, что там нет воды. Это проверка моих знаний, Если весь пласт простреляем и получим безводную нефть, то я буду прав в своих обоснованиях и далее.
Мы вернулись в экспедицию. Начинается подготовка к перфорации. Везем на скважину заряды для перфораторов, взрывпатроны, детонирующий шнур. На мостках буровой заряжаем. Тяжелые перфораторы ПК-103 перекатываем по доскам, подсоединяем к кабелю. Опускаем, стреляем. Жара. Пот течет с нас ручьем. Страшное количество комаров. Едят поедом. У нас нет антикомариной жидкости, есть некоторое количество мази. Действует где-то полтора часа, затем натирайся заново. Страшно устали. Длительный световой день. Мы хотим поесть и поспать. Более никаких желаний нет. А столовая в пос. Мулымья, а туда если на вахтовке вечером не попадем, то пешком далеко, да и в столовую не успеешь, закроют. И вот мы принимаем свое решение - работу прекращать, все собрать, уехать в Мулымью поспать, поесть, завтра еще привезти дополнительно зарядов для перфораторов. О нашем намерении узнают Махалин и Артемьев. Первый от нашей экспедиции, это его участок, он руководил бурением скважины, он за нее отвечает. Мало ли что произойдет при перфорации. Ведь бывают несчастные случаи. Второй начальник отдела бурения управления. Специально прибыл на испытание. Его послал, конечно, начальник управления сюда. Они к нам подходят, видят, что мы собираем провод, сматываем кабель на лебедку. Интересуются спокойно, почему сворачиваем работу. Мы объясняем, что устали, хотим кушать, нужно привезти еще заряды для перфораторов. Молчание. Все наши аргументы пробуют опровергнуть. Они не одобряют наше решение. Пока еще длинный световой день, можно бы и поработать. То, что мы устали, не очень для них убедительно. Отдохните и вперед. Что хотим кушать, тоже не очень убедительно. Скважина ждет. Нужно было взять с собою еды, не на прогулку пришли, знали, что нужно перфорировать 10 метров пласта. Опровергнуть наш довод, что необходимо из Ушьи привезти еще зарядов, детонирующего шнура и взрывпатронов им трудно. Может и нужны заряды, а также взрывпатроны и шнур. А почему не взяли сразу? Не будут же они пересчитывать, сколько осталось кумулятивных зарядов. А с другой стороны может мы уже и правы. Может, израсходовали положенный лимит, а теперь нужно еще взять. Мало ли какие правила у этих каротажников-перфораторщиков. И вот мы едем в Мулымью. Поели в столовой, отдохнули. Наутро на вахтовке съездили в Ушью. На свой маленький склад. Взяли все, что нужно, положили в рюкзаки, прибыли на скважину. И тут нас недовольные руководители, т. е. Артемьев и Махалин встречают и объясняют еще раз, что мы неверно поступили, уехали, их не послушали. А теперь скважина начала «проявлять», и как же мы достреляем весь пласт, ведь по решению управления прострелять нужно все десять метров. Уже до начала перфорации смонтированы задвижки и трубопровод для отвода нефти в земляной амбар, уже наготове бригада по испытанию, которой руководит Коршиков С.Н. Уже они знают, что скважина начала «проявлять». Значит уже начал работать пласт. Я, начальник каротажного отряда, еще молодой специалист. Сказал, что ничего, достреляем. Это сейчас я понимаю, что это была наглость. Но не от хамства, а от спокойствия, от желания дострелять оставшиеся метры пласта, от молодости. А присутствующие руководители тоже оказались в сложном положении. Остановить перфорацию? На каком основании, если есть решение техсовета управления прострелять все 10 метров нефтяного песчаника. Если геофизики собираются это все дострелять, привезли все необходимое для завершения. В небе вертолет. Приземляется возле буровой. Выходит Шалавин Михаил Владимирович. Спрашивает у всех как дела, что делаем. Антонов и Махалин объясняют, что скважина начала переливать, а геофизики намерены дострелять оставшиеся метры. Шалавин дал команду Коршикову открыть задвижки и направить нефть в земляной амбар. Струя нефти с буровым раствором под давлением понеслась в большой амбар. Тут же закрыли. «Мне все ясно!- удовлетворенно сказал Шалавин - здесь двести- триста тонн, по меньшей мере! Что собираетесь делать?» Это уже к нам. Мы заверили, что как-нибудь достреляем. «Давай, ребята, заканчивайте!» И он улетел. А мы продолжаем. Сейчас, много лет спустя, вспоминая те невероятно рискованные действия, я удивляюсь тому, как нас хранила судьба. Никому не отбило пальцы, никого ничем не стукнуло, ничего страшного не произошло. А была очень опасная работа. Скважина начала «проявлять». Нам нужно опускать заряженный перфоратор. На руках подтащили к устью. Задвижка закрыта. Ее открывают. Мы отходим в сторону. Из трубы, из задвижки вырывается сначала слабая, а затем все более мощная струя жидкости. Буровой раствор и немного нефти. Струя поднимается выше и выше. Затем она спадает и исчезает. В этот момент мы опускаем перфоратор на заданную глубину, стреляем. Итак, мы закончили. Бригада по испытанию проводит испытание. Мы, то есть геофизики, разделились. Я добираюсь в Чантырью доложить, что закончили перфорацию, а оператор Генрих Михельсон, техник, машинист подъемника, газокаротажники приезжают с вахтовкой на скважину. Потом сюда приезжала группа высоких руководителей. Газета «Тюменская правда» N 6 за четверг 13 января 1994 г. К 50-летию Тюменской области. Много лет прошло после описываемых событий. Вот фотографии. На первой странице. Труба. Из нее хлещет нефть. Газ над нефтью. Отражение окружающих сосен в нефтяном озере. Вторая фотография. Стоят у ротора скважины Р-6 Эрвье, Ансимов, академик Трофимук, работники обкома партии и наши: инженер-оператор Генрих Михельсон, газокаротажница Киселева Лариса. Это тот самый земляной амбар, в который была направлена нефть и на краю которого сидел Шалавин. Те самые наши работники каротажного отряда. Тот самый Эрвье. Те самые Ансимов, Махалин. Много лет позже мне довелось встретиться снова с Ларисой Киселевой. Встретились далеко от скважины, в группе геологов-нефтяников под Гаваной в Республике Куба, куда она приезжала вместе с мужем и дочерью.
