"Да зачем же стулья-то ломать..."
Цитата из комедии Н. В. Гоголя "Ревизор" (1836), д. I, явл. 1-е, слова
Городничего об учителе: "Александр Македонский герой, но зачем же стулья
ломать?"
"Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление
есть протест против ненормальности социального устройства..." >
Полемика с романом Чернышевского "Что делать?" и с английским
социалистом-утопистом Робертом Оуэном (1771 - 1858). Ср. "Что делать?", гл.
XXIV; "Похвальное слово Марии Алексевне"! "Теперь вы занимаетесь дурными
делами, потому что так требует ваша обстановка, но дай вам другую
обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны". Ср. р.
Оуэн "Об образовании человеческого характера":"Лица, совершающие теперь преступления, не виноваты в них: вся вина лежит на системах, в которых они были воспитаны. Устраните обстоятельства, способствующие совершению преступлений, - и преступлений не будет. Замените их условиями, при которых зарождается склонность к порядку, правильности, воздержанности, трудолюбию - и эти качества непременно явятся".
"Я тебе книжки ихние покажу: всё у них потому, что "среда заела"..."
Г. Ф. Коган предполагает, что Разумихин ссылается на следующие книжки:
"Уголовно-статистические этюды. Этюд первый. Статистический опыт
исследования физиологического значения различных возрастов человеческого
организма по отношению к преступлению" Н. Неклюдова ; "Мысли о
современных научных направлениях по поводу диссертации г. Неклюдова
"Уголовно-статистические этюды" К. Кавелина. Мысли Неклюдова и поддерживающего его Кавелина о том, что "количеством и даже качеством преступлений управляют обстоятельства, которые им благоприятствуют или не благоприятству? ют", отвечали важнейшим целям, задачам и стремлениям представителей революционно-демократического лагеря. Однако формула "среда заела" была неприемлема для Достоевского, противопоставлявшего этой формуле идею христианско-нравственной ответственности человека не только за собственные поступки, но и за всякое зло, совершающееся в мире (Вот почему, например, Достоевский резко отрицательно отзывался о творчестве Эмиля Золя с его идеей о фатальной зависимости человеческой психологии от окружающей среды).
"...социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы,
тотчас же и устроит всё человечество..."
Намек на трактаты социалистов-утопистов Шарля Фурье (1772 - 1837)
"Теория четырех движений и всеобщих судеб" (1808) и Сен-Симона (1760 - 1825)
"Записки о всеобщем тяготении" (1813).
"...живая душа ретроградна!"
Ретроградный (от лат. retrogradi - идти назад) - отсталый,
консервативный.
"...всё на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и
комнат в фаланстере свели!"
Реплика на знаменитый "Четвертый сон Веры Павловны" в романе "Что
делать?", рисующий картину фурьеристского общежития. Фаланстеры - здания
особого типа для фаланги (большая община, коммуна в утопическом учении
фурьеристов).
"...пуншем напоил..."
Пунш (англ. punch) - смесь коньяка и шампанского, но были и другие
смеси, более слабые, под тем же названием (вина с водой, сахаром, лимонным
соком).
"...в Иване Великом тридцать пять сажен высоты..." Колокольня Ивана
Великого в Московском Кремле (имевшая также значение дозорной башни).
Построена первоначально в 1505 - 1508 годах зодчим Боном Фря-зином. В 1600
году при Борисе Годунове Иван Великий был надстроен. В колокольне Ивана
Великого около 40 сажен (свыше 80 м) высоты. Сажень - русская мера длины,
применявшаяся до введения метрической системы мер, равная 2,134 м.
"... одна ваша статейка: "О преступлении"... или как там у вас, забыл
название (...) по поводу одной книги..."
Ф. И. Евнин полагает, что это была книга Наполеона III "История Юлия
Цезаря", русский перевод которой появился в апреле 1865 года (Евнин, с.
153), а В. Я- Кирпотин считает, что это могла быть и книга Макса Штирнера
"Единственный и его собственность", вышедшая на немецком языке в Лейпциге в
1845 году (Кирпотин, с. Б8 - 70). М. П. Алексеев доказал сходство некоторых
положений статьи Раскольникова "О преступлении" с трактатом Т. де Квинси
"Убийство как одно из изящных искусств" (см. Алексеев М. П. Ф. М.
