v.1.0.1 - 20.02.2025

«Циклист»

Научно-фантастическая повесть

Илья Бисеринкин

2025

«…Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после…»

Книга Екклесиаста или Проповедника

«…Наконец, я увидел и узнал людей счастливой земли этой. Они пришли ко мне сами, они окружили меня, целовали меня. Дети солнца, дети своего солнца, — о, как они были прекрасны! Никогда я не видывал на нашей земле такой красоты в человеке. Разве лишь в детях наших, в самые первые годы их возраста, можно бы было найти отдаленный, хотя и слабый отблеск красоты этой. Глаза этих счастливых людей сверкали ясным блеском. Лица их сияли разумом и каким-то восполнившимся уже до спокойствия сознанием, но лица эти были веселы; в словах и голосах этих людей звучала детская радость. О, я тотчас же, при первом взгляде на их лица, понял всё, всё! Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем...»

Ф. Достоевский, «Сон смешного человека»

«Я буду долго гнать велосипед,

В глухих лугах его остановлю.

Нарву цветов и подарю букет

Той девушке, которую люблю…»

Александр Барыкин, «Букет»

Глава первая. Абель Лиазон.

Было ещё темно, когда Абель вышел на крыльцо с велосипедом на плече, — на востоке алела только узкая полоска зари, предвещая скорый рассвет. Он закрыл за собой дверь — осторожно, чтобы никого не разбудить, и спустился по ступенькам, имевшим обыкновение предательски скрипеть по утрам. Трава была усеяна мелкими бриллиантами росы, тускло сверкавшими в предрассветной темноте.  Абель ступил на дорожку из каменных плит и, поставив велосипед на землю, направился к калитке.

Колеса тихо застрекотали. Холодный утренний воздух тут же пробрался под просторную льняную рубаху, и Абель, поежившись, принялся вращать плечами, чтобы согреться. Вдохнув полной грудью, он почувствовал сладкий, пьянящий аромат жасмина, доносившийся с пышных кустов. Миновав арку в жасмине, Абель вышел на дорогу, — окутанная темнотой улица с похожими друг на друга одноэтажными домиками по обе стороны уходила вдаль плавной дугой.

Выкатив велосипед на середину дороги, Абель опустился на колено и опытным взглядом бегло все осмотрел, — надавил большим пальцем на шины, — они были накачаны, проверил цепь, — та была хорошо смазана.

Велосипед он собрал своими руками, — из найденных бог знает где деталей и выточенных вручную или обмененных у проезжих экспедиторов запчастей. Убедившись, что все в порядке, он провел пальцем по темно-бирюзовой раме, на которой едва проступала полустертая надпись:

“GEMINI 8000”.

Абель поднял руку к лицу, — экран циклохрона на запястье переливался темно-синим, повторяя цвет утреннего неба, но с края, что смотрел на восток, на нем уже проступали розовые и желтые оттенки. Центр экрана занимала окружность, — по ней, как электроны по орбите атома, незаметно для глаза двигались точки, — каждая из них обозначала какое-то дело, которое предстояло сегодня сделать. Абель коснулся самой верхней, — точка развернулась на весь экран, превратившись в новую окружность, — с плеядой собственных точек.

Первый луч восходящего солнца упал ему на лицо. Абель надел потрепанную кепку козырьком назад, обхватил руками обмотанные оплеткой рукояти руля, поставил ногу на педаль и, — оттолкнувшись другой, ловко вскочил на велосипед.

Не садясь, он принялся крутить педали, перенося вес то на одну ногу, то на другую, понемногу набирая скорость. Мышцы бедер приятно загудели от нагрузки. На смуглом лице Абеля заиграла улыбка, становясь шире с каждым оборотом педалей. Легкий ветер играл с его темными волосами, выбивавшимися из-под кепки.

Прокатившись по мирно спящей улице и, выехав на перекресток, Абель повернул налево, затем, ускоряясь все сильнее, помчался на восток, — навстречу пылающему диску солнца, край которого уже показался из-за крыш.

Скоро жилые дома остались позади, — он миновал прямоугольный щит, на котором большими белыми буквами было чьей-то старательной рукой начертано следующее:

«АГРОКУЛЬТУРНАЯ КОММУНА ИБН РУШД.»

«НАСЕЛЕНИЕ: 4356 ЧЕЛОВЕК»

«СЕГОДНЯ РАБОТАТЬ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА! ЗАВТРА РАБОТАТЬ ЛУЧШЕ, ЧЕМ СЕГОДНЯ!»

* * *

Почти вся коммуна мирно спала, еще погруженная в предрассветную тишину. Абель был одним из немногих бодрствующих в этот час и уж точно, — единственным, кто был на ногах по собственной воле, а не потому что нужно было рано вставать на работу. Заставлять себя ему не требовалось, — эти моменты, — когда мир еще дремал, а воздух был наполнен свежестью и обещанием нового дня, были его самыми любимыми.

С высоты птичьего полета коммуна Ибн Рушд выглядела как множество концентрических окружностей, которые складывались в причудливый узор. В самом центре, — жилой район с сетью радиально расходящихся во все стороны улиц, следом, — разноцветный орнамент садов и огородов. Далее простирались поля, поделенные на сектора, — жёлтые, зелёные, коричневые, — с вкраплениями сверкающих мозаик из шестиугольных солнечных панелей, похожих на гигантские соты.

Лучи восходящего солнца играли на жестяной крыше огромного ангара, где рядами дремали комбайны. Оттуда уже доносились голоса комбайнеров, которые, позевывая и потягиваясь, направлялись к своим машинам, неся в руках котомки с завтраком. Кто-то знакомый, заметив Абеля, окликнул его, — он даже не успел разглядеть, — кто и, помахав в ответ, снова взялся за руль, сосредоточившись на дороге. Она прямой линией рассекала бескрайние поля, уходя вдаль, — туда, где открытые просторы сменялись густой зеленью смешанного леса.

Стояла середина лета. Первая страда, — сбор урожая озимой пшеницы, подходила к концу. С полей, мимо которых проезжал Абель, собирали последние колосья, а там, где земля сейчас была покрыта золотистой стерней, оставшейся после жатвы, вскоре должен был начаться сев яровых — подсолнечника, проса, фасоли, гречихи и овощей.

На участках, где урожай был собран, по кругу неспешно двигались фрегаты, — поливальные машины в виде длинных вантовых конструкций длиной в несколько сот метров на самоходных опорах. Спринклеры разбрызгивали воду над почвой, напитывая ее влагой перед предстоящим севом.

Над полями, словно огромные насекомые, шустро сновали аэтоны, — автономные роботы. Они собирали информацию о состоянии растений, химическом составе почвы и ее влажности, предупреждали о появлении опасных вредителей и болезней.

Поля раскинулись по обе стороны дороги, протянувшись до горизонта. На некоторых, — довольно крупных участках, посевы кукурузы и картофеля были укрыты каркасами, обтянутыми специальной сеткой, защищавшей растения от пыльных бурь. Вдали белели пневмокупола, где в идеальных условиях росли более нежные растения. Там же, — из-за горизонта выглядывали цилиндры зернохранилищ и цистерн для сбора воды.

Но вот и поля остались позади, — Абель пересек границу деревьев; последние постройки коммуны Ибн Рушд скрылись из виду. Над головой сомкнулся потолок из толстых ветвей и густых листьев, сквозь который едва пробивался свет. Дорога начала змеей вилять между деревьев и скал, — каждый ее поворот был Абелю известен наизусть. Он пересек узенький мост над бурным ручьём, а дальше начался подъем и чем дальше, — тем он становился круче.

Абель понизил передачу, — цепь перескочила на звездочку большего диаметра, но легче не стало, — сил приходилось прикладывать все больше. Лоб покрылся испариной, по спине побежали капли пота. Начался самый трудный участок, — пятьсот метров дороги с уклоном примерно в пятнадцать градусов. Мышцы бедер пылали, — Абель, приподнявшись с сиденья, методично переносил вес с одной педали на другую, крепко вцепившись в изогнутые «рога» руля. Экран циклохрона окрасился в кроваво-красный цвет, пульсируя в такт биению сердца.

Абель упивался восхождением, — было трудно, но по крайней мере каждый оборот педали был ему хорошо знаком. Да и не только эта поездка, но и весь предстоящий день лежал перед ним как на ладони: работа в поле, вечерняя трапеза с друзьями, прохлада ночи под звездным небом. Дальше — большой праздник урожая осенью, спокойная зима, полная своих приятных дел и мелких забот, — подготовка к будущей весне, когда неизменный круговорот жизни в Ибн Рушд подойдёт к отправной точке, чтобы запуститься по новой.

Свое местоположение в нем Абель ощущал каждой клеточкой кожи, каждым ударом сердца. Он знал точно, — на уровне подсознания, сколько оставалось до начала трудового дня, хотя у него и отсутствовало понятие о секундах, минутах и часах. Не сказать, чтобы он совсем не ощущал течение времени, просто отмерять его этими единицами не было никакой необходимости. И Абель, и все остальные жили внутри совершенно понятного и простого органического цикла, который повторялся раз за разом, — вслед за Солнцем. По форме своей, жизнь и Абеля, и всех остальных жителей Ибн Рушд была окружностью, — вернее, множеством окружностей разных диаметров, представленных на экране циклохрона, — они вращались друг внутри друга, как шестерни планетарной трансмиссии.

От осознания своего места в мире его наполняло чувство глубокого удовлетворения и гармонии со всем вокруг, поэтому и на трудный подъем он не обращал внимания, ведь в своих мыслях он уже вихрем мчался вниз. Причем, забавы ради, на обратном пути Абель частенько любил съезжать по этой дороге с закрытыми глазами и даже не держась за руль, — настолько хорошо он ее знал.

Солнце уже полностью поднялось из-за горизонта — до места назначения оставалось совсем немного. Вот и старая сосна с раскидистыми ветками и пустым стволом — высохшая мумия дерева, которая отмечала конец дистанции.

Абель, тяжело дыша, сбавил темп, съехал на обочину, соскочил с велосипеда и, повесив его на плечо, углубился в сосновый бор.

Где-то впереди, пока что скрытое за деревьями, шумело море…

* * *

Земля под ногами приятно хрустела, — она была устлана мягким ковром из мха и хвои, усыпана ветками и сосновыми шишками.

Абель приезжал на этот пляж, в пятнадцати километрах от Ибн Рушд, каждый день — проплывал полтора километра в море и возвращался как раз к началу общей утренней трапезы.

Эта поездка и купание были неизменной частью его дня. Он не помнил, как давно это делал. Он вообще мало что помнил из своего «прошлого», если таковое у него было. Он, как и все в Ибн Рушд, твердо знал, что то, что было — то и будет.

Впереди, — за деревьями, уже виднелись волны. Солнечные лучи пронзали ветви сосен, расцвечивая песок кружевом теней.

Линия залива дугой уходила к горизонту. Полоса соснового бора, повторяя ее, тянулась вдоль пляжа и исчезала в голубой дымке где-то вдали.

Абель ловко скинул с ног изношенные кроссовки, прислонил велосипед к сосне, кепку повесил на руль и, не в силах больше терпеть, побежал к воде, — раздеваясь прямо на ходу.

Лучи солнца, отражаясь от волн, сверкали тысячами искр. Свежий, соленый бриз дул в лицо, приятно щекоча ноздри. Волны с легким шумом накатывали на мелкий золотистый песок, оставляя пенные следы.

Последние метры он пробежал быстрее, чтобы не дать себе времени передумать — он отлично знал, каким обжигающе холодным будет море. На полном ходу ворвавшись в воду и подняв облако брызг, он пробежал по мелководью, высоко задирая колени, а затем мощно оттолкнулся и нырнул под набегающую волну, словно дельфин, проскользнув под поверхностью несколько метров. Вынырнув, Абель жадно вдохнул и сильными гребками поплыл кролем параллельно берегу.

Глава вторая. На пляже.

Он выбрался из воды и, оставляя в мокром песке глубокие следы, сделал несколько шагов прежде чем остановиться. Абель приставил руку козырьком ко лбу и посмотрел назад, — туда, где остался велосипед. Пришлось напрячь глаза, но он все же различил блеск металлической рамы в солнечных лучах.

Сев на теплый песок, Абель зарыл в него ступни и опустил голову, переводя дыхание. По волосам стекали и падали на песок, оставляя после себя небольшие лунки, капли морской воды. Ветер приятно обдувал обнаженное тело и Абелю в этот момент показалось, что вся его жизнь, — насколько он ее знал и понимал, сошлась сейчас в одной этой точке, — одном прекрасном мгновении.

По лазурному небу, словно написанные полупрозрачной акварелью, плыли бесконечной гирляндой невесомые громады облаков. Абель приоткрыл глаз и проследил, как капля воды, словно крошечная жемчужина, скатилась по длинной пряди его волос и исчезла в песке. Он глубоко вздохнул и перевел взгляд на ярко-голубой экран циклохрона, — следующая точка неспешно приближалась к верхнему делению.

Что будет дальше, он знал и без циклохрона: еще немного, и он поднимется на ноги, вытряхнет остатки воды из ушей, стряхнет прилипший к телу песок и вернется к велосипеду. Затем наденет рубаху и шорты, повесит велосипед на плечо и сквозь прохладную тень соснового бора зашагает обратно к дороге…

Море шумело в своем привычном ритме, небо казалось бездонным. Абель тряхнул головой, смахнув с волос оставшиеся капли и собрался идти обратно. Об его плечо вдруг неуклюже ударилась пчела, летевшая по своим делам, — как будто задумалась о чем-то. Не обратив на Абеля особого внимания, она прочертила в воздухе пару причудливых петель, то ли извиняясь, то ли, — просто приходя в себя. Выровняв курс, она продолжила полет в направлении зарослей дикого шиповника, который густо рос вдоль границы, разделяющей пляж и лес.

Абель проводил пчелу взглядом, и, когда она скрылась из виду, заметил вдали, между шиповником и лесом, некий странный предмет, прислоненный к стволу сосны. Он всмотрелся, но не смог разобрать, что это было, — различил лишь пару синих полос поперек продолговатого, серого пятна.

* * *

Абель замешкался. Циклохрон легкой вибрацией напомнил, что время его пребывания на пляже подходило к концу, — если он хотел успеть к утренней трапезе, пора было ехать обратно.

Природное любопытство все же победило. Он подошел поближе и понял, что под сосной, — в тени, сидел человек.    

Других людей он здесь никогда не встречал. Пляж находился ровно посередине между Ибн Рушд и соседней коммуной, — Бен Халуд. Лишь изредка отсюда можно было увидеть вдалеке крошечные рыболовные лодки, которые поутру отправлялись в море на промысел, но в залив они никогда не заходили.

Под раскидистой сосной на опушке бора, прислонившись к шершавому стволу и закинув босые ноги друг на друга, дремал седовласый мужчина. Его стопы утопали в низких зарослях шиповника, усыпанного бледно-розовыми цветами, голова была опущена, серебристые волосы ниспадали на плечи, скрывая лицо. Руки безвольно лежали на бедрах.

Абель осторожно приблизился и замер перед шиповником, — в нескольких шагах от незнакомца, не зная, стоит ли его тревожить.

— Доброе утро! — поздоровался он громко, не удержавшись.

Мужчина, однако, не шелохнулся, — он задремал так крепко, что, казалось, даже не дышал.

Абель замешкался, затем громко прочистил горло, но мужчина под сосной не сдвинулся с места. Странно — с такого расстояния уже должно было быть видно, как поднимается и опускается его грудь при дыхании, но старик оставался абсолютно неподвижен, словно изваяние.

Ему стало не по себе. Абель оглядел колючий кустарник, прикидывая, как бы его обойти, и, аккуратно выбирая путь, в несколько шагов пересек его. Теперь от незнакомца его отделяло расстояние чуть больше вытянутой руки — можно было разглядеть его еще лучше.

Тот был одет в серый рабочий комбинезон, местами протертый почти до дыр. Штанины с синими полосами были закатаны по щиколотку, рукава с такими же полосами — по локоть. Ветер трепал его седые кудрявые волосы, но лица все еще было не рассмотреть.

Абель перевел взгляд на кисти рук мужчины; сухие, длинные пальцы с ногтями, пожелтевшими и утолщенными, застыли в напряженном, полусогнутом положении и торчали вверх, словно обломанные куски камыша, которыми был усыпан весь пляж. Кончики пальцев были перепачканы чем-то черным. Абель также заметил, что ладони, предплечья, лодыжки и подошвы ног были сильно исцарапаны, видимо, — об шиповник.

— Спите?… — спросил он, опускаясь на колено и осторожно касаясь пальцем плеча незнакомца.

Ноль реакции.

Собравшись с духом, Абель потряс его за плечо.

Вместо того чтобы проснуться, мужчина безвольно сполз по стволу сосны и беззвучно рухнул на бок, — в мягкий песок. При падении серебристые волосы разметались, открыв лицо. Абель невольно отшатнулся назад, споткнулся и приземлился на пятую точку.

Чайки, сидевшие на соседних соснах, — единственные свидетели этой сцены, вдруг раскричались, словно смеясь над реакцией Абеля.

Глаза старика были широко открыты и закатились так, что зрачки были почти не видны. Лицо искажала гримаса боли, застывшая, словно посмертная маска. Губы посинели, распухший язык вывалился изо рта. На щеках и лбу, как и на руках и ногах, также виднелись глубокие царапины.

Не то, чтобы он не сталкивался до этого со смертью. Как и все, Абель не раз нес вахту у постелей уходивших людей и, бывало, разделял с ними последние мгновения. Правда, в тех случаях, рядом всегда был кто-то еще и атмосфера была иной — заботы и всеобщего участия. Человек, как правило, никогда не мучился и умирал, если не с улыбкой на лице, то, по крайней мере, с выражением глубокого спокойствия и благодарности.

На лице старика не было ни того, ни другого. Он, очевидно, мучился, — и сильно, — в гримасе читалась поистине чудовищная, невыносимая боль. Абель подполз поближе и уставился на труп, борясь с искушением дотронуться до одной из царапин на его лице.

Мужчина не был Абелю знаком, — тот был точно не из Ибн Рушд.

«Из Бен Халуд, наверное?» — предположил он, повернув голову в сторону соседней коммуны. Абель выпрямился и ткнул пальцем в экран циклохрона.

— Между Ибн Рушд и Бен Халуд, — на пляже, найден мертвый человек, — мужчина, пожилого возраста, — произнес он, поднеся циклохрон к лицу. — Пришлите аэтона и, по возможности, передайте в Бен Халуд, — пусть проверят, скорее всего, он оттуда. Аэтон пусть ориентируется на мое местоположение, — буду ждать на месте.

— Принято, Абель… — подтвердил диспетчер на другом конце после недолгой паузы. — Аэтон вылетает.

Он опустился на колени и еще раз, — более тщательно, осмотрел старика. Из под одного из рукавов тянулась тонкая полоска крови. Абель задрал его; на верхней части предплечья, — ниже локтя, краснел след от укуса.

«Неужто сам себя укусил?...»  — подумал он, нахмурившись. — «Это ж как он, должно быть, страдал?»

Не успел он подробнее изучить рану, как в небе что-то ярко сверкнуло, — солнце отразилось от крошечного объекта, летевшего над пляжем. Объект, — сначала напоминавший точку, стремительно рос, превращаясь в металлический шар.

Тот летел, не снижаясь, и, замедлившись над Абелем, плавно опустился по спирали вниз. С тихим, ровным гулом, словно шелест крыльев гигантской стрекозы, аэтон — шарообразный робот, сантиметров двадцать в диаметре, завис над телом покойного. Сервоприводы тихо зажужжали, — аэтон сфокусировал свой объектив на безжизненной фигуре, затем, — быстро осмотрев покойника, — на Абеле.