На переднем плане начальник участка Геннадий Александрович Махалин, сзади газокаротажница Лариса Киселева. Начальник Главтюменьгеологии Юрий-Рауль Георгиевич Эрвье, далее - главный геофизик Владимир Владимирович Ансимов. Держит палец у лица - академик Андрей Алексеевич Трофимук. За ними инженер-оператор каротажа Генрих Михельсон, Справа -работники обкома партии, фамилий не помню. На заднем плане виден домик-вахтовка.
Как-то раз нам с Шалавиным Михаилом Владимировичем довелось ехать с образцами нефтяного песчаника и рулоном каротажных диаграмм. Он чуть не обеими руками держит маленький чемоданчик с образцами пород, я с каротажными диаграммами, на которых виден нефтяной пласт. «Берем мягкий!». «Мне не положено»,- говорю я. «А я тебя и не спрашиваю, - ответил он - Поедешь рядом со мною. Не будешь ведь ехать отдельно от меня!» Я подчиняюсь. Каждый берет билет свой в свои руки. Авансовый отчет оформлять каждому себе. За меня никто не должен оформлять. Едем. «Пошли в ресторан!» Чемоданчики с собой. Они маленькие. Балетки. Оставлять ни в коем случае! Мало ли что. Береженного бог бережет. В этих чемоданчиках - итог многолетней работы не только нас двоих. И если потеряем - голова с плеч. Мы вошли в вагон-ресторан. Шалавин обратился к официанту: «Два коньяка и лимон!» Тот выполнил пожелание немедленно. Начальник экспедиции поднял рюмку. «Будем, - сказал он - прозит!»
Мне кажется, я понимал, что все это не просто так. Мне еще нет 26 лет. А ему - за пятьдесят. Я - молодой специалист. Он - бывалый волк. Он отсидел в тюрьме в войну, строил железную дорогу. Вот он везет начальнику геологоуправления нефтяной керн. Его искали уже много лет. Он везет меня, каротажника, который лично провел каротаж на скважине и ответит на всякие иные специальные вопросы по каротажу, если таковые будут заданы. Ему ясно - объект нужно испытать.
А еще скорее доукомплектовать бригаду по испытанию. И компрессор. А еще нужно уже дать команду бульдозеру: возле буровой, но не совсем у берега вырыть котлован в земле для нефти, которую будут отбирать. Да чтобы нефть не пошла в Конду, ибо подохнет рыба и рыбнадзор съест его самого живьем. Да и самому понятно, что в воду нефть не будут выпускать. А на дне реки несметное количество утопленных бревен. И лежат там они уже годы. И рыба дохнет от них тоже. При сплаве потонуло много бревен. Некоторые всплывают, таранят днища лодок, катеров.
А еще нужно дать команду, чтобы вырезали там же у буровой длинный шест, поставили метки через метр. С обеих сторон прикрепили перпендикулярно дощечки. Это устройство для определения глубины земляного амбара в нескольких точках. Тогда правильнее будет определен объем амбара. Хотя, конечно, ошибка будет, но не очень большая, так как нефти будет выпущено прилично и при большом ее объеме точнее обеспечат замер дебита. И поручить это нужно мастеру бригады по испытанию и геологу. Они будут присутствовать при испытании. Все зафиксируют, что нужно. Да и самому необходимо проверить, что это такое, чтоб ни в коем случае не совершить ошибку принципиальную. Вон их сколько было. Считали дебит на скважине Р-7, а он не тот.
И не мешает предупредить, чтобы проверили часы перед испытанием. Чтобы точно фиксировали время, когда задвижку откроют, и когда закроют. И сколько получили нефти в земляном амбаре. И вертолетчикам дать задание, чтобы сели в Чантырье возле конторы часов в 11, слетаю, посмотрю сам, как идет нефть и прикину дебит. Затем вернусь. Радиограмму в Тюмень, начальнику геологоуправлени Эрвье Раулю-Юрию Георгиевичу. От руки писать не буду. Скажу, чтоб отпечатали при мне на машинке, а я буду диктовать. Отпечатают. Проверю. Подпишу. Радист отобьет ее тут же.
Примерно такие, а может, и иные мысли витали в голове начальника экспедиции. И еще много иных. Но примерно такие были, потому что это самое главное, вокруг чего сейчас вращались заботы и волнения многих работников геологоуправления, экспедиции и еще кое каких более высоких инстанций. Многих ответственных работников, знавших о том, что вот-вот должна быть большая нефть на скважине.
А еще мыслей было много... Вот если дебит будет приличный, то сразу жди резкого увеличения метража по бурению. А того и этого нет. Жить негде, буровых станков сколько? А чем испытывать? Если навигация будет удачной, довезут уголь для котлов, ГСМ, оборудование, а еще каротажные подъемники и станции и аппаратуру, еще нужно несколько бухт каротажного и бронированного кабеля. Вот без конца у каротажников отказывают приборы, и черт их знает, как быть. Вроде грамотные ребята, институты закончили и понимают в аппаратах больше меня, а частые срывы. Но работают с каким-то упорством. Хорошо скажу, работают. А нужны плотники и гвозди, и сухая штукатурка, и уже стройучасток требуется расширить. Нужны щитовые сборные дома. Если нефть пойдет в скважинах, то не успеют все необходимое по навигации завезти. Ведь остальные экспедиции разбросаны по всей Тюменской области до Салехарда. И там тоже болота и морозы.
А начальник геологоуправления уже не в Тюмени, а идет на специальном флагманском катере где-то на севере и все радиограммы ему идут прямо туда. Особо важные. А текущие дела пока решает Быстрицкий, которого оставил Эрвье за себя на период командировки. Еще нужно на склад завезти много продуктов. Вот уже самолетами завозят прямо на буровую помидор болгарских, яиц. Ешь яичницу! А метраж по бурению, который дадут, трудно будет вытянуть. Жалеть никто никого не будет. А еще нужно, чтобы зам. договорился с леспромхозами о том, чтобы наших рабочих и ИТР пускали во все столовые и магазины. А начальство рыбкоопов будет сопротивляться. У них небольшие склады, на нас не рассчитывали. Стройте сами, завозите сами. А нужно просить местную власть, чтоб давали рыбу, а ее еще нужно выловить и складировать в холодильниках. И народ в экспедиции разный. Текучка большая. А народ идет из заключения. И нужно их брать. А дисциплина не на высоте, да и райком партии требует усилить политико-массовую и воспитательную работу и с молодежью и со всеми. А недолго и выговор схлопотать по партийной линии в райкоме.