Достоевский и книга де Квинси "Confessions of an English Opium-Eater". -
"Учен. зап. Высшей школы Одессы", 1922, т. 2, с. 102).
В. Я. Кирпотин справедливо пишет, что Раскольников "был слишком сложен
для того, чтобы увлечься одной книгой одного автора и на основе ее
перестроить все свое мировоззрение. Он впитывал в себя то, что носилось в
воздухе, дух времени, и особым образом перерабатывал его применительно к
своим идеалам и своим целям. Статья его в "Периодической речи" не
комментарий к "одной книге", а изложение собственного кредо "по поводу одной
книги" (Кирпотин, с 72).
Ср. также замечание Ю. Карякина "по поводу одной книги": "Известно, что
книг таких было много, слишком много. И все они исповедовали, проповедовали
необузданное своеволие личности. Раскольниковская "статья" и есть
художественный образ всех этих книг. Эпоха, эпоха была одержима
наполеономанией, а Достоевский - мыслью о том, к чему все это может
привести" (Карякин, с. 99).
"Да ведь "Еженедельная речь" перестала существовать <...> но,
переставая существовать, "Еженедельная речь" соединилась с "Периодической
речью"..."
В. Я. Кирпотин считает, что это пародийно-иронический намек на журнал
братьев Достоевских "Время", возобновившийся после закрытия под названием
"Эпоха" (Кирпотин, с. 70), но закрытие и открытие новых газет и журналов или
соединение их с другими органами печати было обычным явлением в русской
периодической печати (например, в 1861 году прекратила существование и
соединилась с "Московским вестником" газета "Русская речь").
"А вы почему узнали, что статья моя? Она буквой подписана <...) акт
исполнения преступления сопровождается всегда болезнию".
Г. Ф. Коган предполагает, что это, очевидно, намек на статьи,
печатавшиеся в "Русском слове" за подписью "Т. 3." и принадлежавшие перу Н. В. Шелгунова. (Любопытно, что криптоним Шелгунова в "Русском слове" - "Т. 3." - означает "Тюремный заключенный", о чем, вероятно, знал Достоевский). Одна из статей Шелгунова "Френологическая оценка человеческих поступков", напечатанная в январской книжке "Русского слова" за 1865 год и посвященная книге Моро-Кристофа "Le monde des Coquins" ("Мир мошенников") (Paris, 1864), могла особенно заинтересовать Достоевского. Моро-Кристоф, рассматривая френологические признаки преступников, рассказывал о французском убийце Ласенере, отличавшемся
необыкновенной жестокостью (для него "убить человека" все равно, что "выпить
стакан вина"). Во втором номере журнала "Время" за 1861 год Достоевский
печатал изложение нашумевшего в 1830-х годах парижского уголовного процесса.
"В предлагаемом процессе дело идет о личности человека феноменальной,
загадочной, страшной и интересной, - писал Достоевский в своем
предисловии. - Низкие инстинкты и малодушие перед нуждой сделали его
преступником, а он осмеливается выставлять себя жертвой своего века"
("Время", 1861, № 2, с. 18). В изложении "Процесса Ласенера" Достоевского
особенно интересовал рассказ о том, как "ожесточилась душа молодого человека
и проникся он презрением к обществу", как он причислил себя "к группе людей
исключительных, натур необыкновенных", которые не могут "перенести" только
одного: "презрения других и самопрезрения" ("Время", 1861, № 2, с. 2, 3,
22).
Р. Белоусов справедливо указывает, что "Процесс Ласенера" мог в
известной мере послужить толчком к работе над "Преступлением и наказанием"
(см.: Белоусов Р. Пьер Ласенер и Родион Раскольников. - "Лит, учеба", 1980,
№ 4, с. 190 - 194).
Достоевского могла заинтересовать и статья В. А. Зайцева
"Естествознание и юстиция" в "Русском слове" (1863, № 7), в которой он
развивал идею о невменяемости преступников и ненаказуемости преступлений,
поскольку преступления являются следствием ненормальностей в человеческом
организме: "Преступление есть, как и помешательство, явление, находящееся в
полной зависимости от физических условий организма... Ни один
естествоиспытатель не может добросовестно указать границы, где кончается
здоровье и начинается сумасшествие, не может сказать, что этот человек -
сумасшедший, а этот другой - преступник".