— Вот… — только и смог вымолвить тот, указывая на тело.

— Упаковщики уже в пути, — прозвучал привычный, успокаивающий голос. Голоса всех машин звучали абсолютно одинаково, — он был Абелю знаком лучше его собственного.

— Знаешь, кто он? Откуда? — поинтересовался Абель, кивнув на мужчину.

— Зовут его… — аппарат сделал небольшую паузу, словно заглядывая в справочник, — Креон Ижинар. Проживает… Прошу прощения, проживал, — поправил он себя, — в коммуне Бен Халуд…

— Так и подумал.

— Я уже поставил их в известность. Абель, прошу, останься до приезда упаковщиков.

— Конечно…

Аэтон еще раз облетел тело Креона кругом, словно фиксируя и анализируя все мельчайшие подробности, а затем застыл на месте.

— Как думаешь, что с ним… — хотел было спросить Абель, но шар, не дослушав, вдруг взмыл в воздух и мгновенно разогнавшись, улетел в сторону Ибн Рушд.

— …случилось?... — закончил он, когда аэтон уже снова уменьшился до размеров точки.

— Креон, значит? — произнес Абель, вновь посмотрев на бездыханное тело. — Что ж, будем знакомы…

Глава третья. Краткое прощание.

От Креона он не отходил ни на шаг, — сидел на песке, поджав ноги, и неотрывно смотрел на тело, словно боялся, что оно исчезнет, стоит ему только отвернуться. Ветер играл с седыми, лохматыми волосами старика и надувал штанины комбинезона, придавая безжизненной фигуре иллюзию движения.

Через какое-то время из-за деревьев, — с дороги, донесся шум колес, а после из леса показались два незнакомца, ведомые еще одним аэтоном.

Абель встал и отряхнул песок с колен.

— Вот ты где… — с ходу произнес первый из «упаковщиков» — людей, работа которых в коммунах заключалась ровно в одном — отправке покойников в последний путь.

Абель сперва подумал, что обращаются к нему, но упаковщики прошли мимо, — как будто его тут и не было и, по-деловому уперев руки в бока, склонились над телом, — оно явно интересовало их больше. Абель, немного помолчав, все же решил, что надо как-то обозначить свое присутствие.

— Когда я пришел, он сидел к спиной к дереву… — объяснил он, указывая пальцем на сосну. — Подумал — спит, решил разбудить, потряс за плечо, ну и… Он упал на песок.

Первый из упаковщиков, — коренастый, широкоплечий мужчина с широким лбом и прямым носом, протер очки и, все еще не глядя на Абеля, понимающе кивнул, словно все это для него было совсем не новостью.

— Допрыгался… И чего ему дома не сиделось?

— Ваш знакомый?

— Не то, чтобы,  — покачал упаковщик головой. — Его сосед по дому забеспокоился. Говорит, старик в последнее время начал странно себя вести; то еды наберет полную сумку и бродит где-то — бог знает где, то вдруг расплачется и спасать кого-то бежит. Сегодня утром собрался еще затемно и ушел. Сосед проснулся, — давай тревогу бить.

— Н-да…  — цокнул языком второй, — мужчина постарше, худой, среднего роста, совершенно без каких-то запоминающихся черт.

— Как тебя сюда занесло? Далековато от Ибн Рушд, — спросил первый, наконец повернувшись лицом к Абелю.

— Искупаться приезжаю… — объяснил тот.

Двое, со слегка озадаченными выражениями на лицах, поглядели на него снизу вверх. Абель, внезапно вспомнив, что он все еще абсолютно голый после купания, слегка покраснел.

— Извиняюсь, — пробормотал он, немного смутившись, — совсем забыл… Можно я сбегаю, оденусь? Моя одежда осталась рядом с велосипедом, вон там, — он махнул рукой в сторону, — дальше по пляжу.

Упаковщики не возражали. Они снова переключили внимание на труп, а Абель быстро сбегал назад и, на ходу одевшись, прибежал обратно, — с велосипедом на плече. Двое, тем временем, уже аккуратно перекладывали тело в мешок из плотной ткани, расстеленный на песке. Аэтон, зависнув над покойным, продолжал пристально сканировать и обследовать тело, ничего при этом не говоря.

— Ну, тут все понятно… — подвел черту первый упаковщик и снова поправил очки, — они то и дело сползали. — Смерть наступила вследствие обширного инфаркта, вызванного сердечной недостаточностью…

— Жаль, все-таки, — вздохнул второй, с грустью глядя на безжизненное лицо Креона. — Сидел бы дома, — спасли бы.

— Да, — согласился первый. — Ну, что ж поделаешь…

Оба взглянули на свои циклохроны, затем друг на друга.

* * *

— Как бы теперь церемонию прощания провести? — озадаченно произнес первый, почесав затылок.

— В Бен Халуд его везти точно смысла нет, все уже по делам разойдутся… — согласился второй.

— Придется, наверное, прямо тут, — на месте все и сделать... Мог бы и ты тоже поучаствовать? — обратился первый к Абелю. — Все-таки, ты его нашел.

— Ну… Мы не были знакомы, так что даже не знаю, что и сказать… — попытался было отказаться Абель, но не смог.

— В общем, человек он был замечательный, — начал упаковщик. — Простой, работящий, всегда приветливый, с добрым словом для каждого. Всегда готов был помочь, не жалел ни сил, ни времени.

— Да, Креон был настоящей душой Бен Халуд, — подхватил второй, — его мудрость и спокойствие всегда помогали нам находить решения в самых сложных ситуациях. Он был как маяк, указывающий путь в бурю…

Первый кашлянул, дав понять, что в излишнюю патетику уходить не стоит. Оба поглядели на Абеля, ожидая, что и он скажет о покойном что-нибудь приятное.

— Я… В общем, уверен, он был хорошим человеком, — пробормотал Абель, не придумав ничего лучшего, — Очень… Хорошим человеком, — прибавил он для веса.

— Спасибо тебе, Креон! — произнесли упаковщики в унисон.

— Спасибо… Креон… — вполголоса повторил за ними Абель.

— Что ж, лучше и не скажешь… Ладно, понесли.

Слаженно взявшись каждый за свой край, они подняли мешок, в котором лежал очень хороший человек и потащили его через лесополосу к машине.

* * *

— Погодите! — увязался за ними Абель, катя рядом с собой велосипед. — Инфаркт, значит?… Слушайте, а что насчет царапин на руках и ногах? Да и на лице…

— А? — непонимающе посмотрел на него здоровяк в очках.

— Я имею в виду, вы уверены, что это был инфаркт?

— Аэтоны сняли показания с циклохрона, — никакой ошибки. Да и что он, по-твоему, — от царапин умер? — добавил он, нелепо улыбаясь. Второй, услышав это, сухо усмехнулся.

— Нет, конечно, но все же…

Грузовик упаковщиков стоял на обочине. Они уложили тело в кузов и, отряхнув руки, засобирались уезжать.

— У них же дома кошка жила, нет? — спросил первый у второго, подняв указательный палец вверх, словно только что вспомнил этот факт.

— Наверное… — ответил второй, садясь за руль, не слишком обращая внимания на вопрос.

— Видишь, — отсюда и царапины, — объяснил он Абелю. — А что до ног, так он много босиком ходил, мог пораниться обо что угодно. Хоть об тот же шиповник, — кивнул упаковщик назад — в сторону пляжа. — Он ведь не был обут, когда ты его нашел?

— Нет, не был… — согласился Абель. — Ну хорошо, а что насчет царапин на лице? И укуса на предплечье? — уцепился он за последнюю деталь, которая оставалась неясной.

— Знаешь, инфаркт, — это чертовски больно, — со знанием дела произнес мужчина, по-отечески похлопав Абеля на плечу. — Бывает, люди и лицо себе расцарапают, а бывает, — не то, что за руку укусят, могут и язык проглотить...

— Было дело… — подтвердил второй упаковщик, лениво барабаня пальцами по рулю.

— Но… Сидел он в довольно спокойной позе… — начал было Абель, но первый уже садился в кабину, на соседнее с водителем место.

— Ладно, дружище, мы погнали. Не переживай, — ты ничего не мог сделать. Спасибо еще раз, что вызвал, а не то бы мы его еще долго искали.

Он помахал Абелю на прощание мясистой ладонью.

Машина рванула с места.

Абель тоже поднял ладонь в прощальном жесте и с задумчивым выражением на лице остался смотреть на клубы пыли, удаляющиеся по дороге следом за грузовиком.

Глава четвертая. Жизнь и смерть в коммуне Ибн Рушд.

В самом центре Ибн Рушд была круглая поляна, в центре которой рос большой, старый дуб. Здесь же, — по краям, располагались несколько продолговатых зданий с двускатными крышами, — столовых, где вся коммуна трижды в день собиралась на общие трапезы. Те, кто не хотел сидеть внутри, могли расположиться на улице, — на террасах, где под широкими козырьками стояли длинные столы со скамьями.

Когда Абель вернулся в Ибн Рушд, утренняя трапеза уже закончилась, — со столов убирали посуду. Теперь несколько сот человек дожидались начала общего собрания, — они сидели под раскидистыми ветвями могучего дуба на грубых деревянных лавках, расставленных полукругом, которые образовывали своего рода амфитеатр. Перед лавками находилась сцена, — ровная каменная площадка, усыпанная опавшими листьями.

Сейчас там стоял Аким, — председатель Ибн Рушд, — седовласый мужчина с окладистой бородой. Его зеленые глаза, казалось, видели всех насквозь. Рядом с ним также была Амина, — руководительница аграрного отдела, и Ярослав, — старший планировщик.

Абель бросил велосипед на траву и, переступая через ряды скамеек и, на ходу извиняясь, протиснулся вперед, — поближе к сцене.

— Ты где пропадал? — шепотом спросил мужчина чуть постарше Абеля, — с залысинами, и открытым, добродушным лицом, когда тот сел с ним рядом.

— Привет. Потом расскажу… — шепотом ответил Абель, отмахнувшись.

Мужчину звали Леб, — они были с Абелем в одной трудовой бригаде, жили в одном доме и вообще, были, самыми что ни на есть, близкими друзьями.

Хоть трапезу он и пропустил, оказавшись дома, Абель сразу почувствовал себя лучше. Происшествие на пляже если и не вылетело у него из головы полностью, по крайней мере, отошло на задний план.

Было шумно, — как всегда перед началом собрания. Со всех сторон до Абеля долетали обрывки десятков одновременных разговоров.

На один ряд впереди от них с Лебом, — чуть левее, он заметил знакомое лицо, — Литу, — одну из лучших лекарей коммуны. Она сидела с маленьким ребенком на руках и, увидев Абеля, улыбнулась ему, на что тот смущенно поджал губы и, сам того не замечая, принялся поправлять и разглаживать свою мятую рубашку. Лита, правда, уже отвернулась, — младенец, которого она кормила из бутылочки, то и дело ее отвлекал и приходилось, что-то ласково приговаривая, успокаивать без устали шевелящиеся ручки.

Абель засмотрелся на эту картину, и только когда, наконец, раздался громкий голос Акима, вздрогнул, — словно ото сна.

— Значит так, други! — начал Аким, убедившись что все, или, по крайней мере, почти все, в сборе. — Первая страда скоро будет окончена, с чем всех нас сердечно и поздравляю. На дальних рубежах осталось собрать остатки урожая и, должен сказать, урожай мы собрали знатный!

По собранию пробежал одобрительный гул.  Аким поднял ладонь, прося тишины и давая понять, что это еще не все.

— Да, да, новость приятная, но есть, как говорится, одна деталь… Проблема пришла откуда не ждали, — мы уже собрали на пятнадцать тысяч центнеров зерна сверх запланированного. Хранить нам такие излишки негде, а, стало быть, если что-то в экстренном порядке не предпримем, зерно пропадет.

Радостный шепот стих.

— Как так, скажите пожалуйста, — пятнадцать тысяч центнеров? Амина, что вы, — аграрии там насажали? — обратился кто-то, встав с места, к девушке в косынке, из под которой выбивались кудрявые, темно-каштановые волосы.

— Семена были отлично подготовлены, — доведены до высших посевных стандартов, — спокойно объяснила Амина. —  С погодой нам в этом сезоне тоже очень повезло, да и потерь от болезней и вредителей практически не было… Отсюда и результат такой…

— Поэтому поступило предложение, — продолжил Аким, — попробовать распределить излишки между ближайшими соседями, — Бен Халуд, Хелис Филат… Передать им, сколько смогут принять, остальное пустить на комбинированные корма для скота и частично переработать в биоэтанол… Конечно, придется переоборудовать комбайны, чтобы они могли на нем работать. Ну, да для наших механизаторов, это не проблема! Верно я говорю, Фарид?

С первого ряда поднялся старший механик Ибн Рушд, — Фарид, — степенный, темнокожий мужчина с курчавой черной бородой с проседью.

— Так-то оно так, Аким, только вот, чтобы переделать топливные системы под биоэтанол, придется комбайны вывести из строя на несколько декациклов, а у нас следующая посевная на носу…

Надо сказать, Абель в этих обсуждениях почти никогда участвовал. Он был всего лишь разнорабочим, — хоть и мастером на все руки. Никакой специализации у него не было, — он просто помогал там, где нужна была помощь. Отсюда, кстати, у него и возникла идея собрать велосипед, — лучшего способа перемещаться между рабочими участками в коммуне было не придумать.

Что касалось всех этих разговоров на «серьезные темы», — он предпочитал молчать. Не то, чтобы у рабочих вроде него не было равного со всеми права голоса, — просто с  некоторых пор у Абеля совсем пропало желание выходить вперед, произносить речи и убеждать кого-то в чем-то. Несколько раз он пытался внести некие, как ему казалось, рациональные предложения, но всякий раз это кончалось разочарованием, — о чем, возможно, мы расскажем позже. В конце концов, Абель пришел к выводу, что лучше, — просто сосредоточиться на порученном ему деле и, что называется, «не отсвечивать».

Тем временем, гул над собранием продолжал нарастать. У всех, как оказалось, было свое мнение, как решить назревшую проблему.

 — Жалко, все-таки, терять столько зерна! — донеслось откуда-то. — Сейчас все раздадим, а на следующий сезон, — вдруг неурожай? Будем локти кусать! Неужели у нас свободных площадей совсем нет?

— Ребята, ну негде нам его хранить, негде! Амбаров свободных нет, все зернохранилища уже буквально ломятся!

— Куда планировщики смотрели, не пойму? — возмущенно воскликнул Леб, тоже вскочив с места. — Все выкладываются по полной, отдают себя без остатка, а в итоге оказывается, что старались впустую! Не дело это! — помахал он увесистым кулаком.

У Абеля загорелись уши, — просто оттого, что он сидел рядом с Лебом. Ему становилось как-то стыдно, когда на собраниях разгорались подобные споры. Хоть он сам и не подавал голоса, все равно, — в такие моменты хотелось втянуть голову в панцирь и сделаться невидимым. Он, конечно, знал, — решение обязательно найдется, и потом, чья бы ни взяла, спорщики не будут держать друг на друга обиды, но всё равно, втайне мечтал, чтобы дела в коммуне решались совсем уж без разногласий и ругани.

— Леб, не горячись, — добродушно ответил Аким, подняв ладонь, с мягким укором поглядев на Леба. Он всегда знал, как стоит направить собрание в нужное русло, чтобы обсуждение не выходило за рамки. — Сам знаешь, планировщики тоже не вездесущи. Аэтонов не хватает, а те, что есть, — ломаются, бывают задержки в передаче данных.

— Да знаю я всё… — развёл руками Леб. — И про аэтонов знаю, — сам же их чиню… — Просто… Раз уж мы… Мы все, то есть… — Он запнулся, пытаясь собраться с мыслями и продолжить свою речь, но, окончательно сбившись, и, встретив понимающий взгляд Акима, лишь смущенно опустил глаза и сел на место. Абель похлопал его по плечу.

Такое с Лебом случалось; в целом характер у него был чрезвычайно спокойный и взвешенный, но порой на собраниях — в окружении разгоряченных масс народа, что-то с ним происходило, отчего он становился  вспыльчив. Дальше одной-двух заготовленных фраз он, правда, не заходил и быстро умолкал, как только встречал хоть какое-то сопротивление.

— Спасибо, что заступился, Аким, — поблагодарил Ярослав от лица планировщиков. — Критику принимаем. От себя добавлю, что и впрямь, аэтоны часто присылают неточные данные, — перегреваются на солнце, процессоры «тормозят», из-за этого аналитика и страдает.

— Слушайте, да что нам, в самом деле, еще один амбар не построить? — воскликнул Дамир, — бригадир стройотряда Ибн Рушд.

— Дело говоришь! — сразу поддержали его друзья-строители, которые, словно, только и ждали этого предложения.

— Материалы у нас все заготовлены! Бригады усилим! Возьмемся разом, — за день управимся!

Собрание загудело с новой силой, — предложение всем явно понравилось.

— Смелое решение, — кивнул Аким, улыбаясь. — Ну что ж, раз все так единодушно «за», голоса подсчитывать не будем. Все, кто не занят на полевых работах, сегодня принимает участие в возведении амбара!

У Абеля, когда он это услышал, тут же зачесались руки, — возведение нового амбара было в Ибн Рушд чуть ли не самым впечатляющим зрелищем.

 — Вот и славно! С этим порешили. Второе. Рекордный урожай, — это всем нам наука и повод задуматься, что мы делаем не так, — на все уровнях и, боюсь, без помощи извне тут не обойтись. В чем-то мы слишком полагаемся на автоматику, в чем-то, — недооцениваем свое усердие, а в итоге, — страдает план. Поэтому, завтра вечером к нам приедут гости из Хелис Филат, — инженеры-автоматизаторы. Будут делиться с нами опытом и наработками, помогут настроить организацию труда. Окажем им самый радушный прием, по-нашему, — по ибн-рушидски. Устроим небольшой праздник, отметим их приезд, а потом уж, — покажем наш рабочий дух!

Все захлопали в ладоши, а Абель вздохнул полной грудью. С официальной частью было покончено, — можно было наконец-то приступить к долгожданной работе.

Люди повставали с мест и большая часть присутствовавших единой массой отправилась к участку, где предстояло за один день построить новое зернохранилище.

* * *

По дороге Абеля окликнули ребята, катавшиеся на старой скрипучей карусели с облупившейся краской. Она стояла рядом со школой, окруженной раскидистыми каштанами. Абель рванул к ним и изо всех сил раскрутил карусель, отчего дети залились радостным визгом. Вдруг со спины к нему подскочил черноглазый мальчуган в синей футболке и, запрыгнув Абелю на спину, схватил его за уши.

— Ах ты, сорванец! — воскликнул Абель, удивленно и весело. Он с легкостью повалил хохочущего пацана на траву и бросился за ним вдогонку.

— Чего ржешь? А ну стоять! Кто такой, как звать?

Малыш жил вместе с Абелем и Лебом в одном доме. Они привыкли звать его так, — просто «Малыш», хотя у мальчишки, конечно, было имя — Фелис, и совсем уж маленьким ребенком он давно уже не был.

Абель припустил за Фелисом, который, звонко хохоча, улепетывал прочь.

— Стоять! Догоню! — кричал Абель, делая вид, что и впрямь пытается поймать шалуна, но вскоре остановился, будто запыхавшись. Уперевшись руками в колени, он начал тяжело дышать и утирать пот со лба.