Нам прислали по воде, то есть на баржах, буровое оборудование, технику. Новые машины, прямо с конвейера, в правой стороне у сиденья, внизу у ноги - отштамповано на заводе место для приклада. Это шли военные машины для армии. Теперь пошли нам. Приходилось потом ездить на амфибии. Передо мною металлические пластинки с четким текстом: «Помни! Враг подслушивает! Веди передачи кратко!» Такие лозунги знали наизусть все водители, вернувшиеся из армии: «Болтун-находка для врага! А враг не дремлет, он хитер и коварен!»
Обещанные каротажные подъемники и лаборатории пришли. Правда, сначала получился казус. Загрузили и прислали нам в первый рейс не каротажный, а перфораторный подъемник для одножильного бронированного кабеля. Мы работали на оплеточном кабеле, трехжильном. Сообщили об этом в Тюмень.
Конечно, и этот пригодился. В нем с завода тогда отгружали полный набор инструмента, а также некоторое специальное снаряжение, например, кувалду. Пока подъемник прошел этап пребывания на складе, кувалду сперли. Вообще к имуществу со стороны рабочих видел неодинаковое отношение. Одни относились как к общественной собственности, никогда ничего не воровали, тогда как другие или безразлично или так, что только смотри. Когда у нас стало несколько машин и машинистов, когда возникла необходимость завоза техники на буровые заранее, а там оставлять практически без присмотра, то наши рабочие мне и ИТР предложили такой вариант: разделить все комплекты инструмента по количеству машинистов и им раздать под расписку. Тогда каждый будет знать, что если он без инструмента, то он сам виноват. Все числилось на мне! Я не послушался их совета, настоял на том, чтобы в каждой машине лежал полный комплект. Приехали - он на месте. Мне подчинились. Через некоторое время все забили тревогу - инструмент быстро исчезает из машин. Если не принять экстренных мер, растащат все оставшееся - и нечем будет работать, Добыть инструмент трудно. Он нужен всем. Я тут же признал свою ошибку, согласился. Машинисты быстро разделили все, что осталось, и всегда возили с собой. У каждого свой комплект.
Я вспоминаю описания поездки Петра Первого, императора России в Голландию. Там, (по истории) он сначала купил набор инструментов, а потом уже нанялся в учение на строительство кораблей.
О собственности инструмента разговор особый. Мне приходилось близко общаться с кубинским техником, работавшим в нашей комнате. Он выполнял впоследствии и для меня некоторые чертежи. Их использовал при сообщении на конференции. Так вот в 1972 году я видел в его руках хорошие чертежные инструменты производства Японии, ФРГ, удобные ручки. Он оформлял хорошими шрифтами разные схемы, карты. Он никому не давал эти инструменты. Никто у него их не спрашивал. В наших организациях я таких не видел нигде. Такой инструмент продавали за рубежом за доллары. Мне рассказывали, что были случаи приобретения нашими чертежниками за рубежом (в то время именно) подобных инструментов. Как только начальство обнаружило это, оно завалило бесконечными объемами работ именно эту чертежницу, тогда как другим работы стали давать поменьше. А с оплатой вопрос не решили. И чертежница «потеряла» набор понравившегося ей инструмента...
В пос.Чантырья, мне довелось жить то вместе с начальником экспедиции, то отдельно. Он рассказывал мне истории его бесед с корреспондентами газет. Однажды был задан такой вопрос: «Скажите, а что Вы думали, закладывая эту скважину именно в этом месте?» Ответ был такой: «Я начальник экспедиции. Мы выполняли государственный план по бурению в метраже». «Скажите, - обращались к нему - Вы по своей природе оптимист или пессимист?» «Я начальник экспедиции. Если я буду пессимистом, то не смогу мобилизовать вверенный мне состав на выполнение поставленных задач. Если я буду безудержным оптимистом, то не сумеем реально видеть трудности, все будем видеть в розовом свете и, в конце концов, сорвем выполнение планов управления».
Что я думал, например, когда работал на скважине Р-6, где получили первый нефтяной фонтан в Сибири? Меня тоже спрашивали об этом где-то в 1970 году молодые выпускники университета из Ростова-на-Дону. Они работали со мною некоторое время в ЗапСибНИГНИ. Вопрос был задан буквально следующим образом: «Что было главным для вас тогда? О чем вы все время думали?» Главным для меня и всего нашего отряда было как бы вовремя покушать, где бы поспать. Все остальное шло своим чередом. Вот об этом мы и думали. Работали, а думали о еде и месте для ночлега. Хотя, конечно, я как начальник отряда был в привилегированном положении. Я мог иногда спать в каротажной лаборатории, что я и делал. Иногда со мною устраивались и остальные. У меня с собою был спальный мешок. Было тепло, но мы стояли у реки Конда, поэтому вечером было и прохладно. Тогда продавали в экспедиции сироп в бутылках разный. Мы смешивали в кружках этот сироп с водой из реки, иногда с чаем, пили. Ничего, пережили.
Позже, начальник экспедиции говорил с раздумьем о том, что вот, не очень удачно открыли мы эту нефть. Чуть попозже бы. Обустроили бы экспедицию, завезли бы дома для людей, построили бы общежития, магазин, А потом бы и пробурили скв.Р-6. А что теперь? Резко увеличили объем бурения. Продуктов мало, с жильем трудно. Мастерские еле-еле работают. Вперед, план выполнять в метраже!
После того, как из скважины Р-6 был получен фонтан нефти, сведения об этом событии немедленно были доведены до Москвы. В частности, до редакций центральных газет. И вот однажды в Чантырье в нашей комнате - общежитии на берегу Конды поселился молодой корреспондент. Из «Советской России». Он рассказывал нам, как трудно добирался сюда в Шаимскую экспедицию. Как беседовал в Тюмени в геологоуправлении с нач. геолотдела Белкиной Софьей Гдальевной. Как она не советовала ему сюда лететь, так как жить негде. Но он имел задание редакции, он был молодой корреспондент. Он хотел быть на первой скважине в Сибири, давшей промышленный приток нефти, он хотел сделать фото на месте и напечатать в газете. И он добирался через Тобольск, с пересадками, немного колесил, но успел. Еще вышка не демонтирована, еще бригада по испытанию на месте, еще ему разрешили сфотографировать фонтан нефти, вырывающийся из трубы... Я потом видел в газете эту фотографию. Правда, этого корреспондента заставили лезть в грязь, под мостки, к грязной трубе, чтобы он сам мог послушать звук нефти, проходящей по трубе из скважины. Потом он сам об этом говорил, интуитивно понимая, что его, представителя столицы, просто заставили измазать в грязи обувь и щеку. Но он не обиделся ни на кого. Он дошел до намеченной точки и выполнил задание редакции.
