"...и я человек есмь, et nihil humanum..." Перефразировка известных
слов из комедии римского драматурга Теренция (II в. до н. э.)
"Самоистязатель": "Homo sum, et nihil humanum a me alienum puto" ("Я
человек, и ничто человеческое мне не чуждо").
"...бежать со мною в Америку или в Швейцарию..." Страны, конституции
которых считались наиболее демократическими в то время.
"...следствие обнаружило апоплексию..."
Апоплексия (греч. apoplesso - поражать, оглутать) - тяжелое болезненное
состояние, вызванное кровоизлиянием в мозг или закупоркой мозгового сосуда;
удар.
"История <...> истощилась до ижицы". То есть иссякла. Ижица (Т) -
последняя буква церковнославянской и старой русской азбуки.
"...несколько лет тому назад, еще во времена благодетельной гласности,
осрамили у нас всенародно и вселитературно одного дворянина - забыл
фамилию! - вот еще немку-то отхлестал в вагоне..."
В 1860 году в газетах сообщалось о вышневолоцком помещике А. П.
Козляинове, избившем в вагоне поезда пассажирку - рижанку. Этот поступок
возбудил в печати острую полемику, в которой принял участие и журнал братьев
Достоевских "Время": "Безобразия же на свете немало. Вот вы знаете историю
г-на Козляинова с немкой; но проследили ли вы эту историю до конца? Читали
ли, например, московского корреспондента в № 271 "Северной пчелы" <за 1860
г. - С. Б.}, где излагается дело в защиту и пользу г-на Козляинова, и потом
опровержение этой защиты, помещенное Львом Камбеком в № 280 той же "Северной
пчелы"? ("Время", 1861, № 1, отд. IV, с. 10). Когда вскоре в Ярославской
губернии другой помещик Н. Козлянинов избил крестьянку, "Время", сообщая об
этом "геройском подвиге", вновь напоминало: "Г-н Козлянинов... (странное
сближение звуков!.. Помните, читатель: железная дорога... вагон... немка)"
("Время", 1861, № 3, отд. IV, с. 38).
В словах Свидригайлова о "временах благодетельной гласности" звучит
ирония по адресу либеральной прессы 1860-х годов. Выражение "благодетельная
гласность" встречается в журнале "Время" в 1861 году: "Только во времена
незнакомой нам гостьи, прозванной благодетельной гласностью, стало возможным
осмеивать некоторые лица всем надоевшие, или злоупотребившие закон и власть
им предоставленную, или, наконец, такие, как, например, господин Козляинов,
которые нет-нет да отдуют немку..." ("Время", 1861, № 1, с. 53).
"Тогда еще... и "Безобразный поступок "Века" случился (ну,
"Египетские-то ночи", чтение-то публичное, помните? Черные-то глаза!"
"Безобразный поступок "Века" - так озаглавил свою нашумевшую статью в
"С.-Петербургских ведомостях" (1861, 3 марта, № 51) известный публицист и
поборник женской эмансипации М. Л. Михайлов. В этой статье он с негодованием
осудил фельетон Камня Виногорова (псевдоним поэта и переводчика П. И.
Вейнберга) "Русские диковинки", появившийся в еженедельном журнале "Век"
(1861, № 8). Вейнберг, много сделавший для русской литературы как поэт и
переводчик, но как фельетонист принадлежащий к правому, реакционному крылу
журналистики, обрушился в своем фельетоне на жену председателя пермской
казенной палаты, одну из активных участниц женского движения, Е. Э.