— Не поймал, не поймал! — радостно прокричал Фелис, выглядывая из-за ствола и показывая Абелю язык.

Тот в шутку погрозил ему кулаком и, улыбнувшись, продолжил путь к строительной площадке.

* * *

Скоро работа на участке закипела. Плотники с усердием орудовали пилами, подготавливая детали для сборки деревянных рам. Воздух наполнился острым запахом свежей древесины и летучих опилок. Остальные рабочие, разбившись на бригады, застучали молотками, соединяя готовые детали в рамы, которые вскоре должны были образовать остов будущего хранилища. Чуть поодаль для строителей был возведен небольшой навес, где им готовили освежающие напитки и нехитрую еду.

К обеду первая рама была готова. Сотни мужчин, — Абель в их числе, — взялись за неё и по команде, напрягая все силы, приподняли громоздкую конструкцию над землей. С другой стороны бригады тянули за крепкие веревки, направляя подъем. Мужчины ритмично скандировали, чтобы синхронизировать свои движения. Как только рама приподнялась на первые метры, под нее тут же подсунули пики, — длинные жерди, которыми можно было поддерживать и толкать конструкцию выше.

К тому моменту, когда первая рама была выставлена вертикально и закреплена временными подпорками, бригада сборщиков уже закончила работу над второй. Работа закипела с новой силой — раму на руках аккуратно перенесли на позицию и повторили с ней ту же процедуру, что и с первой. Затем несколько человек ловко вскарабкались наверх, закрепились с помощью веревок и принялись связывать рамы между собой диагоналями и прогонами, которые им подавали снизу.

Солнце палило нещадно. Дети сновали туда-сюда, поднося строителям кувшины с холодной водой. Те, не обращая внимания на жару, продолжали неутомимо работать пилами и молотками.

Абель упивался работой. Раздевшись по пояс и повязав рубашку на голову, он, свесив ноги, сидел верхом на раме и мощными, точными ударами молотка загонял деревянные нагели в предварительно просверленные в прогонах отверстия. Об утреннем происшествии к этому моменту он позабыл окончательно…

На закате работа над каркасом подошла к концу. Абель, под радостные свист и крики тех, кто стоял внизу, повесил на конек крыши лавровый венок. Сняв рубашку с головы, он вытер лицо и, бесстрашно выпрямившись во весь рост, радостно, — как флагом, помахал  ей из стороны в сторону.

Стоя на коньковой балке, Абель обвел взглядом окрестности. С залитых лучами солнца полей и других работ сюда стекались все жители Ибн Рушд, чтобы полюбоваться на результат труда строителей. Внизу он заметил и Литу, которая, улыбаясь, глядела вверх. «На меня смотрит», — с гордостью подумал Абель.

Итак, с основной частью было покончено: на следующей день оставалось обшить крышу амбара жестяными листами, стены, — вагонкой и собрать платформы для хранения зерна.

Спустившись вниз, Абель вылил на себя ушат холодной воды, вытерся полотенцем, и, накинув рубашку, побежал к велосипеду, лежавшему поодаль.

— Эй, ты куда? — окликнул его Леб. — У тебя еще дела?

Вместо ответа Абель помахал рукой, давая понять, что ждать его не надо и, усевшись на велосипед, лихо натянул на голову кепку. Он ткнул пальцем в циклохрон и сорвался с места, — только его и видели.

Леб, ухмыльнувшись, посмотрел ему вслед и, закинув ящик с инструментами на плечо, неспешно побрел с остальными на ужин.

* * *

Абель мчался по узкой гравийной дороге, которая прямиком рассекала красочные луга. Вокруг расстилалось настоящее море цветов: фиолетовые головки бодяка, белые соцветия тысячелистника, розовые кисти иван-чая. Среди густой травы пылали алые маки, словно капли разлитой зари, и подмигивали небесно-голубые васильки. Казалось, здесь собрались все полевые цветы, какие только можно было себе вообразить, наполняя воздух медовым ароматом.

Вдали, — за лугами, темнела лесополоса, плотным кольцом опоясывающая Ибн Рушд, но Абель ехал не в лес, — он сбавил скорость. Справа от дороги возник небольшой островок яблоневого сада, окруженный со всех сторон стеной кустарника.

Абель затормозил и, спрыгнув на землю, нырнул прямиком в кусты, — в едва заметный просвет, который вел внутрь тайного сада.

Яблони были старые, но, с любовно побеленными стволами и аккуратно подстриженными кронами. Здесь, под защитой деревьев, в три аккуратных ряда стояли ульи. Вокруг них в воздухе стоял густой размеренный звон — десятки пчел сновали туда-сюда, занятые своей неустанной работой. В углу поляны приютился небольшой, слегка покосившийся сарай.

Абель на короткий миг замер, наслаждаясь покоем и умиротворением, царившими в этом укромном уголке.

Пасеку он унаследовал от Силаса — своего наставника и друга, который потратил на выведение этой породы пчел большую часть жизни. Абель с самого детства частенько проводил здесь время, помогая Силасу ухаживать за ульями; учился различать породы и понимать их сложный язык. Когда Силас умер, Абель с усердием продолжил его дело и даже расширил пасеку, — построил еще несколько ульев.

Это было его самое любимое место в Ибн Рушд — тут он был не просто рабочим, а творцом, от которого напрямую зависели тысячи жизней. Он с тихим восхищением наблюдал за жизнью пчел, за слаженностью их действий, осознавая, что каждая из них с рождения знает свою задачу и безошибочно ее выполняет.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотые тона, и последние лучи теплого света скользили по пасеке. Абель сходил в сарай и переоделся, а затем, в широкополой шляпе с сеткой для защиты лица и плотных перчатках, подошел к улью, на боковой стенке которого белой краской была начертана большая единица.

Пчелы описывали вокруг него восьмерки, словно приветствуя Абеля, садились на колпак и комбинезон, тихонько жужжа крыльями.

В руках он держал дымарь — металлический сосуд с мехами, из которого струился тонкий ароматный дым. Несколько клубов у входа в улей успокоили пчел, и Абель осторожно снял крышку. Внутри царила привычная суета: пчелы деловито сновали по сотам, наполненным янтарным медом, некоторые возвращались с полей, тяжело нагруженные пыльцой.

Абель ловко поддел рамку специальной стамеской и осторожно приподнял ее. Жильцы улья, занятые своими делами, почти не обращали на него внимания. Он внимательно осмотрел рамку, проверяя наличие яиц, личинок и куколок — расплод был здоровым и многочисленным. Затем он оценил запасы меда — соты были полны, скоро можно будет собирать урожай.

Осмотрев рамки, Абель уже собрался переходить к следующему улью, как вдруг случайно что-то привлекло его внимание.

На дне улья без движения лежала одна пчела.

* * *

Абель аккуратно взял насекомое в руку и, поднеся к лицу, внимательно осмотрел.

«Странно…» — подумал он. Сбор пыльцы был сейчас в самом разгаре: пчелы были на пике своей производительности. Если они и погибали, то, как правило, вне улья. Найти мертвую пчелу в улье сейчас, означало только одно — болезнь, а где болезнь, там всегда и риск эпидемии.

Этой пчеле оставалось жить ещё долго, — по меркам их продолжительности жизни, конечно, а жили они всего одно лето, — после чего, отдав все силы улью, умирали, выполнив свой долг.

«В чем же дело?...» — задумался он, пристально вглядываясь в безжизненное тельце, лежащее на перчатке.

К Абелю подлетел аэтон и участливо завис над его плечом.

— Нашел в улье. Что думаешь? — спросил Абель у робота.

Тот прожужжал объективом, разглядывая насекомое.

— Возможно, инфекция, — скажем, нозематоз. Поражает кишечник. Раз она умерла внутри улья, значит, скорее всего, была слишком слаба, чтобы улететь…

— Нет, — отмахнулся Абель. — Улей чистый, никаких следов кишечных выделений. Выглядит вполне здоровой… Что ещё?

— Вирусный паралич?

— Вирусы обычно вызывают массовую гибель, а не единичные случаи.

— Отравление никотином? В этом сезоне использование табачной пыли для борьбы с вредителями выросло на двенадцать целых, шесть десятых процента… Часть её могла быть принесена ветром и осесть на опыляемых растениях.

Абель слегка нахмурился, обдумывая предложенный вариант.

— Табачная пыль, — всего лишь репеллент. Ни одна рабочая пчела и близко не подлетит к цветку, на котором пыли достаточно, чтобы ее убить.

— Что ж, есть и другие инсектициды, — бактериальные, вирусные или грибковые…

— Все безопасны для пчёл, — с ходу отмел и эту версию Абель. — Тем более для таких выносливых, как наши.

Он задумался, внимательно разглядывая безжизненное тельце. Что-то в ее внешнем виде казалось ему необычным, — помимо того, что она была мертва, но он не мог понять, что именно.

— Точно умерла совсем недавно, — произнес он, рассуждая вслух. — Иначе другие пчелы уже бы вытащили её наружу…

В улье, как и в коммуне, были свои «упаковщики».

— Верно, — подтвердил аэтон. — Некрофорез характерен для...

— У нас не урок природоведения для самых маленьких… — прервал его Абель. — Какие еще есть версии?

— Возможно, оса или шершень проникли внутрь? — продолжил аэтон, ничуть не смутившись.

— Шутишь? Был бы это шершень, — жертв было бы куда больше...

— Дикие пчелы также иногда залетают в ульи, чтобы воровать мед. Возможно, это была неудачная попытка самообороны, после чего чужачку прогнали?

— Именно поэтому у меня расставлены ловушки со стороны леса, — указал пальцем Абель. — Забыл?

— Верно… В таком случае, остается предположить только что-то крайне маловероятное, например, генетическую аномалию, — уже совсем неуверенно произнес аэтон. — Иногда случайные мутации могут приводить к преждевременной смерти.

— Возможно, — Абель вздохнул. — Но как это проверить?

— Для точного диагноза потребуется провести исследование в лаборатории…

— Вот именно, — кивнул Абель. — Такая есть, может быть, только в Хелис Филат. Они точно не будут тратить время на такую ерунду. Но ты на всякий случай все равно отправь им образец.

— Абель, не хочу показаться бесчувственным, но ты не преувеличиваешь? Одна мертвая пчела — едва ли повод для серьезного беспокойства, — попытался успокоить его аэтон. — Какова бы ни была причина, ты уже исключил самые опасные, так что скорее всего, мы и впрямь имеем дело с единичным случаем.

— Надеюсь… — Абель поместил мертвую пчелу в пробирку и отложил ее в сторону. Чувство тревоги, однако, никуда не делось.

«Силас столько времени потратил на выведение этой породы... Они ведь такие сильные, выносливые… Откуда там взяться аномалиям?» — подумал Абель, но не стал делиться своими сомнениями с аэтоном. В памяти мелькнуло лицо учителя.

«Эх, Силас бы наверняка сразу понял, в чем причина… Как же порой его не хватает…»

Как бы то ни было, на сегодня работа была закончена, — на поляну опускалась ночь, хоть последние отблески заходящего солнца еще и долетали из-за крон деревьев. День подходил к концу.

Закончив возиться с ульями, Абель закрыл сарай и бросив последний, слегка тревожный взгляд на пасеку, собрал вещи, сел на велосипед и не спеша покатил в сторону Ибн Рушд. С полей в коммуну все еще возвращались рабочие, весело разговаривая, обмениваясь впечатлениями за прошедший день, смеясь над шутками.

Люди сходились на вечернюю трапезу со всех сторон. Никто не хотел сидеть внутри, — все столы под навесами на улице были заняты. Зной к этому времени уже отступил и можно было с комфортом ужинать на свежем воздухе. Под навесами зажгли нити гирлянд, вокруг которых клубами вились мошки.

Абель прислонил велосипед к стене столовой и, заметив за одним из столов Леба, поспешил к «своим». За тем же столом он увидел Литу и много других знакомых лиц.

Он на ходу зачерпнул воды из умывальника и, быстро помыв руки, плеснул ее себе на лицо и вымыл шею. Убрав мокрые волосы назад, Абель, довольный, подошел к столу и плюхнулся на скамейку рядом с Лебом.

* * *

— Лихо ты по крыше прыгал! — восхищенно произнес Малыш сквозь картошку, которой был набит его рот.

— Ерунда, — махнул рукой Абель, словно речь шла о полнейшем пустяке, и взял себе чистую тарелку из стопки.

— Так что там насчет этих, — из Хелис Филат… Где их поселят? — поинтересовался Леб, выскребая ложкой остатки авокадо из кожуры. Он любил знать все до мельчайших подробностей.

— Где-то в первом диаметре, — по крайней мере, главного, — Гиллана. — ответил Фарид, — старший механик. — Правда, отдыхать у него времени будет мало… Уже запланирован полный обход всей коммуны, осмотр батарей солнечных панелей, сельхозтехники, аэтонов, центра планирования… Передай ка кукурузу, пожалуйста, — попросил он Леба.

— Слушайте, а правда, что у него со здоровьем проблемы? — спросила Фимара, — рыжеволосая и чуть смуглая девушка с округлым, красивым лицом, отрезая себе толстый ломоть хлеба.

— Перенес инфекционный эндокардит, — подтвердила Лита. — В Хелис Филат ему заменили клапан, но толку мало — сердце никуда не годится. Теперь нужна полная пересадка.

— Серьезно? И он в таком состоянии к нам едет?

— Ну, ты же знаешь этих автоматизаторов — работа превыше всего. Хочет осмотреться и сразу раздать задания. А донорское сердце скоро доставят к нам на планере, — издалека везут.

— Будешь оперировать?

— Нет, только ассистировать. Вместе с ними приедет и хирург из Хелис Филат.

— И как ты только все успеваешь, — в своем-то положении? Ты просто герой! — восхищенно покачала головой Фимара, глядя на округлый живот Литы.

— Ничего, привыкла. Ноги и спина только под вечер раскалываются...

— Я бы так не смогла… Очень надо, — с животом ходить столько времени! В поле работать нельзя, тяжести поднимать нельзя, — скука…

— Никто тебя и не заставляет, дорогая, — улыбнулась Лита. — У нас в коммуне с рождаемостью полный порядок.

— Да и кандидатов в отцы, приличных, прямо скажем, нету… Абель, разве что, — Фимара игриво толкнула Абеля в плечо.

— А?... — не понял Абель о чем идет речь. — Он как будто перестал следить за ходом разговора.

— Поди его поймай, только, — носится туда-сюда на своем велосипеде… Разве что на сеновале где-нибудь подкараулить, или, — еще лучше, — веревку поперек дороги натянуть!

Все засмеялись.

— Все-то у тебя просто, — заметил Леб. — Ребенок, это, знаешь ли… — он задумался, и, поразмыслив и звонко щелкнув пальцами, прибавил строгим тоном, — Не просто так!

— А что там сложного-то? — передразнила Фимара Леба, картинно повторив его щелчок пальцами и, показав ему язык, прыснула со смеху.

— Ну а Гиллан этот? — продолжила она допекать Литу расспросами. — Расскажи, каков он, — хорош ли собой?

— Я его видела-то всего раз. Ну, скоро сама познакомишься, — улыбнулась Лита.

— Один раз? Это, случаем, не тогда ли было, когда ты забеременела? — подмигнула Фимара заговорщицки.

Абель, который витал в своих мыслях, вдруг отчего-то резко захотел сменить тему.

— А я утром на пляже мертвеца нашел, — произнес он, совершенно неожиданно для всех ворвавшись в разговор, и тут же пожалел, что открыл рот.

Повисла пауза, — сидевшие за столом не сразу поняли, как реагировать на это заявление. Абель с виноватым видом уставился в тарелку.

— Так ты поэтому сегодня на утреннюю трапезу опоздал? — вспомнил Леб.

— Да, — кивнул Абель. — Ждал упаковщиков.

— Мертвеца? — страшным шепотом произнесла Фимара, округлив глаза. — Как? Где?

— Говорю же, — на пляже. По дороге в Бен Халуд.

— Ты что, все еще туда ездишь?

— Ну да, каждое утро… Как обычно, купался в море, а когда вышел на берег, увидел его, — сидел под деревом. Какой-то старик из Бен Халуд…

— Как он умер? — поинтересовалась Лита.

— Сердечный приступ, кажется. По крайней мере, упаковщики так сказали, — Абель пожал плечами.

— Но ты не уверен?...

— Не знаю. По его лицу было понятно, что он намучился перед смертью. Те двое, — что его забрали, сказали, будто он был немного… Не в себе в последнее время. Бродил без цели, нес всякую бессмыслицу… — Абель махнул рукой. — Ладно, не важно. Простите, что поднял эту тему.

Лита погладила его по плечу.

— Если ты коришь себя, — не стоит. Если приступ был такой сильный, значит он умер быстро. Даже если бы ты оказался там раньше, едва ли бы ты успел что-то сделать.

— А там — в Бен Халуд, что, никто не видел, что человек болен?...

— Сердечный приступ не всегда можно предсказать. А разум — вообще странная штука. Недуг может прорасти в нем и незаметно завладеть умом человека, хотя снаружи он будет выглядеть и вести себя совершенно нормально, даже нормальнее, чем некоторые абсолютно здоровые люди. К тому же, даже если он и был не в себе, возможно, — хотя бы отчасти, понимал, что делает. Может быть, он просто не хотел никого обременять. Некоторые, порой уходят в укромные места, чтобы умереть в одиночестве. Я с таким сталкивалась…

— Возможно, — согласился Абель неохотно.

— Деменция — что тут поделаешь, — коротко подвел итог Леб, доев сочный кусок дыни.

— Он не был таким уж старым… Честно говоря, — начал Абель, все еще глядя в тарелку, немного стесняясь своей просьбы, — Лита, я хотел попросить тебя взглянуть на его медицинскую карту. Ты ведь можешь?

— В базе мед-данных его уже нет, — он ведь умер.

— Точно… — кивнул Абель, ковыряя еду вилкой. — Забыл…

— Если будешь все время ездить в такую даль, — тоже когда-нибудь там окочуришься, — подколола его Фимара и сама же громко рассмеялась над своей шуткой.

Абель усмехнулся.

Остаток вечера пролетел в приятных беседах под звездным небом. Проводив Литу до дома, Абель ушёл не сразу, а задержался у калитки, — в тени пышных кустов олеандра, обрамлявших лужайку. Только когда свет в окне ее спальни погас, он медленно побрел в сторону своей улицы.

Неприятное чувство волнения отчего-то его не покидало — неопределенность, смутная тревога, источник которой он не мог понять. С самого утра всё шло наперекосяк. Было ли дело в Креоне или же, — мертвой пчеле, или в скором приезде гостей из Хелис Филат — он не знал, но неприятное ощущение, словно холодный камень в груди, не покинуло его даже когда Абель уснул, плотно закутавшись в одеяло.

* * *

На следующее утро он проснулся в привычное время от легкой вибрации циклохрона. Пора было вставать, — как обычно, ехать на море, но по какой-то причине, на него навалилась чудовищная усталость.

Абель перевернулся на другой бок и, натянув на голову одеяло, пробурчал в циклохрон, чтобы его разбудили вместе с остальными, и уснул.

Тем не менее, даже когда остальные жильцы дома уже проснулись и умылись, Абель не спешил вставать. Лебу пришлось буквально силой стаскивать с него одеяло и поднимать с кровати.

— Ты не заболел, случаем? — с беспокойством спросил он, обратив внимание, что сегодня тот был непривычно бледен.

Абель коротко ответил, что все с ним в порядке и, молча умывшись, потащился за Лебом, ждавшим его в дверях, на утреннюю трапезу.