Мы сидели на берегу вечерней Конды. Невероятно красивый закат. И корреспондент рассказывал некоторые истории и исполнил некоторые песни. Я запомнил часть. Вот эти слова: Партия сказала: «Надо!» Комсомол ответил: «Есть! Мы работы не боимся, только дайте нам поесть...»
И еще: «Стою я в карауле, держу в руке наган, подходит подозрительного вида к нам граждан. Он говорит: «Пожалуйста, продай воензавода план». За это он обещал жемчуга стакан. Его мы быстро сдали властям НКВД, и больше я по тюрьмам его не встречал нигде. Меня благодарили, жал руку прокурор. А после посадили под усиленный надзор». И вот сидит за решеткой далеко этот человек и мечтает о сладкой жизни за границей, о которой рассказывал ему иностранный граждан. Это 1961 год. Еще тепло. Он рассказывал нам про невероятно красивые и технически блестяще выполненные французами подводные съемки, под руководством Жак Ив Кусто. Эти серии мы смотрели много лет позже. По цветному телевизору у себя дома.
Приезжали специалисты из ВНИИнефти из Москвы исследовать скв. Р-6 и другие. Среди них был один товарищ, красиво пел, играл на гитаре. Он тут же сочинил куплеты на местную тему: «Течет Конда, в тумане тает, на буровой нет ни огня. Ах, комаров у нас вполне хватает, а накомарника нет у меня. Нам Кривошеин (нач.автоколонны) обещает, дает машину на три дня, ах та машина громко так чихает, что завести ее никак нельзя...»
И еще московские частушки: «Пришла бабка в сельсовет, охала да крехала, в сельсовете со стола чернильницу скандехала. Оха, Оха, любовь моя, Алеха. Знал бы ты, Алеха, как без прописки плохо!»
Шалавин отлично понимал и свое место, и остальных работников. Он видел многие годы, что оплата инженеров и рабочих низка, что выживают только сильные духом и знаниями, которые в условиях невероятных потрясений разного рода могут выполнить поставленное задание свыше. Один из его помощников, Соболевский Владимир Владимирович, главный инженер экспедиции, как-то сказал, что мог бы написать докторскую диссертацию на тему: «Строительство временных причалов, мостов, дорог в условиях Крайнего Севера для нефтеразведочной экспедиции с помощью шабашников». Соболевский впоследствии стал главным инженером Главтюменьгеологии, лауреатом Ленинской премии, в соавторстве издал книгу по ликвидации аварий на скважинах.
Вспоминая большие удачи, которые сопутствовали нам в то время, я думаю, что тому было несколько причин. Мы были молодые. Шел подъем шестидесятых годов. Успехи в космосе. Мы очень хотели открыть нефть. Не только я один. Целая армия работников разных рангов, талантов, знаний и умений работала на землях от юга Тюменской области до крайнего севера. Они были сейсморазведчиками, бурили и изучали скважины, испытывали, обосновывали перспективные области.
В жилом балке, пос.Урай. Шаимская НРЭ, 1962г.
Были и неудачи. Были и ошибки. Были и провалы. После первых успехов, после первого фонтана нефти на скважине Р-6 пробурили несколько скважин, из которых притоков нефти практически не получили. А планировали. С точки зрения генеральной стратегии все равно добыты ценные сведения о геологическом строении изучаемых объектов. Но со временем процент удачи стал снижаться, несмотря на грандиозные открытия в Тюменской области. Очень много непродуктивных скважин. Такая наука. Мне самому много раз приходилось признаваться себе, что знания наши о природе чрезвычайно ограничены. Об условиях залегания нефти, о законах размещения нефти и газа в горных породах знаем очень мало. Конечно, перед рабочими мы, окончившие вузы, были грамотными. Мы все же знали, что мы хотим, как будем выполнять те или иные операции, какой аппаратурой, в какой последовательности. Однако мне всегда становилось трудным принимать решение окончательное по поводу того, имеется ли в пласте нефть, будет ли получен приток. В одних случаях принятое решение подтверждалось, во втором нет, хотя опыт как будто бы накапливался. Но все больше возникало вопросов. Да, открывали вокруг нефтяные и газовые месторождения в Сибири, росло количество изданной литературы, увеличивалось число кандидатов и докторов наук. Но все же. Наши методы геофизические косвенные. В принципе пути есть, но все становится очень дорогим, а исследования под землей сопоставимы по сложности с космическими исследованиями и даже сложнее. С другой стороны. Такие объемы бурения и получения колоссальных количеств данных о разрезах скважин, вероятно, человек не успевает переработать. Электронные машины. Но все это дорого...
По навигации к точке, где запланировано бурение скважины Р-3 , подошла большая груженая баржа из Тюмени. На ней все пространство и трюмы забиты. Буровая вышка, все, что с ней. Тракторы, каротажный подъемник, кабель, ящики, буровые насосы. Зам. начальника по общим вопросам Копыльцов Анатолий Иванович организовал несколько бригад для разгрузки. Баржу нужно быстро разгрузить и отправить назад. Навигация короткая. Еще им нужно успеть сделать хотя бы рейс. А это, значит, разгружать нужно днем и ночью. Ночь светлая. Оформляют договор отдельный. Повариха готовит еду. Расписан по часам подъем, работа, перекур, отдых. Время деньги. Руководят разгрузкой и специалисты, например главный механик экспедиции Ермакович Дмитрий Степанович. Оплата - сдельно-премиальная грузчикам. Они надевают на головы мешки, в робах брезентовых. Хорошо, что тепло. Гудят бульдозеры, ходят машины. Нужно все снять, провести через склад. После разгрузки Ермакович не мог прийти в себя. Он матерился. С момента прихода баржи он заметил ящики с инструментом, в комплекте с буровой и иным оборудованием, насосами грязевыми, дизелями. Инструмент в тайге на вес золота. Ниоткуда не достанешь, а работать надо. И после разгрузки некоторые ящики исчезли. Были, и нет их. Испарились. Поиски вокруг в ложбинках, под корнями сосен, в оврагах поблизости к успеху не привели. Все. Инструмент исчез. Все бригады хорошо трудились день и ночь, он смотрел в оба, зам.начальника Копыльцов хорошо все организовал, но ящиков с инструментом нет. Тю-тю.