Толмачеву, осмелившуюся выступить на литературно-музыкальном вечере в Перми
с чтением стихов импровизатора из "Египетских ночей" Пушкина ("Чертог
сиял..."). Публичное чтение "Египетских ночей" женщиной, причем, как писал
Вейнберг, с "вызывающими" жестами и вопреки "чувству стыдливости и светским
приличиям", было оценено им как безнравственный поступок, свидетельствующий
об истинных целях сторонниц женской эмансипации. Поднялся литературный
скандал. Статья Михайлова встретила поддержку всей прогрессивной
журналистики того времени, в том числе и журнала Достоевских "Время". В
поддержку Михайлова и в защиту Толмачевой на страницах "Времени" выступил и
сам Достоевский со статьей "Образцы чистосердечия" (1861, № 3): "Читать
такое художественное произведение, как "Египетские ночи" Пушкина, вслух, в
обществе, разумеется, нисколько не стыдно, так же точно как не стыдно
останавливаться в восторге перед Венерой Медицейской на выставке в зале, где
толпятся посетители всех возрастов и обоих полов. Но в обществе много
предрассудков: обнаженные статуи ставить перед публикой принято; читать
"Египетские ночи" тоже можно; ведь прочел же их импровизатор Пушкина. Но на
женщину за это чтение восстанут. Женщине у нас еще нет таких прав. Я отнюдь
не говорю, что не должно быть таких прав; напротив, я стою за права женщины
всей душой моей. Я говорю, что прав этих покамест нет и непременно найдется
какой-нибудь Виногоров, чтоб пустить первый камень. Этой идеальной свободы
пользоваться своими правами женщине еще не дано".
О черных глазах Толмачевой, загоравшихся во время чтения, писал в
напечатанной в "С.-Петербургских ведомостях" заметке пермский корреспондент
Тиммерман (см.: "Лит. наследство", 1973, т. 86, с. 584),
О выступлении Достоевского в защиту Толмачевой и об его истолковании
"Египетских ночей" см.: Комаров и ч В. Л. Достоевский и "Египетские ночи"
Пушкина. - В кн.: Пушкин и его современники, вып. XXIX - XXX. Пг., 1918, с.
36 - 48; Кирпотин В. Я. Достоевский о "Египетских ночах" Пушкина. - "Вопр.
лит.", 1962, № 11, с. 111 - 121.
"А тут еще город! То есть как это он сочинился у нас..."
Устойчивое отношение Достоевского к Петербургу как к "самому
умышленному городу в мире", как к "сочиненному", "самому фантастическому в
мире", объясняется тем, что писатель считал Петербург "детищем" Петра I; по
мысли Достоевского, Петербург еще больше углубил пропасть между народом и
интеллигенцией. Ср. размышления Аркадия Долгорукого в романе "Подросток" о
петербургском утре, как о "самом фантастическом в мире": "В такое
петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь
пушкинского Германна из "Пиковой дамы" (колоссальное лицо, совершенно
петербургский тип, - тип петербургского периода!), мне кажется, должна еще
более укрепиться. Мне сто раз среди этого тумана задавалась странная, но
навязчивая греза: "А что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет
ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и
исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его,
пожалуй, для красы бронзовый всадник на жаркодышащем загнанном коне?"
"А насчет этих клубов, Дюссотов, пуантов этих ваших..."
Дюссо (Dussot) - владелец ресторана на Большой Морской (ныне ул.
Герцена), посещавшегося великосветской публикой.
Французское слово pointe имеет много значений. Одно из них -
оконечность мыса, "стрелка". По-видимому, Свидригайлов имеет в виду стрелку
Елагина острова - модное место прогулок.
"Да и охота шулером-то быть?"
Шулер (польск. szuler) - картежный плут.
"...один нежинский"
Из города Нежина Черниговской губернии.
"...и выкупила меня за тридцать тысяч сребрени~ ков".
См. примеч. на с. 70.
"Я бы, может, теперь в экспедицию на Северный полюс поехал..."
По сообщениям газет, в 1865 году готовилась экспедиция "для достижения
и исследования Северного полюса земного шара" (см., например, "Голос", 1865,
14 апреля, № 102).
"...говорят, Берг в воскресенье в Юсуповом саду на огромном шаре
полетит..."
Берг - владелец петербургских аттракционов, предпринимавший в 1865 -
1866 годах неоднократные полеты на воздушных шарах из Юсупова сада (см.,
например, объявление об одном из таких полетов в газете "Петербургский
листок" 12 мая 1866 г.).
"...верите вы в привидения?"