За столом до Абеля долетали только обрывки бесед:

— …Передайте-ка масло…

— …Мне еще в пятый и седьмой квадрант надо успеть…

— …Что там с запчастями для комбайнов…?

В ушах стоял какой-то противный, тихий звон. Он не вслушивался в разговоры, — мысли его были где-то далеко.

Вдруг дверь трапезной распахнулась, и вошел Аким, сопровождаемый пятью незнакомцами.

— Приехали, — вполголоса пояснил Леб, заметив вопросительный взгляд Абеля.

Он сразу выделил из группы Гиллана — высокого, статного мужчину с приятными чертами лица. Несмотря на некоторую бледность, он производил впечатление человека полного сил и энергии.

— Хм, — оценивающе хмыкнул Абель, внимательно разглядев его с ног до головы. Фимара, сидевшая рядом, сделав то же самое, одобрительно присвистнула.

— Други, внимание! — громко произнес Аким. Трапезная притихла. — Наши дорогие гости из Хелис Филат решили устроить нам сюрприз и приехать раньше. — Он тепло улыбнулся, глядя на Гиллана. — Мы-то вас только к вечеру ждали и даже небольшой праздник хотели устроить.

— Прошу прощения и благодарю за теплый прием, — улыбнулся в ответ Гиллан. — Да, так сложилось, что нам пришлось ускорить свой приезд. Уверен, праздник вы бы устроили для нас роскошный, но, надо сказать, работать бок о бок с вами — для меня уже достаточная награда. Поводов праздновать впереди будет еще много. Пока же хотел бы сосредоточиться на работе, и, прежде всего, — раз уж завоевывать ваши сердца мне не требуется, — хотя бы подтвердить, что достоин вашей любви и уважения. Работы впереди много, и как только мне приведут в порядок двигатель, — он с улыбкой постучал по грудной клетке, — о чем, вы, наверное, все уже в курсе, отдам всего себя на исполнение нашего общего дела. Пока же, буду рад познакомиться со всеми и каждым поближе, и с вашей прекрасной коммуной в целом.

Ибн Рушд ответила Гиллану дружными аплодисментами. Аким еще раз похлопал его по плечу и пригласил всю группу к себе за стол, где для них уже расставляли посуду с едой.

Про себя Абель отметил, что, несмотря на бодрый тон, Гиллан выглядел уставшим. Он сутулился, словно на плечах его лежала тяжёлая ноша. Во время трапезы Абель нет-нет да и поглядывал на него, стараясь, сам не зная зачем, заприметить мельчайшие детали в его внешности, жестах и мимике, непроизвольно сравнивая себя с ним.

Когда трапеза подошла к концу, и они вышли из столовой, Абель тут же напялил кепку — солнце сегодня припекало особенно сильно. Группа из Хелис Филат, Аким и другие члены совета коммуны направились к машинам, чтобы отправиться на экскурсию по коммуне.

— Что за человек, а? — восхищенно произнес Леб, провожая взглядом Гиллана. — Сразу видно — лидер.

— Ага… — задумчиво согласился Абель, скрывая внутреннее беспокойство. — Что там у нас сегодня первое по плану? — спросил он Леба, мысленно дав себе обещание работать как заведенный — без остановки и устали.

* * *

В то же время, что и вчера, Абель приехал на пасеку и, на ходу спрыгнув с велосипеда, сразу же пошел переодеваться в защитный костюм.

Подойдя к первому улью — тому самому, где вчера была найдена мертвая пчела — и сняв крышку, он принялся осматривать дно.

Долго искать не пришлось — на дне брюшками кверху без движения лежали ещё несколько рабочих пчел.

«Дело дрянь…» — подумал Абель, чувствуя неприятный холодок в желудке.

Немедленно прилетел аэтон.

Абель принялся давать указания, широкими шагами перемещаясь между ульями. В каждом нашлось по нескольку трупов, — всего их набралось около двух дюжин.

— Будем давать антибиотики широкого спектра и… Все противовирусные, что у нас есть… — бормотал он, не глядя на аэтона.

— Абель, осмелюсь заметить, что такая лекарственная нагрузка нанесет серьезный вред популяции… — робко возразил аэтон. — Много особей может погибнуть от такого «коктейля»…

— Знаю! А что ты предлагаешь? Не могу же я сидеть сложа руки и смотреть как колония погибает!

Абель сорвал с себя колпак и, в сердцах швырнув его в стенку сарая, поднял лицо к небу.

Под облаками, — над кронами деревьев, трепеща в порывах ветра, парил пестрый воздушный змей. Нить, связывавшая его с землей, вела куда-то за опушку, — на участок, который, как Абель думал, давно был заброшен и зарос дикой малиной и сорняками.

— А это что ещё? — спросил он у аэтона, указывая на змея.

— Не уверен… — отозвался тот. — Предлагаю проверить.

«Не припомню, чтобы у нас были соседи…» — подумал Абель. Его мгновенно охватило неприятное предчувствие. Он расстегнул молнию на защитном костюме и, скинув его и повесив на крючок, решительно направился к границе участка, — к перелеску.

* * *

На участке царил полнейший порядок, — заброшен он, очевидно, уже не был. Кто-то постарался на славу: прополол сорняки, выкопал дикую малину, подстриг траву, выкорчевал старые пни, убрал валуны. Тут и там были разбиты клумбы с цветами, чуть поодаль, — грядки, на которых росла цветная капуста, морковь, картофель и какая-то зелень.

Рядом росли несколько пышных кустов, усыпанных лиловыми цветами. Абель подошел ближе, присел на корточки и, осторожно приблизив нос к одному из цветков, вдохнул аромат. Сладкий, даже приторный, с горьковатым оттенком, словно предупреждающим о чем-то. Он бережно взял цветок в руку и осмотрел его. Пять лепестков с едва заметным узором, бахромой по краям и темными пятнышками у основания, образовывали изящный колокольчик, из которого выглядывали тонкие нити тычинок и алый пестик.

Пока Абель рассматривал цветок, на него приземлилась пчела и, не обращая на него никакого внимания, принялась деловито собирать пыльцу, перебирая тычинки мохнатыми лапками.

— Погоди ка, что это за цветы? — спросил Абель у аэтона.

— Перед нами рододендроны, — незамедлительно ответил тот. — Точный сорт установить сложно. Скорее всего, какой-то гибрид…

— Рододендроны?! — Абель, не раздумывая, резко стряхнул пчелу с цветка. Та, испуганно взвившись, сделала несколько восьмерок в воздухе и перелетела на другой куст.

— Кыш! Лети прочь отсюда! Прочь! — крикнул Абель ей вслед. — Кто здесь эту дрянь посадил?

— В чем дело? — удивился аэтон. Абель возмущенно посмотрел на робота.

— Они же ядовитые! В рододендронах есть токсины, которые для пчел смертельно опасны!

Вскочив на ноги, он огляделся по сторонам в поисках безответственного садовода. На противоположном краю сада он заметил чью-то спину; некто в соломенной шляпе сидел на коленях, ковыряясь в земле.

— Эй, — крикнул Абель. — Эй, ты!

Человек, по-прежнему повернутый к нему спиной, продолжал усердно трудиться.

— Я с тобой разговариваю! Глухой, что ли?

Ноль реакции.

Абель широкими шагами пересек участок и, приблизившись к незнакомцу, резко сорвал с него шляпу.

Под шляпой оказалась копна черных вьющихся волос с проседью, собранных в пучок на затылке. Незнакомец обернулся к Абелю — это была женщина с пронзительным взглядом ярко-голубых глаз, которые сейчас хмуро смотрели на него. Широкое лицо с ярко выраженными скулами, толстой переносицей и прямым подбородком выражало недовольство. Щеки покрывала сетка тонких красных капилляров. Она поднялась на ноги и уперла мускулистые руки в бока. Ростом она оказалась Абелю по плечо. На ней был перепачканный в земле комбинезон, надетый поверх клетчатой рубашки. Смотрела она с вызовом, поджав губы и нахмурив брови.

Ему вдруг стало стыдно: Абель знал ее в лицо, хоть никогда с ней и не общался, — женщина и впрямь была глухонемая. Абелю язык жестов не давался; хоть в школе они его когда-то и изучали, он мало что запомнил, а так как в Ибн Рушд было не так-то много глухонемых людей, и по работе Абель с ними не пересекался, особой необходимости в языке жестов не было.

— Тебя как зовут? — спросил он, уже чуть более спокойным тоном. — Женщина не спешила отвечать, продолжая сверлить Абеля строгим взглядом.

— Тьфу ты, — покачал головой Абель. — Как спросить, как ее зовут? — обратился он к аэтону, но женщина махнула рукой и принялась активно жестикулировать.

«Да поняла я все! По губам читаю», — перевел ее жесты аэтон. — «Зовут Оксана», — объяснила огородница.

— Хорошо. Я, — Абель, — стукнул он себя в грудь кулаком для наглядности. — Слушай, Оксана… — начал было он, но опять смутился, подумав, что предлагать глухонемой его слушать, скорее всего было оскорбительно.

— В общем, у меня пасека, там — за перелеском, — продолжил Абель. — Ты здесь, наверное, совсем недавно хозяйство завела, а пасека тут была сколько себя помню. Дело в том, что эти твои цветы, — показал он за спину большим пальцем, — Вероятно, убивают моих пчел. Поэтому надо их, — еще раз ткнул он в рододендроны. — Отсюда убрать. Понимаешь? Убрать!

Оксана скрестила руки на груди и по тому как приподнялись ее брови, было ясно, что просьбу Абеля она не оценила.

«“Возможно?”» — переспросила она, подняв обе ладони вверх в жесте, похожем на весы. «Что значит, “возможно”? А возможно, — и нет? Сам не знаешь, о чем говоришь, а хочешь, чтобы я свои цветы выкопала. Ты знаешь, сколько я этот сорт выводила?»

Аэтон едва поспевал переводить экспрессивные жесты Оксаны в понятные Абелю слова, — хотя тот, кажется, в общих чертах все понял и так.

Женщина вдруг прищурилась, словно хотела как следует вглядеться Абелю в лицо, затем вскинула ладонь вверх и указала ей на него, ткнула большим пальцем себе в грудь, указательным пальцем в Абеля, а затем, еще раз, — большим пальцем себе в лоб и, внезапно надув щеки, громко и заливисто, рассмеялась.

«Погоди ка. Я же тебя знаю», — перевел аэтон. Женщина продолжила активно изъясняться жестами:

«Ты же тот умник, который хотел все поля заставить ветряками, чтобы отпугивать кротов!»

Оксана сложила ладони, изобразив что-то вроде мордочки и пошевелила мизинцами, изображая роющие лапы крота.

«Всю коммуну хотел подрядить эти ветряки делать!»

У Абеля в груди похолодело. Надо сказать, что в Ибн Рушд у него и впрямь была репутация любителя преувеличивать некоторые проблемы и придумывать для них радикальные решения. Оксана не унималась; она сделала указующий жест пальцем на висок, вспомнив что-то еще:

«А потом ты решил, что копать колодцы, — опасно, потому что от этого могут образоваться карстовые провалы!»

— Между прочим, такая опасность есть! То, что это до сих пор не случилось, — можно сказать, чудо! — вспыхнул Абель.

«И хотел опреснять морскую воду, чтобы использовать ее для полива!» — продолжила Оксана, шевелением пальцев над ладонью изобразив льющуюся воду.  На языке жестов все, что она рассказывала, представлялось как-то особенно комично, так что у Абеля от стыда загорелись уши.

«А еще!», — по всей видимости решила добить его Оксана. — «Ты пытался убедить председателя, что у крыши общинного дома несущие балки термиты подъели и она вот-вот рухнет всем на головы!» — она изобразила над головой «домик» и постучала кулаком по макушке.  

  «Она что, и про это знает?!» — пронеслось в голове у Абеля. Оксана продолжала довольно хихикать, прикрыв лицо ладонью.

— Ладно, в тот раз, я может и переборщил! — согласился Абель, поняв, что спорить глупо. — Сейчас ситуация другая! Ты в курсе, что в рододендронах есть токсины, которые могут убивать пчел?

Его уверенность в себе, может быть, и поубавилась, но отступать он не собирался, — всё-таки речь шла самом дорогом, что было у него в жизни.

— Когда ты их посадила?

«И макроцикла еще не прошло», — ответила Оксана, начертив в воздухе окружность указательным пальцем.

— Вот! И пчелы у меня стали гибнуть совсем недавно! В округе раньше таких цветов не было, тем более, говоришь, это гибриды. Значит, — пчел может сбивать с толку аромат, — они могут просто не знать, что цветы опасны. Пожалуйста, Оксана, войди в положение!

Она помолчала какое-то время, изучая лицо Абеля. Прочитав в его взгляде искреннее отчаяние, Оксана, всплеснув руками, громко вздохнула и, все же, сдалась.

«Ладно уж, пересажу их на другой участок, подальше отсюда. Только ты будешь помогать! Приходи завтра.»

— Спасибо! Спасибо, дорогая моя! С меня банка меда! — горячо поблагодарил ее Абель и крепко обнял засмущавшуюся огородницу.

Вернувшись на пасеку, он с тревогой взглянул на ульи.

— Придется закрыть их до завтра, чтобы не летали к ней в сад…

Абель тщательно накрыл ульи мелкой сеткой, плотно прижимая края, чтобы ни одна пчела не смогла выбраться. Только убедившись, что выхода нет, а воздух свободно проходит сквозь ячейки, он немного успокоился. Только он закончил, как экран циклохрона мигнул красным цветом, — чрезвычайная ситуация.

Он взглянул на экран и увидел сообщение: «Всем: Срочное собрание в общей зоне!»

Абель быстро снял защитный комбинезон и, закинув его в сарай, сел на велосипед и помчался в центр Ибн Рушд.

* * *

В середине лужайки — под дубом, уже собралось плотное кольцо людей. На скамейках почти никто не сидел, — все стояли в ожидании. В основном, люди, как и Абель, были в рабочей одежде и тихо переговаривались. Пока что не было видно, кто стоит в центре круга, но подойдя поближе, Абель увидел Литу. Вид у нее был встревоженный.

Люди продолжали стекаться и достаточно быстро на лужайке общей зоны собралась почти вся коммуна Ибн Рушд. Когда стало понятно, что все прибыли, Лита, наконец-таки, заговорила.

— Я собрала вас, потому что Гиллану внезапно стало плохо во время осмотра солнечных батарей, и его срочно доставили в медблок. Сейчас он в критическом состоянии, — она сделала паузу, собираясь с силами. — Без пересадки сердца он не доживет до утра…

По толпе пробежала волна встревоженного шепота.

— Что?...

— Как?...

— Но для него ведь уже нашли донорское сердце, равзе нет? — прозвучал чей-то вопрос.

— Да, теперь о главном, — продолжила Лита, и ее голос дрогнул. — Планер, на котором должны были привезти сердце, разбился. В нескольких десятках километров от Бен Халуд он попал в зону грозового фронта. В планер ударила молния, он потерял управление и... — Лита тяжело вздохнула, закрывая глаза, — упал.

— Что ж он, не видел куда летит? — проворчал кто-то.

— Пилота несколько раз оповещали о непогоде, — ответила Лита, — но он... Видимо, решил рискнуть. Не хотел терять время, чтобы облететь грозу. Он выжил, но тоже в тяжелом состоянии. А холодильная камера с сердцем… Разбилась во время падения. Теперь, — она обвела взглядом собравшихся, — единственный шанс для Гиллана выжить и выполнить ту важную работу, ради которой он приехал сюда, — найти донора среди нас — жителей Ибн Рушд.

Снова тревожный шепот.

— Сейчас на циклохрон каждого придет сообщение, — продолжила Лита. — В нем будет сказано, годитесь вы в доноры или нет. Можете никому не показывать, что вам пришло. Никто не узнает. Но если вы найдете в себе силы, знайте — вы спасаете жизнь не одному человеку, а делаете благое дело во имя всех и каждого, кто здесь живет. Окажись в этой ситуации вы, — мы все точно также сделали бы всё возможное, чтобы вам помочь.

Шепот стих.

— Вот, кажется, и все, что я хотела сказать… Теперь к делу.

Хором, — из нескольких тысяч циклохронов всех собравшихся, прозвучал короткий сигнал. На миг звуки слились в один, а затем мгновенно оборвались, эхом разлетевшись по пустым улицам коммуны.

Каждый из жителей Ибн Рушд поднес циклохрон к лицу и посмотрел на свой результат. Взглянул на экран и Абель.

Лита, бесстрастно поглядев на свой циклохрон, подняла глаза к собранию. Никто не подал голоса. Она подождала еще немного. Молчание.

— Что ж… Понимаю… — Лита старалась говорить громче, но ее голос вдруг осип. — В таком случае… Донором, кажется, стану я сама. — Она развернула свой циклохрон экраном ко всем, показывая, что и она оказалась в списке возможных доноров.

Люди ахнули, а затем разом, наперебой, заговорили:

— Лита, ты нам нужнее!

— Куда мы без тебя?

— Подумай о ребенке!

— Это правда, — согласилась Лита, положив руку на живот. — Еще не срок. Роды придется вызвать досрочно. Это ничего, — если всё сделать правильно, времени мы потеряем немного.

Снова вздохи, всхлипы и гул возмущения.

— Привезли свои проблемы на наши головы!…

— Да так ли он нам нужен?

— Что, мы сами не справимся?

— Пожалуйста, не вините Гиллана в случившемся! — попросила Лита. — Никто не мог предвидеть, что так выйдет. А я, как лекарь, буду только рада сделать такое полезное дело во имя будущего Ибн Рушд. Теперь, я бы хотела попрощаться с каждым из вас и…

В этот момент передний ряд расступился.

На середину поляны вышел Абель.

— Извини, я что-то задумался… — произнес он с улыбкой. — Вот, — показал он ей свой циклохрон. — Я тоже гожусь в доноры.

Лита взяла его за руку.

— Абель, ты уверен?

Он кивнул.

— Спасибо… — прошептала она, крепко сжав его ладонь в своей.

Кольцо собравшихся обступило их с Абелем плотнее. Люди протягивали к нему руки, нежно касались его плеч, волос, ладоней, кто-то — молча, утирая скупые слезы, кто-то — с благодарностью, кто-то, — кому было что сказать, — говорил пару слов.

«Спасибо…»

«Спасибо тебе, Абель…»

«Силас бы тобой гордился…»

«Ты — лучший из нас…»    

Те, кто уже попрощался, отступали назад, освобождая место следующим. Лита с тревогой смотрела то на Абеля, то на свой циклохрон.

Дольше всего с Абелем прощались дети, — его без конца обнимали и каждый наперебой хотел что-то ему рассказать. Тут слёз не было, — наверное, они и не отдавали себе отчёта в том, что завтра вместо Абеля на качелях их будет катать кто-то другой.

Леб несколько раз пытался собраться с силами, чтобы сказать что-то, но всякий раз, когда он начинал говорить, его душили слёзы. В конце концов, он ушел на край поляны, понуро повесив голову и отвешивая себе на ходу пощечины, так что Малышу и паре других детей пришлось буквально тащить его силком и подталкивать в спину, чтобы заставить вернуться. В итоге он, так ничего и не сказав, под общий одобрительный смех, просто крепко обнял Абеля и стоял так, — сжимая его в объятиях, пока те же дети их не разняли.

— Жалко, все-таки, что мы с тобой на сеновале ни разу не пересеклись, — сказала Фимара, печально вздохнув, и поцеловала Абеля в щеку, игриво подмигнув ему напоследок.