Конечно, утащили свои. Мертво. Никто не скажет. Инструмент нужен дизелистам, слесарям, буровикам, шоферам, трактористам. Никто не вернет. Такая жизнь. ИТР не взяли инструмент, а рабочие взяли. В момент разгрузки. Будут монтировать буровую и все хозяйство теперь с матерщиной, налаживать дизели и все прочее. Будут варить линии водяные и соединять линии для сжатого воздуха, будут бурить скважину, потом мы на ней проведем каротаж, потом проперфорируем, получат нефть с водой, потом мне дадут выговор за то, что вовремя не досмотрел и не проинтерпретировал, как следует. А там, в пласте, оказался контакт нефти и воды, и необходимо было все это вовремя заметить, сказать, задокументировать. То есть, составить письменное заключение по результатам обработки и интерпретации геофизических материалов. Это нужно было сделать. Это мы не сделали. То ли увлеклись текучкой, подготовкой к перфорации, то ли еще по какой причине, уже не помню. И тогда стреляли бы только нефтяную зону.
В бригаде Семена Никитовича Урусова работа шла хорошо. При этом почти сплошной мат. Слова - связки. Не глядя, кто с тобой рядом, женщина, девушка. Так привыкли. У Урусова после скважины Р-6 авторитет огромный. Он избран в состав областного комитета партии. По этому поводу Махалин Геннадий Александровичмне как-то сказал «Я понимаю, что он мастер честный, воевал, пробурил первую в Сибири нефтяную скважину. Это все хорошо. Но почему теперь он выезжает на пленум областной, там будет решать стратегические вопросы области, в бригаде нет мастера, меня ставят сюда и я должен за Урусова опускать обсадную колонну. А в газете напишут, что все сделала бригада Урусова. Ведь буровой мастер вообще-то должен работать на буровой.»
Я согласен, что буровой мастер должен быть на буровой. А пленум обкома тогда должен это учесть и или проходить без Урусова, или подождать спуск колонны. Но так тоже не делают.
Позже Семен Никитич Урусов был на XXII съезде КПСС. По возвращении он выступил на открытом партсобрании в экспедиции с рассказом о том, как проходил съезд, что он там, в Москве видел. Семен Никитич сказал, что ему проще пробурить скважину, чем рассказать обо всем, что происходило и на съезде, и в Москве. Но все-таки он постарается рассказать нам про красивый дворец съездов, про делегатов. А на самом верхнем этаже этого дворца огромный зал. И там буфет. И все есть. И пиво, и сосисочки, и чай. Аудитория слушавшая заулыбалась. Сосисок давно не ели и пива тоже не пили. А хорошо бы. Но здесь нет.
С Урусовым мы встречались и позже в Тюмени и в иных местах. Он в последнее время был мастером-наставником и летал с группой рабочих, в том числе и из его бригады, работавшей в Шаимской НРЭ, по далеким буровым, обеспечивая или успешное забуривание скважины, или затыкая очередные дыры в планах бурения. Многие из той бригады были в других на усилении и выполняющих бурение глубоких нефтегазовых скважин в различных северных нефтегазоразведочных объединениях и экспедициях.
Как-то в Уренгое получили сведения, что идет вертолет на Тюмень. Он летит из поселка Газ-Сале. Есть надежда, что заберет меня. Ждем. Приземлилась машина. Из нее выскакивают двое: Урусов и еще кто-то, потом узнал - их старший инженер. Оказывается, им нужно дозаправиться, чтобы долететь до Тюмени. Бегут к начальству, в объединение. Ждем. Возвращаются, генерального директора на месте нет, без него никто не решает вопросы дозаправки вертолета. Прилетевшее воздушное судно не “родное”, а “чужое”. Да мало ли куда оно летит и чьи задания выполняет. Вот хозяева пусть и беспокоятся. То есть табачок врозь.
Какое подразделение обслуживает приземлившийся и пришедший с севера транспорт? Объединение “Уренгойнефтегазгеология”? Нет. Ах! Эта машина прилетела, забитая битком пассажирами разными, то есть отбывшими вахту наставниками, рвущимися в отпуск на большую Землю, командировочными из Тюмени? То есть вылетел транспорт из Газ-Сале? Так. Это сфера действий иного объединения. И те товарищи, которые направили вертолет, отлично понимают, что его необходимо заправить полностью. Иначе он упадет в тайге. Не хватит топлива долететь до Тюмени. И все это они знают хорошо, а направили. Ну и что, что Семен Никитич Урусов со золотой звездой? Летит знатный буровой мастер. И с ним орденоносцы, его бурильщики. Топливные баки вертолета должны быть заполнены, чтобы осуществить рейс Газ-Сале тире Тюмень, а не только долететь до Уренгоя и, нате вам - дайте топлива. Так и нам оно нужно! Ах! Вам не хватает топлива долететь от Уренгоя до Тюмени? Как жаль. А о чем же болела голова того, кто этот ваш рейс занарядил и дал добро лететь? Ведь не первый раз он это совершает, дурья его башка! Все хитрецы. Выручайте, братцы, очень спешим в славный город Тюмень! Итак, уважаемые! Возвращайтесь назад, откуда и вылетели. Вам хватит топлива вернуться. Счастливого пути! Да вернувшись, проконтролируйте, полные ли баки залиты перед вылетом. Рейс Газ-Сале - Тюмень. Прямой. Безо всяких промежуточных посадок. Бывайте здоровы!
Такие мысли были примерно у тех, с кем разговаривали Урусов С.Н. и старший инженер. Вот если бы была команда из Тюмени от начальника Главтюменьгеологии Салманова Ф.К. или его зама. Тогда выполняй без разговоров. А так нет. СЕйчас и Салманов ничего приказывать не будет. Так что, голуби, летите назад. А значит нужно возвращаться в Газ-Сале. Я с их разрешения забираюсь в вертолет, полечу на север, а завтра с ними же полетим в Тюмень. Решение самое верное. Я теперь в их команде. При проверке завтра утром меня учтут, как работника их бригады. И никто теперь не вычеркнет мою фамилию из списка пассажиров. Я уже лечу. А вот если я не полечу на Север, то есть в Газ-Сале, то завтра еще никому не будет утром известно, пойдет ли какой спецрейс из Уренгоя на Тюмень, и когда будет такая оказия.