Г. Ф. Коган обратила внимание на рецензию в журнале братьев Достоевских
"Время" (1861, № 8) на книгу "Рассказы о темных предметах: о волшебстве,
натуральной магии, обманах чувств, суевериях, фокусничестве, колдунах" и
ведьмах и т. п., изданные М. С. Хотинским" : "Сколько <...) рассказывают о явлениях мертвецов, привидений <...) Всему этому не может не верить человек, незнакомый с наукой. Между тем для образованного человека подобного рода вещи не более как субъективные иллюзии, галлюцинации <...> Людское суеверие ни в каком случае не может доказывать действительности мира сверхчувственного. Нельзя отрицать и того, что могут быть и теперь неразгаданные явления, которые, по-видимому, указывают на существа другого, чем мы, рода. Но эти явления - неразгаданные, непонятные, следовательно, не могут быть основанием для заключения pro или contra мира сверхчувственного <...> настанет день, когда наука объяснит если не все, то весьма многие из фактов ныне непонятных" .
"...на станции Малой Вишере..."
Город в Новгородской губернии на реке Малая Вишера. Ныне центр
Маловишерского района Новгородской области РСФСР.
"5 первый раз вошла (...) в дверь <> Марфа Петровна вдруг садится подле
меня (...) Взяла да и вышла, и хвостом точно как будто шумит".
М. С. Альтман, сравнивая привидения Свидригайлова с привидением
Германна в "Пиковой даме" Пушкина, приходит к выводу, что каждое из
привидений Свидригайлова содержит некоторые элементы привидения Германна, а
вместе (Свидригайлов о них сообщает Раскольникову подряд) они составляют в
совокупности все элементы привидения, пушкинского героя (см.: Альтман, с.
47 - 55).
Ср. также замечание Ин. Анненского об образе Марфы Петровны: "Для
самого Достоевского Марфа Петровна была символом страдания, в котором нет
бога, и этим идея как бы переводилась в сферу высокого комизма" (Анненский
Ин. Книги отражений. М., 1979, с. 189). Принимая во внимание эти слова Ин.
Анненского, можно предположить, что Достоевский не случайно называет Марфу
Петровну евангельским именем Марфа. В течение всей своей жизни Марфа
Петровна была погружена в мелкие ежедневные расчеты и заботилась, как и
евангельская Марфа, о слишком многом, когда "единое на потребу: "В
продолжении пути их, пришел Он <Иисус Христос. - С.Б.у в одно селение; здесь
женщина, именем Марфа, приняла его в дом свой; у ней была сестра, именем
Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о
большом угощении, и подошедши сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что
сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же
сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом. А одно
только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее"
(Евангелие от Луки, гл. 10, ст. 38 - 42).
"...похоронная служба, со святыми упокой, потом лития...".
Лития - богослужение, совершаемое при выносе умершего из дома и по
желанию родных при церковном поминовении умершего.
"А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами и забыли в
столовой часы завести".
М. С. Альтман замечает, что жена Свидригайлова, которая всегда
напоминала мужу о том, что нужно заводить часы, схожа в этом с первой женой
Достоевского, Марьей Дмитриевной Исаевой, о которой Анна Григорьевна
Достоевская, со слов Федора Михайловича, сообщает, что Исаева "любила
заводить стенные часы и заводила их до того, что пружина лопалась"
(Гроссман. Семинарий, с. 57; Альтман, с. 253). "То, что Достоевский об этой
мании своей первой жены, - пишет далее М. С. Альтман, - сообщил второй жене,
показывает, что в сознании Достоевского это глубоко отпечаталось и этой
чертой он наделил и жену Свидригайлова".
Он предполагает в этом эпизоде и влияние романа английского писателя Л.
Стерна "Жизнь и мнения Тристрама Шенди", в котором отец героя в течение
многих лет так же регулярно заводит часы, как и Свидригайлов, и обоим
супругам об их обязанностях напоминают жены (Альтман, с. 254).
"...а тут, правда, и колокольчик".
Посадка в железнодорожные вагоны производилась, вплоть до середины XX
века, на больших станциях по удару колокола, а на небольших - по звуку
колокольчика.
"...обеда из кухмистерской..."
Кухмистерская (от нем. Kuche - кухня и Meister - мастер) - дешевая
столовая, небольшой недорогой ресторанчик.
"Филька, трубку!"