Лита подошла к Абелю последней. Не то чтобы ему было страшно или грустно, но когда пришла её очередь говорить, у Абеля самого от чего-то сперло дыхание.

— Абель, я… — она хотела что-то сказать, но запнулась на полуслове.

— Я знаю, — пришел он ей на выручку. — Что от меня требуется?

— Сейчас мы пойдем в мед-блок, тебя подготовят к операции.

По дороге Лита продолжала говорить, но он уже не слушал, — только, глядя на нее, думал, как спокойно ему становится на душе всякий раз когда он её видит.

Абеля отвели в палату преднаркозной подготовки и переодели в просторную хирургическую рубашку. Гиллан, подключенный к аппарату искусственного сердца, находился уже в операционной.

Страха Абель не ощущал. Он относился к предстоящему просто — как к очередному делу, которое нужно было сделать. Он улегся на кровать и Лита установила ему в вену катетер.

— Скажи, пожалуйста, Лебу чтобы присмотрел за пчелами, — вспомнил Абель, когда она начала вводить наркоз.

— Скажу.

— Серьезно, не забудь! Я закрыл ульи, потому что пчелы летали в сад к Оксане, а у нее там рододендроны… Она будет меня завтра ждать, чтобы их пересаживать, потому что… Токсины… В цветах… — Абель почувствовал как язык стал неметь, а во рту как будто пересохло. Голова наполнилась туманом, глаза начали слипаться, пришло чувство легкости, почти невесомости.

Лита погладила его по непослушным волосам.

— Ни о чем не переживай…

Расплывающиеся контуры её лица были последним, что Абель увидел, перед тем как его разум провалился во мрак.

* * *

Тем не менее, сознание не покинуло его полностью. Это было похоже на осознанное сновидение, в котором он заново проживал те немногие, по-настоящему ценные воспоминания, что у него были. Сознательно Абель никогда к ним не возвращался, но сейчас все они представлялись ему необычайно яркими и важными.

Вот, — он крутит педали, преодолевая подъем, — его лицо обдувает жарким ветром, по спине бежит пот.

Вот, — перед ним развертывается бесконечная плоскость синего моря, и волны пенятся, разбиваясь о песок, — раз за разом.

Его ноги, зарытые в горячий песок.

Потом — он уже дома, — в Ибн Рушд, на празднике урожая.

Хороводы на залитой солнцем поляне. Яркие ленты развеваются на ветру, столы ломятся от угощений. Рядом с танцплощадкой на стульях расположились музыканты, — гитаристы, флейтисты, и пожилой Витор с седыми бакенбардами, обливаясь потом, растягивает меха своего огромного аккордеона.

Яркие краски, запах спелых фруктов и хлеба. От выпитого смородинового вина и медовухи, приготовленной из меда с пасеки Абеля, по телу разливается приятное тепло.

«А почему это с моей пасеки? Это же пасека Силаса… Вот же он…»

Силас тоже здесь, — стоит в первом ряду, недалеко от музыкантов и хлопает в ладоши, пританцовывая.

«Он еще жив… Когда же это было?» — задумался Абель.  

«Когда?» — вопрос, который прежде его не особенно волновал.

Абель кружится в хороводе вместе с Литой, Лебом, Фимарой и прочими. Все смеются и весело кричат, но звуки праздника тонут в глухом стуке сердца, бьющегося в его ушах.

Чье это сердце? Внезапно Абель видит в хороводе самого себя, словно со стороны. Если это он, то кто же тогда тот, кто смотрит на него? На мгновение его охватывает головокружение, а затем двойник растворяется в толпе танцующих, и вот, на его месте, между Литой и Лебом, обняв их за плечи, уже танцует Гиллан.

«Ах, вот оно что…» — понял Абель. Пришло время отпустить эти воспоминания, раствориться в круговороте жизни. Страха по-прежнему нет, лишь спокойное принятие неизбежного. Он твердо знает, что вот-вот откроет глаза и станет кем-то другим — не Абелем, может быть Гилланом, а может, — кем-то еще. И так будет всегда, — жизнь продолжит свой бесконечный танец масок и ролей, в котором он, кем бы ему ни предстояло стать, всегда останется собой.

Вуаль, окутывающая кровать, колышется от легкого дуновения ветра.

Он лежит на кровати. Лита очень близко, — она улыбается и что-то ему шепчет, гладя по щеке. Ему хочется и дальше быть с ней, но видение уносит его в другое место.

Пасека.

Улей. Соты сочатся медом. Неподвижное тело пчелы, вокруг которого копошатся десятки, сотни других. Они ползают вокруг, и прямо по ней, — занятые своими делами, совершенно не замечая, что она мертва.

Снова море. Морская пена облизывает голые щиколотки Абеля. Ноги утопают в мокром песке.

Тот же самый пляж, густые заросли шиповника.

Лежащий лицом вниз человек. Кровавый укус на обратной стороне предплечья…

Абель склоняется над ним, опускается на колени. Он хочет спросить у покойника, — вытрясти из него, если придется, что же случилось, — ему кажется в этот момент, что нет ничего важнее на свете, чем узнать правду.

Внезапно он чувствует леденящее прикосновение страха, какого никогда не испытывал раньше. Волосы на затылке встают дыбом, по спине пробегает холод.

Медленно, словно против своей воли, он оборачивается.

Над ним нависает темная фигура, заслоняя собой солнце, так что невозможно увидеть лица.

Чья-то рука будто бы хватает его за воротник и тянет вверх, вверх, вверх…

* * *

Абель широко распахнул глаза.

Находился он в обычной палате. За окном уже стемнело. Голова его и впрямь приподнялась над подушкой, словно повторяя то последнее движение, которое он сделал во сне.

Аэтон паривший над кроватью, подлетел поближе и, внимательно осмотрев его, покинул палату.

Миг спустя вошла Лита. Выглядела она уставшей, но довольной.

— С возвращением, — мягко произнесла она.

— Привет, — Абель с трудом сфокусировал взгляд. — Я... Жив?

— Жив-жив, — ответила Лита, улыбаясь. — Мы уже готовы были начать, как пришло сообщение, что нашелся еще один донор. Не поверишь, кто, — пилот планера. Он все-таки не пережил травм от падения, но сердце удалось спасти. И оно как раз подошло Гиллану. Пересадка прошла успешно, Гиллан в порядке, и ты тоже, — она подмигнула Абелю.

— Хорошо... — Абель поморщился, — спина сильно затекла. Преодолев головокружение, он сел в кровати.

— Я бы с тобой побыла, но мне еще роды принимать. Отдыхай пока, — Лита взъерошила волосы на голове Абеля и направилась к выходу.

— Можно я тоже пройдусь? — попросил он.

— Ты еще слаб, — лучше полежи.

— Ничего, справлюсь, — произнес Абель, вставая на ноги. Лита, не стала спорить с упрямцем, — она дала ему опереться о свою руку и они медленно, — шаг за шагом, вышли в коридор.

Благо, родильное отделение находилось неподалеку, — Абель брел, еле переставляя ноги. Лита вошла в палату и прикрыла за собой дверь, оставив его в коридоре одного.

Он подошел к распахнутому настежь окну, выходившему во двор медблока и втянул носом ночной воздух, дрожавший от мерного стрекота сверчков. Ночь была как-то по-особому свежа и каждый вдох напоминал глоток молодого смородинового вина. Не успел Абель как следует насладиться покоем ночи, как из-за двери вдруг раздались крики и голоса — Литы и ее помощницы:

 — Так, а теперь — тужься! Давай, дорогая, — изо всех сил!...

Абель постоял у окна еще, пытаясь снова уловить первоначальное сладостное ощущение, но уже не мог, — вопли сбивали с толку. Сердце вдруг затрепетало, голова закружилась. Он схватился за спинку стула, чтобы не упасть. Опустившись на краешек, Абель жадно глотал воздух.

Через приоткрытую дверь в коридор била, рассекая его фигуру от макушки до пола, узкая, яркая полоса света. Сквозь щель было видно только какое-то слабо различимое мельтешение.

— Тужься, давай, еще немного! — подбадривала Лита рожающую, — Молодец, вот так! — Та, собравшись с силами, зарычала сквозь стиснутые зубы.

Следом палату заполнил чей-то плач. Абель, не выдержав, привстал со стула и, осторожно приблизившись к двери, заглянул в зазор. В руках у Литы, пища тоненьким, но сильным голоском, трепыхалось крошечное, розовое тельце, покрытое влагой и свежей кровью.

Младенца дали подержать роженице, затем сделали все необходимые измерения, после чего принялись укутывать, чтобы отнести в зал для новорожденных. Уже наутро должно было решиться, кто будет ухаживать за ним первым, — теперь этот малыш был таким же равным членом общины, как и все.

Литина помощница с ребенком на руках распахнула дверь, — Абель отошел на почтительное расстояние и проводил их взглядом по коридору, затем, — вновь заглянул в палату.

Родившая женщина уже уснула безмятежным сном. Лита все еще стояла рядом с ее постелью и изучала какие-то показания на приборах. Абель, сам того не желая, отчего-то уставился на ее округлый живот, выпирающий из под халата.

На мгновение у него возникло желание что-то сказать, но ноги все еще подрагивали от слабости. Тихо прикрыв за собой дверь, Абель побрел к себе в палату, улегся на кровать и мгновенно уснул. Больше ему в эту ночь ничего не снилось.

* * *

Пришло утро. В целом Абель чувствовал себя недурно, но на море всё же решил не ехать. Вчерашние события оставили неприятный осадок, и ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. Вместо этого он оделся и вместе со всеми пошел на утреннюю трапезу.

За завтраком всего несколько слов было сказано о случившемся: все были рады его видеть, — особенно Леб, но быстро перешли на другие, более насущные темы. Абель и не чувствовал особого желания обсуждать произошедшее. Быстро доев, он пожелал всем хорошего дня и отправился на работу, хоть Лита и посоветовала ему отдохнуть хотя бы денек.

Весь утренний полуцикл Абель работал как машина, стараясь заглушить поселившуюся внутри тревогу.

Обеденная трапеза прошла, как полагается, — в поле, после чего Абель переместился в только что построенный амбар, где помогал с сортировкой и упаковкой собранного урожая. Затем присоединился к другим и помогал тщательно мыть комбайны.

Только когда солнце начало клониться к горизонту, он вдруг вспомнил про пасеку и данное Оксане обещание.

«Как же я мог забыть?...» — Сердце екнуло.

Он запрыгнул на велосипед и, ругая себя на чем свет стоит, изо всех сил принялся крутить педали.

* * *

Оставляя за собой длинный шлейф пыли, он на полной скорости въехал на пасеку, — прямо сквозь кусты. По шее и лбу стекал пот, заливая глаза, отчего их противно щипало, — надеть кепку он забыл.

Уже на подъезде у Абеля появилось какое-то тревожное предчувствие, — словно он знал, что будет ждать его на месте. Солнце, хотя и клонилось к закату, было каким-то особенно жгучим и нещадно пекло в затылок.

Ульи так и стояли, — накрытые сетями, как он и оставил их днем ранее. На первый взгляд все было как обычно: шелестела листва, стрекотали кузнечики, вдали пели птицы. Не хватало лишь привычного жужжания крыльев.

Абель бросил велосипед на траву и сорвал сетку с ближайшего улья. Он даже не стал надевать защитную маску, — подняв крышку, он взялся за первую же рамку и дрожащей рукой вытащил наружу.

На траву, скатившись по сотам, упала россыпь мертвых тел.

В груди у Абеля похолодело.

Он достал следующую рамку, затем еще, и еще одну, — до тех пор, пока дно улья не обнажилось полностью. Все оно было усыпано сотнями мертвых пчел. Какие-то единицы все ещё слабо шевелили крыльями, — возможно, рефлекторно, но большая часть лежала без движения.

Швырнув крышку оземь, Абель рванулся к соседнему улью. Там была та же картина. Один за одним он вскрыл все ульи — и в каждом его ждало одно и то же.

В глазах потемнело. В груди сперло дыхание. Абель рухнул на колени и, уткнувшись лбом в траву, обхватил голову руками.

«Силас, как же так?... Как же так?...» — стучал вопрос в его голове. — «Как же я так тебя подвел?»

* * *

Просидев на траве ещё какое-то время, Абель поднялся. Он осторожно опустил руку в улей и набрал в ладонь с десяток пчелиных тел, затем, покачиваясь, словно земля под ногами гуляла, побрел к сараю.

Зайдя внутрь, Абель потянул за нитку, включив свет. Под потолком на проводе загорелась одинокая лампочка, осветив стены сарая и маленький стол — рабочее место. Тут были аккуратно разложены множество инструментов и приспособлений. Абель сложил трупы в небольшую стеклянную чашку и придвинул на середину стола микроскоп. Взяв одно из тел энтомологическим пинцетом, он расположил его на предметном столике.

Абель настроил микроскоп и, вглядевшись в окуляр, увидел увеличенное изображение пчелы: её фасеточные глаза, мохнатое тельце, тонкие лапки. Волоски на теле были взъерошены и слиплись, покрытые чем-то темным. «Гемолимфа…» — подумал Абель, замечая, что в тех местах, где волосяной покров был взъерошен, виднелись проколы в хитиновом панцире, похожие на крошечные кратеры. Он осторожно передвинул предметный столик микроскопа, чтобы лучше рассмотреть повреждения. В одной из ран он что-то заметил, — осторожно придерживая пчелу препаровальной иглой, Абель запустил тонкие кончики пинцета внутрь и попытался извлечь инородное тело. Из раны показался тонкий, зазубренный кончик — жало.

Он поднес пинцет к окуляру и осмотрел жало со всех сторон. Затем, убрав первую пчелу, поместил под микроскоп следующую. Та же картина — помятые крылья, пятна гемолимфы, колотые раны и — жало, засевшее в теле. Абель методично осмотрел всех пчел, что собрал, затем вернулся к ульям — зачерпнул еще одну горсть и осмотрел их — с тем же результатом.

Лишь одна мысль пульсировала в его голове:

«Ульи были закрыты… Ульи были закрыты, значит…»

Он отошел от микроскопа, уперся спиной в стену.

— Значит, они нападали… Друг на друга! — произнес он вслух.

— Невозможно! Бред какой-то! — Абель с силой провел рукой по лицу, словно пытаясь отогнать наваждение, и выскочил из сарая. В груди, — до тошноты, разливался противный, страшный холод.

— Друг на друга… Друг на друга… — повторял он про себя как заведенный, вышагивая круги по лужайке.

Не сказать, что он никогда не сталкивался с проявлениями жестокости одних существ к другим, — видел и как ястреб бьет форель на перекате и задранных волками ланей, но в том не было никакой загадки, — животные просто вели себя сообразно своей природе. Тут явно было что-то другое, — агрессия такого масштаба, да еще к себе подобным, могла означать только одно:

«Это какой-то новый, неизвестный патоген. Он, должно быть, поражает центральную нервную систему, — заставляет пчёл видеть друг в друге угрозу, нападать…» — подумал Абель, наконец остановившись на месте.

«Что это за патоген такой? Неужели это и впрямь возможно?...»

* * *

Он вернулся в сарайчик, — подойдя к доске, на которой был расписан график кормления пчел, Абель взял тряпку и стер с нее все начисто. Затем, с силой надавливая на мел, написал вверху: «Патоген, вызывающий агрессию?»

Посмотрев на написанное, он уселся на табуретку и попытался сосредоточиться — сам не зная, на чем именно.

Мысли не шли. Что-то другое, — не связанное с проблемой, вертелось на задворках сознания, мешало, — какая-то полузабытая деталь, которую он никак не мог уловить.

Вдруг, без причины — чисто механически, Абель закатал рукав на правой руке и уставился на свое предплечье, словно видел его впервые. Загорелая кожа, сквозь которую проступали тугие струны мускулов. Руку пересекала тонкая белая линия старого шрама…

«Откуда он у меня?» — Абель нахмурился. — «Ах да, это же леска обмоталась, в тот раз, когда мы с Силасом и Лебом ходили на лодке на рыбалку. Попалась рыба-меч... Крови из меня вытекло порядочно…»

Как бы ни было ему тогда больно, Абель вспомнил этот эпизод с улыбкой. Было это давно, — сколько именно, он, конечно, не знал. И само воспоминание больше походило на сон, — никакого подтверждения тому, было ли это на самом деле, у него не было. Кроме шрама.

Он поднес предплечье к глазам и внимательно изучил полосу на коже, — ее форму, мелкие рубцы, неровности, пигментные пятна. Затем повернул руку локтем к себе. Шрам спиральной дугой огибал предплечье и заканчивался в нескольких сантиметрах от локтя, словно указывая на него, как на цель, помеченную крестиком на карте.

В этот миг в памяти Абеля мелькнула другая картина — пляж, Креон, лежащий на песке. Он задирает рукав — видит окровавленный укус на предплечье мертвеца.

«…Знаешь, инфаркт, — это чертовски больно. Бывает, люди и лицо себе расцарапают, а бывает, — не то, что за руку укусят, могут и язык проглотить...» — вспомнились Абелю слова упаковщика.

«…Будем локти кусать…» — невпопад промелькнула другая фраза, оброненная кем-то на собрании.

Он открыл рот и, вывернув руку, — насколько смог, попытался дотянуться зубами до места на предплечье, где у Креона был след от укуса. Не вышло.

Как он ни старался, до локтя было не достать.

Абель еще раз взглянул на доску, взял тряпку и, немного поразмыслив, стер написанное.

Вместо первоначального вопроса он написал вверху доски всего лишь одно слово: «Креон» и жирно обвел его кругом.

Под именем он написал следующее:

«Пункт первый: что делал на пляже?»

От вопроса Абель провел стрелочку в сторону и добавил: «Ушел рано. Сказал, что, должен спасти кого-то. Кого? Был не в себе?»

«Пункт второй: инфаркт?»

Стрелочка соединила вопрос с другим фактом:

«Расцарапал лицо в агонии, но, когда я его нашел, сидел в спокойной позе».

«Пункт третий: укусил сам себя за локоть?» и вывод:

«Невозможно!»

Абель несколько раз подчеркнул последний пункт и, взъерошив волосы, обвел всю доску взглядом.

В голове промелькнули одна за другой яркие картинки, — расцарапанное лицо и закатившиеся глаза Креона, его скрюченные пальцы, синий язык… Темный человек, заслонявший собой солнце, которого Абель видел во сне под наркозом.

Постучав кончиком мела по доске, он добавил последний пункт:

«На Креона напал другой человек.»

* * *

Вернувшись, аэтон застал Абеля все так же пристально смотрящим в доску. Робот завис рядом, ожидая дальнейших распоряжений.

— У тебя есть данные о перемещениях людей из Бен Халуд в то утро? — обратился к нему Абель.

— Конечно.

— Был ли кто-то из них на пляже в одно время с Креоном?

Аэтон помолчал, размышляя. Сердце у Абеля замерло.

— Судя по информации о перемещениях жителей коммуны Бен Халуд, которой я располагаю, никого оттуда, кроме Креона на пляже не было.

— Хорошо, — а из Ибн Рушд?

— Никого. Не считая тебя, Абель…

— Это понятно. Так, какие еще коммуны есть к нам поблизости? Хелис Филат, разве что… Может, кто-то из них?

— Могу проверить, но крайне маловероятно. Единственные приезжие на данный момент — группа во главе с Гилланом, но они, как тебе известно, прибыли в Ибн Рушд позже.

— Знаю, — задумчиво произнес Абель, немного разочарованный. — А что последнее показывал его циклохрон?