Назавтра, утром бегу на вертолетную площадку. Народ рвется в отпуск. Это еще годы - начало восьмидесятых. Если ты сидишь в вертолете, то есть шанс, что будешь и в Тюмени сегодня. А если ты еще стоишь на земле, то это не означает, что ты будешь обязательно в вертолете, туда еще нужно забраться. А таких пассажиров, как ты, много. И если сейчас не сядешь, то жди когда пойдет следующий спецрейс и может тебя возьмут, а может, и нет. А нужно еще оказаться в списке у диспетчера, отправляющего и принимающего каждый рейс. В нефтеразведочных экспедициях таких работников называют главными маршалами авиации. А этот список лично контролирует начальник экспедиции. А здесь он самый главный начальник для всех на многие километры вокруг. Потому, что вокруг кроме подразделений нефтегазоразведочной экспедиции, либо взаимодействующих с нею бригад, никого и нет. Там, вдали где-то виден районный поселок Тазовский. Далеко. Сначала меня не взяли. Потом выглянул Урусов из вертолета, махнул мне: «Залезай, это наш бывший работник, геолог!» Да, мы геологи оба с тобой, хотя я геофизик.
Портрет Урусова (фотография) висел в ПТУ-7 , где готовили рабочих разной специальности, где мне приходилось проводить занятия с рабочими и организовывать выступления ученых перед инженерами. Урусов преподавал одно время в этом училище. Готовил рабочих.
Позже я в Тюмени встретил бурильщика из бригады Урусова. Распопов Алексей Васильевич. Орденоносец. Пенсионер. «Ты смотри, как в Тюмени каменных домов понастроили, значит не зря мы в тайге бурили!» Я согласился. Не зря. «А я работаю вахтером в бассейне «Геолог», приходи, пропущу тебя бесплатно, искупаешься в минеральной воде». Я поблагодарил.
Как-то на одну из скважин заехал писатель Осипов. Нам неизвестный. Оказывается, он имел отношение к киносценариям, посвященным знатным бурмастерам, открытиям нефтяных месторождений и т.д. Так вот, в хорошую погоду за досчатым грубым столом, после ужина и горячего чая (уже организованы котлопункты) один из рабочих спросил, правда ли что писатели получают гонорары за свои произведения. «Правда, - ответил Осипов - но подумайте вот над чем. Ведь, правда, и то, что вы, ежемесячно получаете зарплату. А писатель, если пишет книгу и нигде не работает в это время, ничего не получает. Не все, кто называет себя писателем, или кого вы называете писателем, создают «Войну и мир» или «Тихий Дон». А потом ведь написанное могут и не напечатать. Так что всякое бывает. Иногда тот, кто пишет роман, или сценарий, или поэму, сидит без гроша в кармане, и никаких перспектив впереди. Или прекращай писать, и иди в рабочие, например в нефтеразведочную экспедицию. Там все же будут тебе платить за работу. Или умирай голодной смертью». Многие из присутствующих знали и свои условия работы. Если нет бурения, то больших заработков нет. А были случаи, когда бригаду отправляли в отпуск без содержания. Нечего делать. Еще писатель рассказал нам как при поездке на катере от базы нашей экспедиции до скважины у него «хорошие ребята» подменили его новый, только что полученный со склада, спальный мешок с чистым вкладышем. Взамен положили уже поношенный спальный мешок. Я вспомнил лозунг военного времени, прочитанный в детстве: «Выше бдительность, зорче глаз, товарищ!»
Праздник. Профсоюз с активом решил: каждому работающему в экспедиции продать по бутылке водки и по две бутылки красного вина. Берем законные. Правда, руководство экспедиции и партбюро перед праздником решали: на праздники водкой и вином во избежание ЧП не торговать. Правильно решали. Пьяных было все равно много. Поднять культуру людей дело гораздо сложнее, чем организовать буровые бригады.
В экспедицию прилетал заместитель начальника геологоуправления Александр Григорьевич Быстрицкий. Энергичный, с шевелюрой седых волос, бывший штурман самолета, воевал в войну. Критиковал хозяйственников.
Работает давно с Эрвье. Сам геолог. На руководящей работе. Впоследствии лауреат Ленинской премии.
Мне как- то пришлось быть в одной из командировок в Тюмени. Позвали на актив в обком партии. Здание рядом с геологоуправлением. Зал заседаний. Мне предложено сесть в президиум. Сидим. В зале буровые мастера. Научные работники, партработники, представители экспедиций. Впереди нас первый секретарь обкома партии Щербина Борис Евдокимович, профессор Ростовцев Николай Никитович, директор ЗапСибНИГНИ. Во втором ряду - Быстрицкий Александр Григорьевич, я, еще кто-то, кажется, начальник Тюменской экспедиции. Эрвье Юрий Георгиевич выступил с докладом о том, что вот уже открыта нефть в Шаиме, хороший дебит, фонтанирование. Он рассказал, как они со Щербиной Б.Е. много ходили по Москве, по коридорам многих учреждений, доказывая необходимость выделения техники, средств, специалистов для работы в этих краях, как глухи были многие к их призывам. Но вот теперь открываются иные перспективы. Геологи Тюмени делом доказали наличие нефти в недрах и необходим разворот работ. За ним выступил Ростовцев Н.Н. . Он сказал, что по данным научных прогнозов, большие перспективы на Тюменской земле там, на севере. Когда были произнесены такие слова, Быстрицкий обратился к нам, сидящим рядом, и сказал: «Пусть сам туда и едет работать!» Быстрицкий А.Г. когда-то был начальником экспедиции в Березово. Знал, конечно, трудности бытовые и иные в экспедициях. Он лично делил ящики с гвоздями по экспедициям, молотки и пилы, комплектные и некомплектные сборные щитовые дома и много всяких иных, крайне необходимых материалов для жизнеобеспечения нефтеразведочных экспедиций.
Первый раз в отпуск я поехал через три года работы в экспедициях. Будучи в Тюмени, ночью я включил приемник. Резкий женский голос очень четко прямо кричал: «Говорит голос Америки из Вашингтона! Советские ракеты нацелены на Вашингтон, Нью-Йорк и Чикаго!»