Трубки были длинные (больше метра), и раскуриванием их, что требовало
больших усилий, занимались слуги.
"Хотел было панихиду по нем отслужить..." Панихида.
"Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в
организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем
больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше..."
Строки, навеянные заболеванием самого Достоевского - -эпилепсией (от
греч. epilamhano - схватываю) - болезнью, проявляющейся в судорогах и
сопровождающейся потерей сознания. Перед самым припадком больные эпилепсией
часто испытывают состояние, подобное состоянию самого Достоевского, о
котором он поведал Н. Н. Страхову: "На несколько мгновений я испытываю такое
счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют
понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире, и это
чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно
отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь" (см.: Достоевский Ф. М. Поли.
собр. соч., т. I. Биографии, письма и заметки из записной книжки. СПб, 1883,
с. 214 второй пагинации).
Ср. также размышления эпилептика - князя Мышкина в романе "Идиот": "Он
задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его была одна
степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву),
когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы
воспламенялся его мозг и с необыкновенным порывом напрягались разом все
жизненные силы его... Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже з
здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и
проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и "высшего
бытия", не что иное, как болезнь, как нарушение нормального состояния, а
если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено
к самому низшему. И, однако же, он все-таки дошел наконец до чрезвычайно
парадоксального вывода: "Что же в том, что это болезнь? - решил он
наконец. - Какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый
результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в
здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает
неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и
восторженного молитвенного слияния с самым высшим синтезом жизни?".
"...предпринять некоторый... вояж..."
"...не привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое..."
А. Л. Бем, отметив, что эти слова Свидригайлова являются перифразой
известных слов Мефистофеля в "Фаусте" Гете: "Я - часть той силы, что вечно
хочет зла и вечно совершает благо", указал, что они перекликаются также с
ироническим заявлением Черта в "Братьях Карамазовых": "Мефистофель, явившись
к Фаусту, засвидетельствовал о себе, что он хочет зла, а делает лишь добро.
Ну, это как ему угодно, я же совершенно напротив. Я, может быть,
единственный человек во всей природе, который любит истину и искренно желает
добра" - и непосредственно с рассказом "Кроткая", где закладчик
представляется героине в тех же выражениях, в каких Мефистофель
рекомендуется Фаусту: "Я есмь часть той части целого, которая хочет делать
зло, а творит добро" (см.: Бем А. "Фауст" в творчестве Достоевского. - В
кн.: О Dostojevskem. Sbornik stati a materialu. Praha, 1972, с 192 - 193).
"... и об Рафаэлевой Мадонне..."
Мадонна (итал. гша donna - моя госпожа) - старинное вежливое
наименование (преимущественно в обращении) женщины в Италии (у католиков
богоматерь, а также ее скульптурное или живописное изображение). А. Г.
Достоевская отмечала, что "Сикстинскую Мадонну" Рафаэля (1483 - 1520)
Достоевский "признавал за высочайшее проявление человеческого гения" и
"ставил ее выше всего в живописи" (Достоевская А. Г, Воспоминания. М., 1981,
с. 159, 357). Дальнейшие слова Свидригайлова о том, что "у Сикстинской
Мадонны лицо фантастическое, лицо скорбной юродивой", совпадают с
восприятием ее Достоевским. 18 апреля 1861 года А. Г. Достоевская записывает
в своем "Дневнике" о посещении Дрезденской картинной галереи: "Наконец Федя
привел меня к Сикстинской Мадонне
(...) Федя находит скорбь в улыбке Мадонны" (Достоевская А. Г. Дневник,
1867. М., 1923, с. 15).
"...и в доме Вяземского на Сенной в старину но-чевывал ..."
"Дом Вяземского" близ Сенной площади, или знаменитая "Вяземская лавра",
выходил двумя большими флигелями на Забалканский проспект (ныне Московский)
и одним - на Фонтанку. "Дом Вяземского" славился обилием трактиров, кабаков,
притонов, публичных домов и был ночлежкой обитателей петербургского "дна".
"Вяземская лавра" описана В. Крестовским в романе "Петербургские трущобы"
(см. с. 64). Слова "в доме Вяземского ночевывал" повторяются буквально в