— Креон прибыл на пляж в самом начале утреннего тетрацикла. Пробыл там — практически не перемещаясь, непродолжительное время — порядка двадцати тактов декацикла, после чего его пульс внезапно участился, наблюдалась аритмия, насыщение крови кислородом снизилось…

— Ну да, в целом похоже на предынфарктное состояние… — подытожил Абель.

— Циклохрон перестал регистрировать пульс через пять тактов декацикла… — закончил аэтон.

— Почему в Бен Халуд не отреагировали, — не вызвали помощь, как только ему стало плохо? На станции скорой помощи всегда есть дежурные…

— Креон находился вне зоны покрытия системы непрерывного мониторинга здоровья. В таком случае информация о состоянии человека отсылается пакетами — полтора раза в декацикл. Ты обнаружил Креона раньше, чем информация о его смерти достигла Бен Халуд.

— Верно… — кивнул Абель. Он и сам это прекрасно знал. — Слушай, а мог… Мог ли кто-то прийти на пляж… Со сломанным циклохроном, или — вовсе без него?

Аэтон ответил не сразу.

— Не совсем понимаю, о чем ты, Абель… К чему ты ведешь?

— Забудь, пока не важно, — махнул он рукой.

Было ясно и так: кто-то, — с неработающим циклохроном или без него, — был на пляже.

«И этот кто-то, очевидно, болен,» — подумал Абель. — «Если один патоген может заставить сойти с ума целую пчелиную колонию, так не может ли какой-то другой или — тот же самый! — заставить одного человека напасть на другого?»

Мысль была такой дикой, что у него зазвенело в ушах. Сцена вдруг встала у него перед глазами как наяву: не ведающий, что творит, обезумевший от боли несчастный бросается на Креона, царапает ему лицо грязными ногтями, вгрызается зубами в его руку…

«Так что же, — может быть, неспроста Креон сказал, что должен “помочь кому-то”?», — припомнил Абель слова упаковщиков. — «Может, он и сам искал этого бедолагу?»

Абель взглянул на аэтона, который все еще парил поблизости, но решил не спрашивать его ни о чем, — почему-то ему показалось, что обсуждать эту тему с роботом не стоит.

«Надо посоветоваться с Литой», — решил он. — «Она точно знает, — есть ли такие болезни. Если Лита подтвердит мои опасения, — решим вместе, что делать. Свяжемся с Бен Халуд, — возможно, у них и впрямь кто-то пропал… Если этот человек болен, надо разыскать его как можно быстрее, пока он не причинил вреда кому-то еще...»

Абель закрыл сарай, сел на велосипед и бросил последний взгляд на мертвую пасеку. Воспоминания о днях, проведенных здесь вместе с Силасом, подступили к горлу. Сдержав скупые слезы, он отвернулся и помчался обратно, — в коммуну.

«Если этот человек болен…» — подумал он еще раз. Что-то в этой постановке вопроса его смущало, но он сознательно не стал углубляться в эти размышления, иначе неизбежно пришел бы к другой мысли: «А что, если нет?»

* * *

На вечерней трапезе Литы не было. Абель поспрашивал, где она может быть, и ему ответили, что она в медблоке, — все еще наблюдает за Гилланом после операции.

«Ну разумеется, где же ещё…» — подумал Абель, и тень раздражения промелькнула на его лице. Он тут же направился к белым зданиям больничного крыла и, войдя внутрь, пошел прямиком в палату Гиллана.

Лита дремала в кресле в углу, поджав под себя босые ноги. Волосы, которые она обычно убирала в хвост, немного растрепались, — несколько длинных локонов выбились и красиво обрамляли ее лицо. Плед, которым ее кто-то заботливо накрыл, наполовину съехал на пол.

Абель на мгновение замер, любуясь ею.

«Бедная… Сколько же она не спала?» — Сердце у него сжалось. — «Ладно, приду попозже», — решил он и, наклонился, чтобы поправить плед. В этот момент Лита зашевелилась и, улыбнувшись чему-то во сне, приоткрыла глаза.

— Ой… Привет, Абель… — произнесла она тихо.

— Извини… Не хотел тебя будить.

— Ничего. — Она посмотрела в окно и широко зевнула. — Уже вечер?

— Да. Решил навестить, — ты пропустила трапезу.

— А я уснула…

Лита встала и, обувшись, принялась разминать затекшие конечности и шею.

— Ой! — вскрикнула она, и схватилась за живот.

— Что такое? — взволнованно спросил Абель, подходя ближе.

— Да ничего, — усмехнулась она. — Толкается. Видишь?

Лита расстегнула пуговицы платья и оголила живот. Кто-то внутри и впрямь не желал сидеть на месте — живот периодически приподнимался, то в одном, то в другом месте.

— Потрогай, — предложила она.

— Можно?

Вместо ответа Лита взяла руку Абеля и положила себе на живот. Он почувствовал, как чья-то рука, или, может быть, пятка, касается его ладони сквозь кожу Литы.

На лице Абеля просияла улыбка, — он поглядел на Литу с выражением искреннего восторга.

В этот момент Гиллан, лежавший до сих пор неподвижно, тоже зашевелился. Зашуршало одеяло — он несколько раз приподнял и опустил руку. Лита застегнула платье и быстро подошла к кровати. Улыбка исчезла с лица Абеля.

— Слушай, — начал он, замешкавшись. — На самом деле, я хотел кое-что у тебя спросить…

Он не был готов поделиться с Литой своими подозрениями, но и врать ей не хотелось.

— Я тут… — продолжил он, подбирая слова, — кое-что прочитал о странных болезнях, которые… Влияют на поведение… Некоторых животных. Слышала о таком?

— В каком смысле «влияют»? — уточнила Лита, проверяя капельницу Гиллана.

— Ну, делают их… Скажем, агрессивными.

— Вот как? Ну, в Бен Халуд, мне кажется, был случай коровьего бешенства, — им тогда пришлось усыпить целое стадо, — вспомнила Лита.

— Бешенства? — Абель заинтересовался. — Целое стадо? А вылечить их было нельзя?

— Коровье бешенство, — это прионное заболевание, поражает мозг животного. Они становятся беспокойными, в том числе, — агрессивными. К сожалению, это неизлечимо.

— Что за прионное заболевание? Что-то типа вирусной инфекции?

— Не совсем. Прионы — это такой особый вид патогенных белков, которые, попадая в организм, заражают другие белки, заставляя их видоизменяться. Они накапливаются в коре головного мозга и понемногу разрушают его структуры. Болезнь может развиваться много мезоциклов, никак себя не проявляя. Они, к тому же, очень живучи, — эти прионы, — куда больше, чем бактерии или вирусы. Их не берут ни высокие температуры, ни солнечная радиация, ни химикаты… Они могут сохранять свои свойства, — даже в окружающей среде, очень долго.

— Коровы, говоришь… А человека они могут заразить?

— Интересный вопрос, — ответила она, нахмурившись. — Теоретически, это, конечно, возможно, но я с такими случаями никогда не сталкивалась.

— Ясно, — Абель кивнул. — Спасибо, что просветила.

— Почему тебе это вдруг стало интересно?

— Просто так… — поспешно ответил Абель, но Лита и не собиралась выпытывать у него правду, — она поглаживала Гиллана по руке и, как будто, позабыла, что Абель все еще стоял рядом.

— С ним все будет в порядке? — спросил Абель.

— Конечно. Я о нем позабочусь…

Не сказав больше ни слова, он вышел из палаты в коридор.

* * *

Ему хотелось задать ей еще миллион вопросов, но Абель вдруг ясно почувствовал, что в палате он был лишним.

«Ничего, сам разберусь… Прионы, значит?»

Выйдя в сад, он вызвал к себе ближайшего аэтона.

— Расскажи всё, что знаешь про прионы! — скомандовал он, скрестив руки на груди.

— Буду рад просветить тебя, Абель! Что именно тебя интересует?

— Откуда берутся, как попадают в организм, какие болезни вызывают, и главное — может ли заболеть человек.

Аэтон вывалил на Абеля гору информации. Выяснилось, что, как и рассказывала Лита, прионы вызывают заболевания, необратимо поражающие мозг млекопитающих, постепенно превращая его в губку — в пораженных частях мозга образовывались пустоты. Аэтон подтвердил и случай коровьего бешенства в Бен Халуд, и меры, которые там приняли — коров усыпили. Более того, трупы разложили в концентрированном щелочном растворе — это был один из немногих действенных способов уничтожить патогенный белок.

Симптомы, которые наблюдались у больных животных: нервозность и беспокойство, дезориентация, спазмы, повышенная чувствительность к шуму и прикосновениям, а главное: внезапные вспышки агрессии, иногда направленной и друг на друга.

  Что же до возможности заразиться для человека, аэтон настаивал, что таких случаев не бывало и что это, — крайне маловероятный сценарий.

Выпытав у аэтона все, что мог, Абель отпустил его и побрел домой, погруженный в думы. Он взвешивал свой следующий шаг; с одной стороны, — если где-то и впрямь бродил человек, больной такой опасной болезнью, Абель был просто обязан предупредить всех, — и в Ибн Рушд и в Бен Халуд, чтобы как можно быстрее его разыскать.

С другой стороны, — он еще сам не был ни в чем уверен.

«Что если я все это выдумал? Опять на смех поднимут…» — подумал он, проходя через арку в жасмине. В очередной раз опозориться перед всей коммуной, как тогда, — с крышей или ветряками, Абель не хотел.

Он поднялся на крыльцо и присел на лавку под крышей, прислонившись спиной к стене. Велосипед стоял рядом; гладкая металлическая рама поблескивала в сумерках. Абель протянул руку и устало понажимал на рычаг тормоза, — колодки послушно сжали и отпустили колесо.

«Вот что: надо съездить в Бен Халуд, — разведать обстановку. Наверняка они что-то знают. И к соседу Креона стоит наведаться…», — решил он, наконец. — «Если этот… другой человек и впрямь существует, я его разыщу. Сам!»

Эта мысль, — решимость действовать в одиночку, принесла некоторое облегчение, хотя полного покоя он так и не обрел. Улегшись на кровать, он еще долго думал о том, что именно может его ждать в Бен Халуд.

Ночью сон не шел к Абелю. Он ворочался в постели, мысли путались, образы мелькали перед глазами, не давая покоя. Когда же он наконец провалился в беспокойную дремоту, первое, что ему привиделось, — был голый, грязный человек, похожий на дикого зверя. Тот стоял по пояс в густых зарослях папоротника, и его глаза, словно угли, горели в ночной тьме, прожигая Абеля насквозь.

Глава пятая. Визит в Бен Халуд.

На следующее утро он вышел из дома еще раньше обычного. Прикрыв за собой дверь и спустившись с крыльца, Абель несколькими нажатиями на экран циклохрона отправил сообщение Лите — дал знать, что все еще чувствует себя неважно и на работу сегодня не выйдет.

Обмана тут не было, только небольшое преувеличение, сделанное их самых лучших побуждений.

«Как только выясню что-нибудь конкретное и заслуживающее того, чтобы отрывать ее от дел — сразу дам знать, а пропущенное время обязательно отработаю» — пообещал себе Абель.

Впрочем, он и не преувеличивал насчет своего самочувствия — приступы слабости, которые одолевали его все эти последние дни, никуда не делись. Вот и сейчас, проезжая по знакомым дорогам, мимо полей, над которыми в этот ранний час даже аэтоны еще не летали, Абель чувствовал, что каждый оборот педали стоит ему вдвое больше сил, чем обычно. Особенно тяжело ему далось преодоление подъема, который начинался за мостом и длился несколько сот метров. Ни одна из привычных ободряющих мыслей не пришла ему на помощь, пока он, стиснув зубы и обливаясь потом, поднимался все выше и выше. Словно сама дорога препятствовала ему, хотела заставить отказаться от бессмысленной затеи и повернуть назад. Но Абель был упрям — раз в чем-то себя убедив, он уже не мог взять и просто бросить задуманное. Никогда и не бросал.

Не доехав до сухой сосны, Абель притормозил, съехал на обочину и обратил взор на лес — он узнал место, где они распрощались с упаковщиками. Стало быть — прямо за лесом должно было находиться дерево, под которым он нашел Креона.

Чутье подсказывало, что было бы неплохо еще раз там осмотреться. Поставив велосипед на подножку, он побрел сквозь перелесок к пляжу.

* * *

В качестве напоминания о позавчерашних событиях здесь осталось лишь множество следов на песке, да и их уже порядком разметал ветер. В общем-то, Абель только потому и различал в этих хаотичных углублениях и рытвинах следы, что большую часть оставил сам. Никакой полезной информации они не несли. Скользнув взглядом по шиповнику, Абель переместился к сосне, под которой восседал Креон.

На песке — на том самом месте, лежал маленький венок, умело сплетенный кем-то из стеблей шиповника.

Абель присел на корточки и аккуратно поднял венок, внимательно осмотрел, поднес к носу, — обнюхал.

«Свежий… Кто-то был здесь совсем недавно. Из Бен Халуд, что ли приходили проститься?» — подумал он первым делом. Было похоже на правду.

Абель покрутил туго сплетенный венок на указательном пальце и повесил его на сучок, затем провел рукой по месту, где тот лежал. Чисто машинально он зачерпнул ладонью песок и пальцы вдруг нащупали что-то, похожее на корень или толстую  нить, но предмет был прохладный, — словно сделанный из металла.

* * *

Абель вынул руку и высыпал песок из ладони — в лучах утреннего солнца и впрямь блеснул металл — пальцы его зацепились за тонкую серебряную цепочку. Конец ее уходил под землю — там было что-то еще, не желавшее вылезать на поверхность. Абель потянул сильнее — и наружу, как пробка, выскочил округлый медальон.

Он очистил его от влажного песка и поднес находку к лицу, чтобы получше рассмотреть.

Ничего подобного Абель никогда не видел, — медальон был изящный, с тонким узором на крышке. Догадавшись, что крышка должна открываться, он поддел ее ногтем, — замок на пружине тихо щелкнул и вещица раскрылась на две половинки.

Внутри — под крышкой, лежал овальный кусочек бумаги, вырезанный точно под размер углубления. На нем было запечатлено лицо молодой женщины — голова ее была повернута на три четверти, задумчивый взгляд устремлен куда-то вдаль, на лоб ниспадали волнистые светлые пряди.

— Занятно… — пробормотал Абель.

Он еще раз взглянул на венок, висевший на сучке и спросил себя, не мог ли и то и другое оставить здесь один и тот же человек. И если венок еще можно было как-то объяснить, то медальон представлял из себя полнейшую загадку.

 «Может, Креон его закопал перед смертью? Но — зачем?...»

Еще раз взглянув на лицо внутри медальона, Абель надавил на его половинки — тот со щелчком захлопнулся. Драгоценность он убрал в нагрудный карман рубашки — единственное место на его одежде, которое надежно застегивалось на пуговицу.

Налетел ветер — сосны зашумели и в этот момент он вдруг почувствовал нечто странное — чье-то присутствие, словно чужой взгляд на себе. По спине пробежал мороз, — Абель резко обернулся и посмотрел по сторонам, но не увидел ничего, кроме прямых стволов сосен, которые со скрипом, похожим на тихие стоны, покачивались на ветру.

* * *

Бен Халуд встретила его лозунгом:

«ЧТОБЫ СТРОИТЬ — НАДО ЗНАТЬ, ЧТОБЫ ЗНАТЬ — НАДО УЧИТЬСЯ», размашисто написанном на таком же щите, что стоял на въезде в Ибн Рушд.

«НАСЕЛЕНИЕ: 5422 ЧЕЛОВЕКА» — также сообщала надпись.

На первый взгляд коммуна была почти точной копией его родной Ибн Рушд, но Абель, конечно, сразу заметил, что все здесь не так, как дома. И заборы были выкрашены в другой цвет и немного отличались высотой, и деревья вдоль магистральной улицы росли не те, — клены, а еще попадалось довольно много двух- и даже трехэтажных домов.

От обилия всех этих мелких отличий у Абеля голова пошла кругом, — мозг все время пытался убедить его, что он едет по Ибн Рушд, но то и дело спотыкался о сбивающие с толку детали.

Было еще довольно рано — коммуна только начинала просыпаться. На улице пока не было ни души.

Абель изрядно поколесил, прежде чем наконец-то увидел человека — какую-то женщину, которая снимала с бельевой веревки одежду и складывала ее в большую плетеную корзину.

— Здравствуйте! — крикнул он и рванул по диагонали к ней, на ходу соскочив с велосипеда.

Женщина вздрогнула от неожиданности, но, увидав Абеля, приветливо улыбнулась. Длинная каштановая коса, перекинутая через плечо, красиво ниспадала на сарафан. Он также заметил, что кожа на ее щеке и шее с одной стороны была словно глянцевая — очевидно, то был след от глубокого, давно зажившего ожога.

Она поздоровалась, прикрывая глаза ладонью от косых лучей встающего солнца. Абель вкратце объяснил, кто он, и что приехал, чтобы по просьбе упаковщиков передать соседу Креона вещицу, найденную при нем на пляже, — медальон. Для наглядности Абель даже продемонстрировал его женщине, гордый собой, что на ходу придумал такое убедительное и лаконичное объяснение своему визиту. При этом он даже не задумался о том, что по сути врет, — что значит «врать» Абель не знал вовсе, — как ему казалось, он просто, до поры, скрывает свои намерения, чтобы не создавать лишнего шума.

Женщина, отвечая на вопросы, чуть заметно растягивала слова и произносила их при этом с расстановкой, четко проговаривая каждое, — это показалось Абелю странным, но вида он не подал.  

Выяснив, где жил Креон Ижинар, — в седьмом диаметре, в маленьком домике, обсаженном персиковыми деревьями и что соседа его зовут Сурен, он также осторожно справился и о том, не было ли в последнее время в Бен Халуд случаев каких-либо странных болезней или исчезновений людей.

Получив отрицательный ответ, Абель поблагодарил жительницу Бен Халуд и поехал дальше. Случайно бросив через плечо прощальный взгляд, он заметил, что та вышла на середину дороги и так и осталась стоять там, — с корзиной в руках, глядя ему вслед.

— Чудно́е местечко... — подумал Абель. — Интересно, они тут все такие?

* * *

Он без труда разыскал нужный дом: молодые персиковые деревья были усыпаны яркими оранжевыми пятнами наливающихся плодов.

Только он ступил на крыльцо, как из-за ящиков с помидорной рассадой выглянул хозяин, — низкорослый, слегка сгорбленный мужчина с круглым, как шар, животом, сверкающей лысиной, пышным пучком седых волос на затылке и густой растительностью на груди. Из одежды на нем были только широкие штаны в полоску, державшиеся на подтяжках.

В руке он держал ржавую лейку из стенок которой в нескольких местах тонкими струйками сочилась вода.

— День добрый! — поздоровался Абель. — Вы, — Сурен, да?

— И тебе не хворать… Ну, я.

— Я хотел… — начал Абель, прочистив горло, — про соседа вашего кое-что спросить, — Креона.

— Скоропостижно скончался… — ответил старик, покачав головой.

— Знаю, — кивнул Абель. — Я как раз по этому поводу…

— А ты сам-то кто? — спросил Сурен, слегка прищурившись.

— Абель, — ответил Абель. — Из Ибн Рушд. Я нашел его на пляже, — уже мертвым и вызвал упаковщиков…

— А… — кивнул Сурен. — Что ж, все там будем… — философски добавил он, набирая в лейку воду.

— Можете рассказать, — начал  Абель издалека. — Что он был за человек?

— В каком смысле?