Затем передавали сообщения ТАСС. Советские вооруженные силы приведены в боеготовность номер один. От войны были на волоске. Это был момент кризиса в Карибском бассейне. Судьба сложилась так, что я несколько лет спустя оказался на том самом острове Куба.
Будучи в отпуске, отоспался, отдохнул, съездил на неделю в Сочи впервые, побывал в Сухуми, подышал морем. Посмотрел на красивую растительность, на красивые санатории и вернулся домой. Состоялась встреча с заведующим кафедрой Итенбергом Семеном Самуиловичем. Он рассказал, как представил свой доклад по опубликованным работам в МГУ для защиты на соискание доктора геолого-минералогических наук, как зав.кафедрой МИНХ и ГП проф. Дахнов Владимир Николаевич выступил против присуждения ему звания, хотя предложил присудить профессора за его труды и учебники. Как на защите вдруг выступил его бывший студент и преподаватель в дальнейшем на кафедре (я знал его) и стал выступать, против Итенберга. Было вслух заявлено, что работа недостойна присуждения докторской степени, что вообще на кафедре в Грозном никакой научно-исследовательской работы не ведется и так далее. Семен Самуилович с сожалением сказал, что зачем он это сделал, ведь он еще и не кандидат наук. Потом Итенбергу С.С. присвоили докторскую степень. А потом я присутствовал на защите того критика. Теперь он защищался в Москве на предмет присвоения ему ученой степени кандидата наук. Из Грозного от производственной организации пришел отрицательный единственный отзыв. Его зачитали вслух. На нескольких страницах. Теперь автор текста доказывал, что защищающийся совершенно недостоин присвоения ему ученой степени кандидата геолого-минералогических наук, поскольку его работа вообще не имеет никакого практического значения. Я знал автора текста. Да он и подписал его, и заверил гербовой печатью. Мне самому приходилось писать отзывы на кандидатские работы и даже на автореферат, представленный в качестве доклада на предмет присвоения диссертанту ученой степени доктора геолого-минералогических наук. Это на одного бывшего сокурсника, когда-то жившего в Октябрьском районе и учившегося в нашей школе. Это Виктор Владимирович Масленников. Всегда я считал, что написавший работу достоин присуждения ему научной степени кандидата или доктора наук. Обычно мы уже заранее читали их статьи. Написать статью не просто. Хорошую еще труднее. Те, кто критикуют других, подготовивших научный труд для обозрения, либо сами никогда ничего не делали в этом плане, либо имели к автору предвзятое мнение. Чаще всего это личные, какие-то обиды.
Потом прошли еще годы. Профессор Семен Самуилович Итенберг стал заслуженным деятелем Чечено-Ингушской Республики. Им самостоятельно и в соавторстве написаны работы, монографии, учебники. Его книги изданы на английском языке. Библиотеки Пекина и Гаваны имеют его книги. А в 1994г в журнале «Геофизика» N 3 (журнал Евро-Азиатского геофизического общества) помещена статья К.И. Никитенко «Делаем добро». Читаем на стр. 52-53, что благотворительный фонд «Геофизик» помогает семье корифея геофизической науки профессора С.С.Итенберга. Как говорится, вот тебе и на. Как говорила моя бабушка:«От туды-т брат ты мой!». Работал, работал профессор, учил кадры специалистов для Чечено-Ингушетии, (сколько их вышло из стен института!), а теперь ему помогают, так как он беженец из той же республики. Поистине, не зарекайся от сумы и тюрьмы! Он когда-то рассказывал нам, что фашисты в Белоруссии уничтожили всех его родственников...
А в том же журнале за N 4 на стр. 56 читаем следующее сообщение.
«Издательством НПГП «ГЕРС» подготовлена к изданию книга профессора С.С.Итенберга «60 лет в геофизике».
В хронологическом порядке изложена история зарождения и развития в бывшем Советском Союзе геофизических методов разведки на нефть и газ, включая и каротаж скважин. Освещены годы совместной работы советских и французских инженеров - геофизиков, встречи с корифеями каротажа - братьями Конрадом и Марселем Шлюмберже, Г.Г.Доллем, а также с ведущими отечественными геофизиками: Л.М.Альпиным, С.Г.Комаровым, В.Н.Дахновым и другими известными геологами-нефтяниками, внесшими большой вклад в становление и развитие геофизических методов разведки на нефть и газ.
Значительное место уделено системе подготовки инженеров-геофизиков в Грозненском нефтяном институте, преданности выпускников ГНИ избранной специальности «альма матер», школе грозненских геофизиков.
В Урае мы жили и в общежитии, и в вагон-домике, балке. Последнее жилье было особым. Нас было трое. Называли мы свое жилье Дом офицеров. Все трое были офицерами запаса. Все старшие инженеры. Три койки. На койках спальные мешки. Печь кирпичная. Варили вермишель с тушенкой, пили горячий чай со сгущенкой.
Ирбэ В.А. у жилого балка. Урай. 1962г.
Однажды приехал в нашу экспедицию пожилой человек с группой. Павел Агафонович Левшунов, кандидат наук из ВНИГНИ, из Москвы. Ветеран каротажа, один из авторов книг по газовому каротажу. Он привез с собою высокочувствительный хромотермограф, поставил его прямо на буровой скважине и стал изучать битуминозные глины непосредственно в полевых условиях. Он извлекал газ из битуминозных глин, перегонял его через чувствительные устройства и определял состав углеводородных компонентов. Он говорил нам еще тогда, что придет время и из баженовских глин будут добывать углеводороды. А самое интересное, что он нам рассказывал у нас в вагончике. О своей послевоенной поездке в Соединенные Штаты Америки за каротажными станциями. Он бывал в штатах Луизиана и Техас, на нефтяных промыслах у американцев. И вот, как он сам говорил. В одной из контор им все показывали, а вот в одну комнату не пускали. Им было любопытно узнать, какие тайны хранятся там. Наконец, перед самым отъездом в СССР, им показали эту тайную комнату по их просьбе. Там была библиотека. Все советские издания, брошюры, книги, статьи по каротажу и смежным направлениям, то есть по геологии нефти, эксплуатации, прострелочным и взрывным работам.