"а...в ихней статье все люди как-то разделяются на "обыкновенных" и
"необыкновенных".
С аналогичным тезисом выступил в 1865 году Наполеон III в книге
"История Юлия Цезаря", вызвавшей бурную полемику в русской и зарубежной
печати. Автор провозгласил исключительное значение в истории таких
необыкновенных людей, как Юлий Цезарь, Карл Великий или Наполеон,
прокладывающих путь народам и совершающих в несколько лет дело многих
столетий. Изгнания, казни, государственные перевороты, убийства - таковы
орудия, с помощью которых исторические герои выполняли возложенное на них
провидением дело.
Теоретические основы идеи о роли и правах "необыкновенных личностей", с
которыми перекликаются основные положения "статьи Раскольникова", были
изложены Наполеоном III в "Предисловии" к книге, опубликованном в газетах
еще до выхода в свет "Истории Юлия Цезаря". Достоевского могли особенно
заинтересовать следующие слова в "Предисловии" Наполеона III: "Когда
необыкновенные дела свидетельствуют о величии гениального человека, то
приписывать ему страсти и побуждения посредственности - значит идти
наперекор здравому смыслу. Не признавать превосходства этих избранных
существ, которые от времени до времени появляются в истории подобно
блестящим метеорам, разгоняющим мрак своего века и озаряющим будущее, -
значит впадать в самое крайнее заблуждение.
"..."необыкновенный" человек имеет право... то есть не официальное
право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные
препятствия..."
Г. Ф. Коган обратила внимание на отклик газеты "С.-Петербургские
ведомости" (1865, 1 марта, № 53) на "Предисловие" Наполеона III к его книге
"История Юлия Цезаря" - отклик, перекликающийся с вышеприведенными словами
Раскольникова: "Прирожденное гению право повелевать не только признается, но
и возводится в степень религии. Великие люди - вожди, пророки человечества и
прокладывают ему дорогу; простые смертные должны следовать за ними, куда они
укажут пальцем... В Англии этому учению следовали фроуд и Карлейль; но
большинству наших соотечественников кажется и всегда будет казаться, что во
всех исторических событиях и во всех деяниях великих и малых людей кроются
правда и неправда и что во всех случаях должно бы было торжествовать право,
в противном же случае, - тем хуже для нации, которая допускает нарушение
права!".
Теория о том, что "необыкновенному" человеку "все позволено", могла
быть известна Достоевскому и по книге М. Штирнера "Единственный и его
собственность" (ее он мог прочесть еще в молодости в библиотеке М. В.
Петрашевского). Человек, согласно учению Штирнера, является высшей и
абсолютной ценностью мироздания, в которой растворяются без остатка такие
категории, как бог, всемирная история, государство, право и мораль. Такой
крайний культ своего "я" вел к самообожествлению индивида, которому "все
позволено". Книга Штирнера получила широкий резонанс в России. О ней писали
В. Г. Белинский, А. И. Герцен, П. В. Анненков, А. С. Хомяков, ее обсуждали в
кругу Белинского, она фигурировала в спорах между западниками и
славянофилами, наконец, М. Н. Катков после выстрела Каракозова обвинял в
1866 году русскую молодежь в увлечении атеизмом, эгоцентризмом и
материализмом Л. Фейербаха, М. Штирнера и Л. Бюхнера ("Московские
ведомости", 1866, 14 апреля, № 78; 19 апреля, № 82) (Подробнее о влиянии
книги Штирнера на творчество Достоевского см.: Отверженный Н. Штирнер и
Достоевский. М., 1925; Кирпотин В. Я. Достоевский и Белинский. Изд. 2-е,
доп. М., 1976, с. 123 - -135).
"...если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия..." Иоганн Кеплер (1571 -
1630) - немецкий астроном, открывший законы движения планет; Исаак Ньютон
(1643 - 1727) - английский физик и математик, открывший закон всемирного
тяготения. Ср. с откликом в газете "Голос" (1865, 23 февраля, № 54) на
"Предисловие" Наполеона III к его книге "История Юлия Цезаря": "Сравнения с
техническими изобретателями, с авторами открытий, тут быть не может.