— Ну… Чем занимался, интересовался? — пояснил он, чувствуя, что начал разговор с чего-то не того.

— Механик был, работал на машинно-тракторной станции, — Сурен пожал плечами и вернулся к поливу рассады. — Тракторы ремонтировал, комбайны…  В последнее время, правда, работал меньше, — артрит, давление. Когда был не на рембазе, мастерил для детей игрушки, на рыбалку ходил. В последнее время по ночам в курятниках дежурил, — у нас тут лисицы повадились кур воровать.

— Слышал, это вы тревогу забили, когда он пропал?

— Я. Да толку-то? Поздно спохватился…

— Упаковщики сказали, он странно себя вел перед смертью?

— Не то слово. Встал ни свет, ни заря. Слышу сквозь сон, — ходит туда-сюда, — у себя за стенкой, как будто плачет, да сам с собой разговаривает: «Виноват, спасти, — мол, — кого-то должен…» Потом ушел вниз, стал на кухне греметь, — дверцами хлопать. Я опять задремал, а потом, — когда сам-то вниз спустился, смотрю, — все вверх дном, еду всю забрал… Дверь открыта настежь, ботинок нет, — ушел…

«Что-то не припомню чтобы при нем была еда…» — подумал Абель и тут его словно током ударило:

— Подождите, так он был обут?

— Ну да… — подтвердил Сурен. — А что такого?

— Да нет, ничего, — не стал объяснять Абель. — Он разве не босиком ходил?

— Раньше — ходил, но с его-то суставами, — босиком далеко уже не уйдешь.

 — А кошка у вас есть?

— Была, да сбежала куда-то, — уже давно... Слушай, ну кошка-то здесь причём?

— Да так… Скажите, — замялся Абель, не зная, как лучше подобраться к следующей теме. — Можно я схожу к нему в комнату?

— Ты к нам в Бен Халуд, что ли, перебраться надумал? — догадался вдруг Сурен, повеселев. — А я не против, переезжай! Они меня переселить хотят, — много, мол, чести одному целый дом занимать, а у меня, вот, — на-те, новый сосед имеется. Только учти, — у меня тут все по-простому…

— Да нет же, — махнул рукой Абель, улыбнувшись. — Не знаю, может быть вам это покажется странным, но мне просто захотелось посмотреть, где он жил. Узнать его получше, что ли… Я на церемонии прощания даже не знал, что и сказать. Теперь вот, — как-то не по себе. Сердце не на месте.

— Ну, раз так… Смотри на здоровье. Дверь к нему открыта, — не стал спорить Сурен, хотя так и не понял, зачем тратить время на что-то подобное. — Смотри, только не споткнись там обо что-нибудь. Старьевщик был — страшный, — предупредил он напоследок, поправил подтяжки и ушел во двор, оставив Абеля одного перед входом в дом.

* * *

Он поднялся на второй этаж и остановился на пороге комнаты Креона, — дверь, как Сурен и сказал, была не заперта.

Прежде чем войти, Абель бегло окинул помещение взглядом. Четыре стены, обшитые грубой вагонкой, стол, напротив него — кровать с прикроватной тумбочкой. Комната была совсем небольшая, но посмотреть тут было на что, — и письменный стол и полки, приделанные к стене, ломились от всякого хлама: поделок, инструментов, банок с болтами и гайками, бабин с проволокой.

Снаружи в окно норовил залезть плющ, который вился по стене дома и оплетал персиковое дерево, росшее напротив. Форточка в окне была открыта, — вероятно, с того самого утра, как Креон в последний раз ушел из дома; на окно была натянута пожелтевшая марля, выполнявшая роль москитной сетки. Краска на оконной раме и подоконнике облупилась, подоконник был усыпан высушенными желудями и каштанами.

По углам и вдоль стен валялись воздушные змеи, разнообразные сломанные игрушки и поделки, — осмотрев все издалека, Абель наконец решился войти.

На полке над столом среди поделок он увидел кое-что знакомое — как будто бы из детства — несколько деревянных кукол-акробатов, подвешенных на веревочке между двумя параллельными брусками, скрепленными у основания короткой перекладиной. Абель взял одного из них, — самого маленького, и осторожно сжал концы брусков. Ярко расписанная красками кукла послушно сделала оборот, словно выполняя замысловатый трюк на невидимом турнике.

Абель невольно улыбнулся, — он обожал такие штуки. Ему показалось, они и впрямь когда-то делали таких на уроках труда, давно — в детстве. Он еще раз сжал игрушку, но вполсилы, — фигурка замерла на полпути, на вытянутых руках, перпендикулярно телу. Он представил, как тяжело было бы висеть на турнике в таком положении, и, сжалившись над акробатом, бережно возвратил его на почетное место на полке.

По соседству лежало кое-что не менее интересное, — небольшой металлический барабан без крышки, внутри которого скрывался цилиндр с зеркалами. Вдоль внутренней стенки барабана тянулась бумажная лента с серией почти идентичных рисунков. Снизу у барабана была удобная рукоятка. Абель снял праксиноскоп,  — так называлась эта вещица,  — с полки и поднес к лицу.

В зеркальце отразился нарисованный человечек верхом на велосипеде. Мгновенно догадавшись о принципе работы, Абель крутанул барабан, и — о чудо! — велосипедист, отраженный в зеркале, принялся энергично крутить педали и надувать пунцовые щеки, словно отчаянно пытался разогнаться, и выбраться из замкнутого круга, но — не мог.

Поизучав прочие диковины, Абель присел на кровать. Матрас проскрипел под его весом. Он прислонился спиной к стене и провёл рукой по аккуратно заправленному одеялу.

«Что же у тебя было на уме, Креон?...» — подумал Абель, попытавшись представить его расхоживающим по комнате в то утро.

Он бесцельно поводил взглядом по стенам, — от одного угла к другому, ища, за что бы зацепиться, пока глаза его, наконец, не скользнули по полу — прямо рядом с кроватью. От ножек по много раз крашеной вагонке тянулись светлые полосы — царапины, словно кровать часто отодвигали.

Абель вскочил на ноги и, взявшись за борт, сильным движением потянул кровать на себя — та с противным скрипом отъехала на полметра от стены.

Пол за ней был усыпан мелким мусором и крупными клубами пыли. Абель пробежался пытливым взглядом по плинтусу, тянувшемуся вдоль основания стены и тут же заприметил стык — кусок плинтуса сантиметров тридцать длиной как будто бы вырезали, а затем вставили на место.

* * *

Он провел пальцами по плинтусу и, просунув ноготь в зазор, надавил на шов. Деревяшка с легкостью выскочила, — за ней открылась пустота.

Сгорая от нетерпения, Абель смело запустил руку в отверстие — пальцы уткнулись во что-то, на ощупь напоминавшее коробку. Уцепившись за выступ на боку, он вытащил предмет, который и впрямь оказался небольшой жестяной коробкой, наружу.

Он с подозрительностью уставился на находку — сама идея прятать что-либо показалась Абелю очень странной, — от кого и зачем было это делать?  

Коробка была старой, — вся в мелких царапинах и вмятинах. Никаких надписей или других деталей, которые могли бы подсказать, что в ней, не было. Абель подцепил крышку пальцами с двух сторон и, сняв ее, заглянул внутрь.

Там лежало всего несколько вещей, — во-первых, небольшой аппарат в металлическом корпусе, из которого вперед выдавался цилиндр с линзой на торце. «Оптика», — подумал Абель, заметив сходство с «глазами» аэтонов. «35 mm, f2,8/16» — прочитал он на кайме цилиндра. — «Фокусное расстояние, диафрагменное число», — вспомнил он Леба, который когда-то объяснял ему как устроены объективы аэтонов.  

Абель взял аппарат и осмотрел со всех сторон; на нем было несколько кнопок и переключателей — «головок» с засечками. Корпус аппарата был обернут лентой из черной, приятной на ощупь кожи. Абель нажал на кнопку, — задняя крышка открылась с легким щелчком. Внутри была пустая камера с двумя цилиндрическими гнездами и квадратное окно, утопленное вовнутрь.

Также в коробке лежало несколько пустых металлических баночек, и стопка карточек из толстой, глянцевой бумаги, стянутых широкой красной резиновой лентой.

Абель просмотрел карточки, — одну за одной. Фотографические снимки, но все они были плотно заштрихованы чернильной ручкой с одной стороны и, выборочно, — очевидно, чтобы скрыть какие-то надписи, — с другой. Кто-то — «Креон?» — проделал это старательно и методично, не оставив ни малейшей возможности узнать, что на них было.

Последнюю в коллекции фотокарточку, на которой была изображена чья-то фигура по пояс, пощадили — правда на месте лица в ней было сделано аккуратное отверстие в виде овала.

Ошибки быть не могло, — Абель достал медальон и, аккуратно вынув из него лицо, поднес к снимку. Овал и прорезь идеально совпали.

— Вот ведь… — пробормотал он. По телу побежали мурашки.

Надо сказать, фотографий за свою жизнь он видел всего ничего: снимки растений, животных и разных механизмов в учебниках, но почти никогда — людей, разве что в памятках по безопасности на рабочем месте.

Женщина на снимке не делала ничего необычного, да и вообще, будто бы не подозревала, что ее фотографируют. Она стояла вполоборота и взгляд ее был направлен куда-то в сторону, — мимо фотографа.

«Ее, что ли, Креон спасать собирался?» — предположил Абель. — «Кто она такая?»

На заднем плане, — за женщиной, был густой лес, и гигантский валун необычной, угловатой формы, поросший мхом.

Абель взглянул на фотографию с обратной стороны, — никаких надписей там не обнаружилось.

Тогда он, вспомнив, что видел на столе моток прозрачной клейкой ленты, отрезал маленький кусочек, вклеил лицо на законное место и, сжав фотокарточку в руке, отправился искать Сурена.

* * *

Тот возился в теплице во дворе; зайдя, Абель осторожно постучал пальцем в стекло.

— Ох… — вздрогнул Сурен. — Ты еще здесь? Ну как, успокоил душу?

— Не совсем, — ответил Абель. — Вот, хотел спросить… Вы не знаете — кто это? Может быть, видели ее вместе с Креоном? — Абель протянул фотокарточку Сурену.

— Это ещё что такое?... — спросил тот, удивлённо глядя на снимок.

— Да так, ничего особенного, — просто эксперимент с фотобумагой... Так не знаете, кто она?

Сурен прищурился, сдвинул брови, пытаясь получше рассмотреть девушку на снимке.

— Странно, лицо знакомое, но откуда — не помню. Как будто во сне видел… Но она не из наших, — это точно. Может, проездом когда-то была…

— Уверены? — с надеждой спросил Абель.

— Сказал же — не знаю, — повторил Сурен сердито и вернул карточку Абелю. — На память пока не жалуюсь.

— Может, хотя бы, место узнаете? — Абель снова показал фотографию.

— Дружок… — тяжело вздохнул Сурен, которому Абель уже порядком надоел. — Ну, знаю, конечно, — нехотя произнес он, взглянув на снимок. — Это валун у нас в лесу есть, «голова буйвола» называется, — тут, неподалеку, — он махнул рукой в неопределенном направлении. — Молодежь иногда на него лазать ходит.

* * *

Тропа убегала и терялась в чаще леса. Он был наполнен звуками птичьих песен и Абель на какое-то время даже отвлекся от своей задачи, просто чтобы насладиться всем разнообразием их голосов.

Отыскав валун, Абель осмотрел его со всех сторон и определил по силуэту камня с какой стороны был сделан снимок. Затем, зажмурив один глаз и держа фотографию на вытянутой руке, он сделал несколько шагов назад — чудом не споткнувшись о корни и не разбив затылок. Определив, как ему показалось, точку, в которой стоял фотограф, он остановился и, прищурясь, и попеременно глядя то на снимок, то — на реальный пейзаж, принялся играть в «найди десять отличий».

Валун практически не отличался от своего изображения на фотографии, — только пятна мха, что покрывали его бока, выглядели иначе. Лес же, окружавший камень, заметно отличался, — до такой степени, что Абель засомневался — на самом ли деле он там, где надо.

Поняв, что сам не справится, он в очередной раз вызвал на подмогу аэтона. Через какое-то время робот упал с неба и послушно завис над его плечом, ожидая указаний.

— Встань ка сюда, — скомандовал он и отошел в сторону. Повинуясь, аэтон подлетел ближе и занял место, которое только что занимал Абель.

— Совмести изображение на снимке с местностью, — попросил он, показав аэтону фотографию. — Валун возьми за основу, чтобы определить масштаб объектов. Снимок был сделан на 35-миллиметровый объектив.

Аэтон скорректировал свое положение и прожужжал приводами, настраивая оптику.

— Готово… — аэтон замер.

— Хорошо, найди отличия между кадром и тем, что перед тобой…

— Диаметры и длины стволов деревьев относительно валуна существенно изменились.

— Это я и сам вижу. Насколько?

Робот задумался.

— Приблизительная разница в возрасте деревьев на снимке и в данный момент… — аэтон сделал паузу,  — двадцать пять целых, шесть десятых мезоциклов.

— Сколько?...  — переспросил Абель, подумав, что ослышался.

Аэтон повторил.

Абель почесал затылок — до сих пор он ни разу не сталкивался с такими гигантскими величинами. Может, разве что, тем, кто работал в отделе хозпланирования коммуны по долгу службы приходилось иметь дело с циклами такой огромной продолжительности, но для большинства же, временной горизонт, имевший практический смысл, ограничивался максимум одним мезоциклом.

Он вновь взглянул на фотографию, но уже другими глазами — молодая девушка на ней превратилась в старуху.

«Выходит, она того же возраста, что и Креон, если не старше.  Понятно теперь, почему Сурен ее не узнал…»

* * *

Он вернулся в Бен Халуд и постучался к Сурену. Тот открыл не сразу, что-то недовольно бурча себе под нос.

— А, ты… Нашел свой валун? — спросил, увидев на пороге Абеля.

— Ага, — энергично кивнул тот. — Помните, я вам фотографию показывал? На ней девушка была — вы еще сказали, что словно во сне ее видели?

— Кого?... — пожал плечами Сурен, уже забыв о чем шла речь.

Абель сунул фотографию ему под нос. Сурен отодвинул карточку, — словно хотел отогнать назойливую муху.

— Ну — и что?

— Она сейчас примерно вашего возраста, — объяснил Абель. — Этому снимку чуть больше двадцати пяти мезоциклов…

— Сколько? — лицо Сурена вытянулось. Услышав число, он посмотрел на Абеля как на ненормального. — Шел бы ты, паря… А мне еще кабачки полить надо… — неловко развернувшись в проеме, он попытался захлопнуть дверь, но Абель оказался проворнее — он резко выставил носок кроссовка вперед и не дал двери закрыться.

— Погодите! Присмотритесь еще раз, подумайте — узнаете вы ее или нет?

— Слушай, паря, ты что, — издеваешься? Какие двадцать пять мезоциклов? За дурака меня держишь? Делать тебе, что ли, нечего?

— Да я же просто…

Терпение Сурена лопнуло — он вытолкнул кроссовок Абеля носком своего резинового тапка и поспешно запер дверь на засов.

Абель немного постоял перед домом в надежде, что Сурен остынет, но, убедившись, что разговор окончен, побрел к велосипеду.

* * *

«И что он так рассердился?...» — подумал Абель, хотя, сам прекрасно понимал, насколько несуразное впечатление должны были оставить его расспросы.

— Ну должна же быть какая-то связь, должна! — он в сердцах пнул ногой землю, подняв облачко пыли.

Вариантов, что делать дальше, оставалось немного — хоть весь день разъезжать по Бен Халуд и показывать фотографию каждому встречному. Не в шутку взвесив и такую возможность, Абель уселся на велосипед и, лениво оттолкнувшись ногой, поехал, куда глаза глядели.

«Двадцать пять мезоциклов, — ровесница Креона... Что, взбесившаяся старуха его голыми руками одолела? Вряд ли… Возможно, Креон и не её искал вовсе? Тогда — кого? И даже если не её, между ним, женщиной и этим, — третьим неизвестным, — кто, скорее всего, закопал медальон, обязано быть что-то общее…»

Разгадка витала поблизости, но, — все же, — недостаточно близко. Как ни обидно было признавать поражение, пришла пора возвращаться домой — в Ибн Рушд. От мысли, что придется просить помощи у «старших», у Абеля на душе заскребли кошки.

«И к кому пойти? Лита занята с Гилланом, ей не до меня… Значит, — к Акиму,» — подумал он, с болью вспоминая свои предыдущие попытки предупредить жителей коммуны о надвигающихся бедах.

«Ведь он, скорее всего, мне не поверит… Нет, без Литы не обойтись. Придется убедить сначала её, а уже потом, — вместе, идти к Акиму…»

Как ни крути, скрывать, что где-то, возможно, разгуливает человек, — больной чем-то настолько опасным, было нельзя.

«Только вот, достаточно ли будет моих доказательств? Еще раз — что мы имеем? Первое — след от укуса на локте, — оставлен человеческими зубами, в таком месте, до которого Креон сам бы не дотянулся, второе — сидел в неестественной позе, словно после смерти кто-то его передвинул. Третье — пропавшие ботинки и еда. Четвертое — свежие царапины на руках и лице. Их он, конечно, мог оставить и сам, но, учитывая все остальное, это, скорее, больше похоже на след борьбы. И, разумеется, пятое — венок и медальон… Тоже не шибко-то убедительная подробность, но — ладно, запишем и ее как аргумент “за”.»  

Абель раз за разом складывал факты, пытаясь прикинуть, что они дают в сумме, но в результате получал то единицу, то — ноль.

«С другой стороны — аэтон подтвердил, что на пляже, кроме Креона, больше никого не было… Стоп, — аэтон!»

Абель резко затормозил и, хлопнув себя по лбу, нажал на циклохрон и вызвал к себе ближайшего аэтона. Едва тот показался, Абель потряс снимком перед его объективом.

— Как зовут эту женщину? Она живет в Бен Халуд?

— Нет, в коммуне Бен Халуд эта женщина в данный момент не проживает, — спокойно ответил тот, осмотрев снимок.

— Сейчас она намного старше и выглядит иначе. Присмотрись получше!

— Для меня не составляет труда сопоставить черты лица одного и того же человека в разном возрасте. Не сомневайся, я бы узнал ее. Какого бы возраста она ни была, — этой женщины нет в Бен Халуд.

— Может, она переехала? Живет в другой коммуне?

— Я не располагаю такой информацией…

— Погоди, но где бы она ни находилась, — ты должен знать. Ведь все аэтоны связаны между собой. Где-то же она должна жить?...

— Верно. Я могу предоставить необходимую информацию о любом человеке, — в какой бы коммуне он ни находился…

— Ну, так в чем проблема? — смутился Абель. То ли аэтон над ним издевался, то ли — был неисправен.

— Если я не в состоянии предоставить данные о ком-то, — это, вероятно, означает, что человек более не числится среди ныне живущих. Как автономный помощник, я не располагаю информацией об усопших, если с момента смерти прошло более одного мезоцикла…

— Так она… Мертва? — дошло, наконец, до Абеля.

— Чтобы подтвердить или опровергнуть это утверждение, я должен обладать какими-то исходными данными об интересующем вас человеке, — но, к сожалению, информация о том, жив или мертв какой-либо житель коммуны, также является информацией о жителе коммуны, — которой я не располагаю, — ответил аэтон, — если с момента смерти прошло более…

— Толку от тебя, — ноль, — вздохнул Абель, не дослушав.

— Прошу прощения… — извинился робот. — Чем еще могу быть полезен?...

Абель разочарованно махнул рукой и отпустил его восвояси.