Работая в тресте «Тюменьнефтегеофизика», приходилось бывать в командировках в Урае, Сургуте, Нефтеюганске, Нижневартовске. Это годы 1966-1967. Нижневартовск только начали строить. Запомнил одну из поездок на катере на скважину по реке Мега. Нас трое. Идем по реке. Мимо то и дело проплывают топляки - это бревна, которые при сплаве утонули на дно, а потом поднялись, или не тонули, а плавают. Опасные бревна, того и жди, протаранят днище. И вот треск. Бревно проломило деревянный настил и выступило к нам. Хорошо никого не поранило. Вода поступает через трещины. Заполняет под ногами пространство. Соображаем, что делать. Советуемся, стоит ли прыгать в воду, когда. Или подождем, может, пронесет. Катер потихоньку погружается в воду. Вокруг никого и ничего не видно, что взбодрило бы нас. А дело к вечеру. Если будет катер совсем тонуть, то придется вплавь добираться до берега. Мы в костюмах. Конечно, промокнем. Проверяем, что в карманах. Энергично вдвоем вычерпываем воду ведрами. Быстро устали. Вода продолжает поступать. Обдумываю возможную ситуацию. Если вплавь, то мы все вылезем на берег мокрые. Сушиться негде. Когда подойдет с вахтой дежурный катер? Удача! Днище катера село на мель. Значит, вода войдет к нам, в катер, установится на каком - то уровне, и более подниматься не будет. Прыгать в воду не нужно. Дежурный катер снял нас. Сначала поехали снова на буровую, а уж потом назад.
Как-то в Урае пришлось выехать к фонтанирующей нефтяной скважине. Фонтан горел. Это вулкан. Вокруг пожарники, разные специалисты. Бурили наклонную скважину, чтобы заглушить фонтан. Заглушили. Там погибло более десятка человек.
Примерно в те же годы нам рассказывали об истории внедрения тягачей на воздушной подушке. Привезли иностранцев. Показывают наши последние достижения - тягач на воздушной подушке для перетаскивания буровой установки в тайге. Иностранные гости - промышленники, крупные инженеры, иные специалисты смотрят. Тягач идет, разлетаются в разные стороны корни деревьев. Наши гордо смотрят. Гости нуль внимания. Им это не интересно. Когда спросили в чем дело, ведь это большое достижение техническое. Те ответили, что у них это не пойдет, так как нужно, чтобы кто-то отвечал за нарушение природы. Тогда еще не все доходило до нас по поводу охраны природы. Мы читали о варварском отношении к природе капиталистов, о том, что эти безграмотные капиталисты бурят методом дикой кошки и так далее, а вот мы по всем правилам науки. Уже было не так, уже они бережнее относились к природе, чем мы...
Организовали совещание по повышению качества геофизических исследований скважин. Пригласили крупных специалистов из иных городов. В том числе и из Москвы: С.Г.Комарова, Б.Ю.Вендельштейна, Я.Н.Басина и других. Пытались осмыслить и само понятие качества. Оказывается, качество геофизических диаграмм дело тонкое и трудное, а также и дорогое.
Довелось побывать в Паланге. Парк, музей янтаря. Побывал в Клайпеде. Шел по улице Гоголио. Сначала думал, что имя, какого-то великого итальянца. Но затем прочел еще табличку на другой улице: Горькио. Однажды промчался на автобусе через старую Восточную Пруссию, доехал до Калининграда. Ходил половину субботы и воскресенье. Ночевал на вокзале. Обошел и объехал город. На стене кафедрального собора прочел огромные медные буквы: IMMANUIL KANT. Когда русская армия вошла в город, профессор Кант, как и всякий чиновник и преподаватель университета, обязан был написать прошение на имя императрицы Екатерины II с просьбой о том, чтобы его приняли в российское подданство. Так чей Кант? Только ли немецкий или российский тоже?
Много лет спустя, в Тюмени отмечали в 1998 году Дни польской культуры и, в частности, посвященные 200-летию со дня рождения Адама Мицкевича, польского поэта. В газете « Тюменские известия» от 23 мая 1998 г., N 94 (1970) на 3-ей странице помещен большой материал с фотографиями под заголовком «Сто лят, сто лят! Нех жие, жие нам!». Автор текста Елена Дубовская. Фото Олег Пашук. В разделе «Нетрадиционный взгляд» сообщено, что эмоции вызвало заявление декана филологического факультета Тюменского Госуниверситета, академика Н.К. Фролова. Он заявил следующее: «Если обратиться в глубь веков, то окажется: в то время, когда творил Мицкевич, Польша входила в состав Российской империи. Следовательно, Мицкевич - наш, российский поэт».
На такое смелое заявление, как пишет Дубовская, собирались возразить. Подумали, пришли к выводу о том, что Адам Мицкевич и российский и польский, и вообще всемирный поэт.
Итак, второй выдающийся деятель культуры, живший и творивший вне исконных российских земель, считается российским. А еще в том же обзоре сообщено, что поляки появились в Сибири более 400 лет назад. Это были «литвины», выходцы из литовских земель. Они шли с Ермаком.
24 мая в Тюмени и в России отмечали День славянской письменности и культуры. Кто Кирилл и Мефодий? Чьи они? А чей первопечатник Иван Федоров? Ему поставлен монумент в Москве. А во Львове, который был польским городом, теперь украинский, я видел на одном здании в центре доску, на которой написано, что здесь жил и работал Иван Федоров.
Еще видел в бывшем Кенигсберге красного кирпича толстые стены замка прусских королей. Башни. Там, в одной из них, по рассказам, сидел пленный Емельян Пугачев. А первым комендантом был А.В.Суворов. Даже побродил за старыми укреплениями подземными в лесу. А вот что мне рассказал отставной военный, житель города. Когда немцы уходили из Кенигсберга, то увезли или уничтожили всю документацию по ирригационным устройствам на сельхозугодьях. Известно, что на болотистых землях восточной Пруссии немцы выращивали зерно. Получали надои молока от своих коров больше, чем мы на Украине. Так вот в земле было оборудовано множество сливных трубок, каналов и прочих водоотводящих систем. Заселять земли после окончания ВОВ нужно было служивыми крестьянами. Заселили. Стали распахивать землю. Все переломали, так как никто не знал схем расположения этих водоотводящих систем. Немцы создавали свою систему, вероятно, многие сотни лет. Когда теперь будет сооружена новая?
На главную вступление Грозный Казахстан Сибирь Куба Тюмень отец стихи
Отзывы и дополнительную информацию присылайте по электронной почте:st-1@narod.ru