Выдумать что-либо или открыть должен отдельный человек, которого наталкивает
на открытие дух времени, состояние науки, но ведь здесь идет речь не об
отдельном открытии, а именно о руковождении судьбами человечества, об
указании путей его развитию, то есть именно о том, что производится только
общими, великими общественными причинами, что указывается равнодействующею
всех борющихся сил. Открыть движение земли вокруг солнца или указать земному
шару путь - две вещи совершенно разные, и этого-то различия не разъяснил
автор предисловия. Если б он сказал, что "каждая эпоха выражается в своих
великих людях", тогда мысль его была бы ясна; но нет, ему непременно
хотелось дать "великим людям" роль посланников свыше, и это в то время,
когда, по справедливому мнению Гервйнуса, великих людей нет именно потому,
что знание разлилось в массах и массы выступили в истории под своим
собственным именем".
"...продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами..."
Ликург - легендарный законодатель Спарты. Солон (ок. 638 - ок. 559 до
н. э.) - политический деятель древних Афин, реформатор, отменил крестьянские
долги, провел законы, наносившие удар родовой аристократии. Магомет (ок.
570 - 632) - проповедник, "пророк", основатель магометанской религии
(ислама). Наполеон Бонапарт (1769 - 1821) - французский государственный
деятель и полководец.
"...не останавливались и перед кровью, если только кровь (...) могла им
помочь".
Магомет в 623 году признал богоугодным делом войны с неверными и
действительно жестоко уничтожал врагов своей веры. Ср. также со словами
Наполеона III: "Ежедневно оправдывается пророчество пленника Св. Елены:
"Сколько будет нужно еще борьбы, крови, годов, чтобы могло осуществиться то
добро, которое я хотел сделать человечеству?"
"...до Нового Иерусалима, разумеется! - Так вы все-таки верите же в
Новый Иерусалим?"
Выражение "Новый Иерусалим" восходит к Апокалипсису (одна из
новозаветных книг - от греч. аро - от, далеко и kalypto - скрывать,
прятать - откровение Св. Иоанна Богослова на острове Патмосе о тайных и
будущих действиях божиих): "И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее
небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святой
город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба..." (Откровение Иоанна
Богослова, гл. 21, ст. 1 - 2). В экземпляре Евангелия, принадлежавшем
Достоевскому, эти строки отмечены карандашом.
В философско-культурном контексте XIX века Новый Иерусалим - широкий
символ осуществления всех надежд, имеющий как чисто мистическое, так и
религиозно-утопическое толкование.
По учению сен-симонистов, вера в Новый Иерусалим означала веру в
наступление нового земного рая - "золотого века". "Зарождающийся
социализм, - вспоминал Достоевский в "Дневнике писателя" за 1873 год, -
сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и
принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и
цивилизации".
"Современники и друзья Достоевского,- - пишет В. Я- Кирпотин, - не
сомневались в том, что на деле имеет в виду Раскольников, говоря о Новом
Иерусалиме. Н. Ахшарумов, сам бывший петрашевец, писал в статье о романе,
помещенной в журнале "Всемирный труд": "Насчет того, что собственно
Раскольников разумеет под Новым Иерусалимом, сомнения нет. Это тот новый
порядок жизни, к которому клонятся все стремления социалистов, порядок, в
котором всеобщее счастье может осуществиться, и Раскольников готов верить в
возможность такого порядка, по крайней мере, он не оспаривает его
возможности" (Кирпотин, с. 59 - 60).
Новым Иерусалимом назывался также мужской монастырь, основанный в 1656
году патриархом Никоном и ставший подмосковной резиденцией патриарха (ныне
г. Истра Московской области).
"И-и в воскресение Лазаря веруете?"
Большой отрывок из Евангелия, рассказывающий об этом чуде,
символизирующем в романе возможность нравственного возрождения
Раскольникова, читает в главе IV четвертой части Соня Мармеладова (см.
примеч. на с. 177). Евангелие утверждает, что в будущем, при втором своем
пришествии, Христос воскресит всех умерших.
"...чем же бы. отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При
рождении, что ль, знаки такие есть?"
В. Данилов обратил внимание на подобный же вопрос в статье газеты
"Голос" (1865, № 65) "Английские критики сочинений Наполеона",
заимствованной из английской прессы и посвященной книге Наполеона III
"История Юлия Цезаря": "Как разобрать, кто у нас Цезари, Карлы Великие,
Наполеоны? Спрашивается, по каким признакам должны мы отличить, положим,
хоть какого-нибудь Смита О'Брайена {ирландский революционер, умерший в 1864
году. - С. Б) от какого-то артиллерийского поручика, Магомета от того, кого
было бы святотатством назвать заодно с ним, Аттилу от Карла Великого? Если б
императору угодно было избегнуть в своем слоге отличительной черты слога
своего предместника Тиверия, если б он не был consulto ambiquus
(двусмысленный. - С. Б.), он, вероятно, ответил бы, что нет другого знака,
по которому отличишь пророка от лжепророка, кроме неотразимой логики успеха.
Всякий, кто побеждает, проводя свои идеи и достигая успеха своим гением, -
прав. Из этого следует, что человечеству остается только выжидать событий и
повиноваться" (Данилов, с. 262 - 263).
Ф. И. Евнин указал на связь этого вопроса Порфирия Петровича со статьей
"Что такое великие люди в истории", посвященной разбору все той же книги
Наполеона III, напечатанной в журнале "Современник" (1865, № 2) и
подписанной буквой "W" {статья принадлежит Э. К- Ватсон): "Итак, существует
две различные человеческие логики, - писал "Современник", - точно так же
существуют и различные моральные законы. Одна логика и одни законы, по
которым следует судить действия людей обыкновенных; другая логика и другие
законы, по которым следует судить мировых гениев, полубогов... Но если
великие гении истории изъяты от обыкновенных законов, если к ним неприменимы
законы обыкновенной логики, то спрашивается, как же узнать таких личностей?
Пожалуй, мы будем судить о каком-нибудь лице, как о простом смертном, а оно
ока- , жется гением; или нам вдруг кто-нибудь покажется гением, а он
окажется так себе, дюжинным человеком" (Евнин, с. 156).
"Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают..."
Достоевский не случайно выделяет курсивом "новых", намекая на "новых
людей" Чернышевского.
"...но вот ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли таких
людей, которые других-то резать право имеют, "необыкновенных-то" этих?"
Ср. замечание О. Н. Осмоловского: "Развенчиванию теории Раскольникова
служит и намеренное снижение понятий, называние одних и тех же явлений
разными именами. Порфирий противопоставляет научной возвышенности
терминологии Раскольникова намеренно сниженные обличительные обозначения:
"резать право имеют" (Порфирий) - "перешагнуть хотя бы через труп"
(Раскольников). (Осмоловский О. Н. Формы и средства психологического анализа
в романе "Преступление и наказание". Дис. на соиск. учен, степени канд.
филол. наук. Л., 1965, с. 43 (Ленингр. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. См.
также: Осмоловский О. Н. Достоевский и русский психологический роман.
Кишинев, 1981, с. 81 - 82.
"Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого
сердца".
Эти строки выражают один из важнейших христианских этических
принципов - о виновности и ответственности каждого перед всеми и всех перед
каждым. Мир лежит во зле и Иисус Христос дал себя распять за грехи людей:
"...так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы
послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Евангелие от Матфея,
гл. 20, ст. 28). Отсюда: человек с "широким сознанием л глубоким сердцем"
всегда должен помнить о Голгофе, т. е. о распятии Христа.
Ср. также высказывания Достоевского о "беспокойном и тоскующем Базарове
(признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм".
"Истинно великие люди <...> должны ощущать на свете великую грусть..."
Строки, навеянные Екклезиастом (от греч. ekklesia - церковь) -
ветхозаветной, библейской книгой, написанной, по преданию, царем Соломоном и
означающей "опытная мудрость": "И оглянулся я на все дела мои, которые
сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их; и вот, все -
суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!", "Потому что во
многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь"
(Ветхий завет. Книга Екклезиаста или Проповедника, гл. 2, ст. 11; гл. I, ст.
18).
В устах Раскольникова, для которого "истинно великие люди" - это
"сильные личности", в том числе завоеватели (Юлий Цезарь, Наполеон), слова
эти наполняются новым смыслом. Отрицающие христианскую мораль, разрешающие
пролитие крови, "сильные личности", как гордый демон, печальны в одиноком
величии. В этих словах Раскольникова - вся трагедия человекобожества, вся
трагедия "сильных личностей", поставивших себя вместо бога.
"...Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?"
Эти строки восходят к "Евгению Онегину" Пушкина:
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно.
(гл. 2, XIV).