* * *

На миг воспряв духом, Абель вновь потерял надежду.

«Раз она умерла так давно, значит, — узнать ничего не удастся. Делать нечего, — придется все же идти к Лите и Акиму…» — окончательно смирился он с неудачей.

Не проехал он и несколько десятков метров, как рядом с одним из домов возникла, словно выросла из земли, знакомая машина, — грузовик упаковщиков.

Абель приостановился и с интересом осмотрел автомобиль, — дверь кузова была поднята, но самих упаковщиков не было.

Из дома доносились голоса. Он прислонил велосипед к забору и заглянул внутрь.

Пройдя через прихожую, Абель очутился в гостиной. Там царил полумрак, — окна были плотно занавешены шторами, сквозь которые внутрь струился приглушенный, рассеянный свет. Сама комната напоминала джунгли, — она была под завязку заполнена цветами и растениями — орхидеями, папоротниками, фикусами, монстерами. Они стояли на полу, на столе, — посреди комнаты, на полках, оплетали карнизы, свисали из горшков, подвешенных к потолку…

Абель сделал несколько робких шагов и, отодвинув какой-то массивный лист, закрывавший обзор, увидал двоих мужчин, склонившихся над телом, уже убранном в мешок — такой же, в котором увезли Креона.

— Привет! — поздоровался он. Крупный детина — упаковщик в очках, сидевший на корточках, вздрогнул и, качнувшись, едва не уткнулся коленями в труп.

— Ты меня так не пугай… — произнес он, схватившись за сердце. Прищурясь, он поглядел на Абеля сквозь толстые линзы. — Погоди ка, я ж тебя знаю. Ты ведь тот пловец — с пляжа, да?

— Точно. Вот, решил навестить вашу чудесную коммуну. Что тут случилось? — указал он на мешок кивком головы.

— Мрут как мухи… Это все жара.

— Что, тоже инфаркт?

Упаковщик вздохнул, достал из кармана платок и обтер им свой широкий, загорелый лоб.

— Пара старушек тут жила. Одной ночью стало плохо, — аж с постели подняться не могла. Все лежала и причитала: «подай воды, да подай воды», а соседка, как назло, слышит плохо. Видать, подумала, что та ее просит: «полей цветы, полей цветы». Вот, всю ночь и ходила — поливала. Дополивалась…

— То есть?

— Они недавно кошку завели, — так она пока ходила, споткнулась в темноте о животное, упала и — виском об угол стола…

— Я смотрю, у вас тут уход за пожилыми людьми поставлен как надо, — заметил Абель, но упаковщики и глазом не повели. — Так, а что с той, — другой, которая воды просила?

— Да все с ней нормально — спит. Ну, взялись! — скомандовал он, готовясь выносить тело на улицу.

— Погоди, а церемония прощания?... — вспомнил второй.

— Эх, точно… — упаковщик номер один посмотрел на Абеля. — Скажешь пару слов?

— Я? Что, опять? Может, лучше уж соседку позовете?

— Она еще не знает… Думаю, пусть ей кто-нибудь другой сообщит, — попозже. А то распереживается, насчет причитать, охать, — до вечера не уедем.

Абель скрестил руки на груди.

— В общем, человеком Марта была замечательным, — начал первый упаковщик. — Простая, работящая, приветливая… Всегда была готова помочь, не жалея сил…

— Правда, — подтвердил второй. — Марта была душой Бен Халуд, — она, как цемент, сдерживала наше общество, всегда помогала и словом, и делом…

Упаковщики выжидающе посмотрели на Абеля.

— Чудо была, а не женщина… — согласился он. — Слушайте, хотел спросить, а куда вы их увозите?

— Кого?

— Ну, мертвых…

— Как это куда? В Упокоище, разумеется. Слушай, будь другом — помоги, — попросил первый, взявшись за край мешка. — Спина уже раскалывается.

Абель, которому захотелось узнать больше, занял его место и напару со вторым поднял мешок.

— Упокоище, да? — кряхтя от тяжести спросил он, таким тоном словно знал о чем шла речь. — Слышал. Это вроде кладбища, верно?

Они подошли к кузову, напряглись и, синхронно крякнув, закинули мешок внутрь.

— Да не только. Там целый комплекс, — биореакторы, базы данных…

— Базы данных? — переспросил Абель. Ему вдруг пришла на ум новая идея. — Что, обо всех покойниках информация хранится?

— А то! Ладно, друг, — упаковщик от души пожал Абелю руку. — Рад был повидаться. Спасибо за помощь.

— А как туда попасть?

— Куда?

— Ну — в Упокоище, — уточнил Абель.

Упаковщик задумался.

— Проще всего — умереть, наверное… — ответил он, пожав плечами.

Абель посмеялся, думая, что его собеседник шутит, но тот и не думал шутить.

Глава шестая. Упокоище.

Умирать, Абель, конечно, не собирался. По дороге домой он строил планы, — надо было разузнать где находится Упокоище, как до него добраться, попасть внутрь и — главное, как разыскать в огромном комплексе то место, где хранились данные об усопших.

Как упаковщик и сказал, Упокоище и правда было не просто гигантским кладбищем, — оно также вырабатывало энергию, — из разлагающихся тел мертвых людей, животных, а также прочей органики. Находилось оно под землей, где было проще поддерживать постоянную температуру, и отсутствовал солнечный свет, губительный для особого вида бактерий, обеспечивавших переработку органических материалов.

Абель знал об этом месте лишь в общих чертах; как и большинство, он не интересовался ничем, связанным со смертью. Жители коммун не посещали могил — попросту потому что их не было, не держали дома урн с прахом, и не жгли благовоний в память об ушедших. Все, на что мог рассчитывать умерший человек, — место в коллективной памяти, да и то — помнили не самих людей, а скорее, их дела, их дух, — след, что они оставили своей жизнью.

На обратном пути Абель крутил педали как заведенный, не чувствуя и тени усталости. Пулей влетев в Ибн Рушд, он помчался прямиком на поиски Леба и Малыша.

Разыскал он их в мастерской, где Леб проводил для младших ребят урок труда, — дети с интересом слушали его рассказ о том, как правильно пользоваться столярными инструментами.

Едва дождавшись конца занятия, Абель выложил друзьям все — и свои подозрения, и то, что ему до сих пор удалось разузнать. Без их помощи проникнуть в Упокоище и добраться до нужной информации было никак. Оба, как Абель и ожидал, отнеслись к его рассказу предельно серьезно. Леб сказал, что ему сперва надо кое-что разузнать, — договорились собраться дома этим вечером.

Абель же побежал на работу — наверстывать упущенное время, потраченное на поездку в Бен Халуд.

* * *

— Значит так, — начал Леб деловитым тоном, прохаживаясь по комнате, словно актер по сцене, — С парадного входа в Упокоище не попасть, — потому что у него нет парадного входа. По крайней мере, для людей. Тела покойников сбрасываются вниз через специальный шлюз, и, поверь мне, проехаться по нему и упасть в бассейн, заполненный несколькими метрами разлагающейся органики, ты не хочешь…

Абель и Малыш молча переглянулись, ожидая, что же будет дальше. Леб, выдержав паузу, словно заправский иллюзионист ловким движением руки достал из-за спины тубус, извлек из него свернутый в рулон лист бумаги и разложил на столе.

Это был напечатанный на тонкой, почти прозрачной бумаге геодезический план местности.

Троица — Леб, Абель и Малыш, склонились над планом.

— Раз напрямик внутрь не попасть, стало быть, надо идти в обход. Глядите сюда, — Леб провел пальцем вдоль нескольких параллельных линий, напоминавших борозды на свежевспаханной земле. — Это — траншеи, через которые из-под земли — от центра хранения информации, отводится тепло. Каждая — больше ста метров в длину и метра три в ширину.

Он взял карандаш и прямо поверх плана, — для наглядности, набросал схему в поперечном сечении.

— За ночь в этих углублениях скапливается холодный воздух, в то время как горячий — от ЭВМ, поднимается по вертикальным шахтам и распределяется по сети второстепенных каналов, выведенных к стенам траншей, и выходит через вентиляционные отверстия. Ну, а там уже — горячий воздух перемешивается с холодным и окончательно выходит на поверхность.

— Занятно, — кивнул Абель. — И как это нам поможет?

— Не торопись, сейчас расскажу, — ответил Леб, строго поглядев на Абеля. — Как известно, протоколы беспроводной передачи данных позволяют аэтонам только отправлять данные, но не считывать их. Здесь, — в этой системе воздушных каналов, — постучал Леб пальцем по столу, — есть запасной терминал для выгрузки данных. Если подключиться к нему напрямую — по кабелю, можно получить доступ ко всей базе данных Упокоища.

— Точно! Вот же отметка! — Малыш, которого переполняла энергия, залез коленями на стол и ткнул указательным пальцем в символ на плане.

— Верно, — похвалил его Леб за наблюдательность. — Правда, терминалы, конечно, не предназначены для людей — только для аэтонов.

— И что же делать?… — спросил Малыш, немного расстроившись. Однако, номер великого волшебника Леба был еще не окончен. Он опустил Малыша со стола на землю и вынул из тканевого мешка, — как кролика из шляпы, выключенного и, судя по всему, сломанного аэтона.

  — Малыш, это — задание для тебя. Придется его немного модифицировать. Посмотрим, как хорошо ты научился работать паяльником.

Фелис, завизжав от восторга, выхватил аэтона у Леба из рук и принялся носиться по комнате кругами, держа робота над головой и издавая жужжащие звуки.

Абель еще раз критическим взглядом осмотрел план и систему в разрезе.

— Слушай, если эти каналы не для людей, как я-то туда пролезу? И — стоп, какая вообще глубина у этих траншей?

— Метров пятьдесят… — ответил Леб, пожав плечами, словно речь шла о полнейшем пустяке. — Стены уходят под землю до скальной породы.

— Сколько-сколько?...

— Успокойся — в самый низ спускаться не надо. Терминал находится примерно посередине — координаты введем в твой циклохрон, сможешь использовать его как компас.

—  Придется раздобыть веревку… — покачал Абель головой.

— И не только, — согласился Леб. — Скорее всего, этим терминалом не пользовались очень давно, может быть — вообще никогда… Возьми разводной ключ, а лучше — набор торцевых. Ну, а это — протянул он Абелю некий перевязанный шнурком сверток из огнеупорной ткани, — на крайний случай…

Малыш немного напуганным взглядом поочередно посмотрел на них обоих.

— Уверен, что хочешь пойти один? Может, мне с тобой поехать? — предложил Леб, который вдруг и сам понял, что дело, все-таки, предстоит нелегкое.

— Не переживай, — похлопал Абель его по спине. — Разберусь. Ты и так уже сделал достаточно.

* * *

Вдоль грунтовой дороги тянулась прямая линия дренажной канавы, за которой начиналась непроходимая чаща из дикой малины, переплетенной с колючим ежевичником. Наконец, впереди показался металлический столбик с километровым знаком, — число на табличке было едва читаемо, но различимо.

Абель приостановился и, сверившись с планом, ловко спрыгнул на землю, затем подтянул лямки рюкзака, куда было сложено все необходимое снаряжение и осмотрел непроходимые заросли, скрывавшие проход в лес. Он оставил велосипед на обочине, перепрыгнул через канаву и, вооружившись длинным, крепким суком, принялся прокладывать себе путь сквозь колючий кустарник.

Кое-как, — не без царапин, преодолев первую линию обороны, он оказался в тени древнего, сумрачного леса. Здесь было как-то неестественно тихо, воздух был пропитан запахом прелой листвы и сырой земли. Толстые стволы деревьев, покрытые лишайниками, уходили ввысь, словно колонны. Абель выдвинулся вперед, — навстречу вертикальным полосам света, пробивавшегося сквозь лес.

Когда деревья-великаны наконец расступились, ему открылась просека — лес здесь был вырублен идеально прямой полосой, а по другую сторону стоял все тем же ровным строем, плотно сомкнув ряды.

Абель вышел из тени и направился вперед — через густые и высокие — ростом с человека, заросли трехраздельной амброзии, раздвигая их руками и то и дело поглядывая себе под ноги. Солнце пекло в макушку, парило; казалось, что сладковатый воздух, звеневший стрекотом кузнечиков, совсем не двигается.

Заросли внезапно расступились. Абель, едва не споткнувшись, резко остановился и уставился вниз. В земле зияла расщелина — прямо перед ним разверзлась траншея шириной в несколько метров, такая же идеально прямая, как и просека.

Две параллельные бетонные стены, уходившие вглубь земли, покрывала шахматная мозаика шестиугольных отверстий. Под каждым виднелось продолговатое бурое пятно — след от многократной конденсации и повторного испарения влаги, выпадавшей росой на поверхность стены при столкновении вихрей горячего воздуха с прохладой в траншее.

Где-то в трещинах торчали куцые растения, пустившие там корни и неизвестно как сумевшие выжить даже в таких суровых условиях. Амброзия, что росла над траншеей — вдоль самых ее краев, лежала вповалку, — засохшая и надломленная, свесив мертвые стебли вниз. Дна рукотворной впадины было не видать, — основания массивных стен терялись во мраке.

Абель подошел к самому краю, глянул вниз, — в темноту и кинул туда маленький камешек. Тьма проглотила его, даже не заметив.

Он сверился с циклохроном — если верить введенным координатам, искомая точка была относительно рядом, — в пределах нескольких десятков метров по плоскости “x-y” и чуть больше двадцати по оси “z”.

Абель сбросил рюкзак с плеч на землю, вынул аккуратно сложенный моток веревки и поискал взглядом, к чему бы ее привязать. До ближайшего дерева было далеко, — закрепи он веревку вокруг него, на спуск остался бы жалкий огрызок.

Пошарив по земле, Абель чудом отыскал какой-то толстый корень, торчавший неподалеку и, продев веревку под ним, обвязался двумя свободными концами вокруг бедер так, чтобы иметь возможность контролировать ее подачу во время спуска.

Закинув рюкзак обратно на спину, он снова встал на краю, но теперь — спиной к пропасти и, подергав веревку для проверки, начал осторожно спускаться, подтравливая ее и упираясь ногами в стену.

Подошвы так и норовили соскользнуть по бетону. К счастью, шаг отверстий был не слишком большой — можно было спускаться по ним более-менее как по лестнице, упирая ноги в края. Из каждого воздуховода, что Абель миновал, его обдавало потоком теплого воздуха, пахшего компостом.

Пройдя, как ему показалось, ощутимый отрезок пути, Абель посмотрел вниз — отсюда уже было различимо каменистое, неровное дно впадины, затем — снова наверх, где смыкались две черные полосы стен, напоминавшие челюсти гигантского зверя, уже вот-вот готового их сжать и проглотить его.

Циклохрон показывал, что Абель достиг нужной высоты — координаты “z” с небольшой погрешностью, — явно меньшей, чем шаг отверстий, совпали. Он немного ослабил веревку, согнул ноги в коленях, подался вперед и, упершись коленом в край отверстия, а затылком в потолок, кое-как — на четвереньках, пролез вовнутрь.

Развернувшись и свесив ноги вниз, Абель освободил веревку и связал ее концы узлом, чтобы она, не дай бог, не выскользнула и не упала вниз. Затем вынул из наружного кармана рюкзака пригоршню хемилюминесцентных палочек, помял их в руке и как следует потряс. Полупрозрачные трубки засияли призрачным голубоватым светом, осветив начало тоннеля, — тьма чуть отступила, но всего на несколько метров. Дальше взгляд упирался в непроходимую стену мрака.

Абель пополз вперед. Тоннель с каждым метром словно сужался, сдавливая его со всех сторон. Вскоре стало невозможно даже повернуть голову, чтобы оглянуться назад и оценить пройденное расстояние.

К счастью, узкий лаз закончился, — как Леб и обещал, он вывел Абеля в более просторный тоннель, уходивший в обе стороны. Здесь уже можно было идти, на чуть согнутых ногах. В лицо дул все тот же горячий, зловонный воздух. Абель огляделся и подсветил циклохрон — судя по его показаниям, оставалось пройти с десяток метров. Не отрывая глаз от циклохрона, он зашагал вперед.

«Шесть метров, пять, четыре…» — отсчитывал он про себя. Под подошвой что-то хрустнуло. Опустив руку со светящимися палочками вниз, он увидел, что пол покрывала бугристая коричневая корка, слабо поблескивая в тусклом свете.

«Это еще что за дрянь?…» — с отвращением подумал Абель.

Над головой вдруг пронесся тихий шелест, похожий на шепот, — словно короткий порыв ветра пролетел по ночному лесу. Что-то коснулось его волос. Абель медленно, чувствуя, как по спине бежит озноб, поднял источник света.

На потолке тоннеля висели летучие мыши — десятки, если не сотни. Визжа, шипя, скрипя, хлопая перепончатыми крыльями, они обрушились на него, словно черная метель. Абель упал на пол, сжался в комок, зажмурился и замер, пока вихрь не стих, а визгливый писк не растворился в эхе тоннелей.

* * *

Шестиугольная крышка, с выбитой на поверхности последовательностью цифр, была глубоко утоплена в стену и скрыта под слоем грязи и пятнами ржавчины. Ее прочно удерживали шесть болтов, по одному на каждый угол. Головки болтов, казалось, срослись с металлом — между ними и крышкой не было видно ни малейшего зазора.

Стряхнув с себя мышиный помет, Абель надломил оставшиеся палочки и рассыпал их по полу, чтобы получше осветить свое рабочее пространство, и, порывшись в рюкзаке, извлек инструменты.

Первым делом он попытался выкрутить болты разводным ключом — безуспешно, но он и не надеялся на легкую победу.

Затем, обильно смочив заржавевшие головки проникающей смазкой и, немного очистив их от грязи, он воспользовался торцевым ключом — к счастью, нужного размера. Четыре из шести болтов поддались, но два последних засели намертво.

От жары, стоявшей в тоннеле, и тяжелой работы Абель взмок. В рукаве у него оставался последний козырь — сверток, который дал ему Леб. Оказалось, что это была безразмерная сварочная перчатка, туго обернутая вокруг нескольких ярко-красных цилиндрических стержней с надписью «термит» на боку.

«Ай да Леб, — все предусмотрел», — подумал Абель с благодарностью.

Он надел перчатку, направил стержень на болт, зажег термитную спичку и поднес к его концу.

Тот загорелся не сразу, но, выдав сноп искр, запылал, злобно шипя и извергая струю белого пламени — такого яркого, что Абелю пришлось отвернуться, чтобы не ослепнуть.

Болт постепенно раскалялся и, наконец, начал деформироваться. На пол упали мелкие капли расплавленной стали. Стержень, еще пару раз вспыхнув облаком искр, иссяк. Деформированная головка болта всё ещё светилась изнутри красным. Не теряя времени, Абель размахнулся гаечным ключом и ударил по болту. Брызнули искры, головка звякнула об бетон и, прокатившись по полу, как уголек, выпрыгнувший из кострища, осталась остывать поодаль.

Абель повторил процедуру со вторым болтом, а затем, кашляя и разгоняя рукой горький дым, ударил по крышке — та с тяжелым звоном грохнулась оземь. По тоннелю прокатилось гулкое эхо.

Когда пыль улеглась, Абель поднес светящуюся палочку к отверстию в стене. Панель, открывшаяся его взору, выглядела, в отличие от внешней крышки, совершенно новой — она была выполнена не из стали, а из какого-то иного — вероятно, высоко коррозионностойкого металла. В тусклом свете мерцали ряды усиков, — несколько продолговатых разъемов.

Абель положил аэтона на пол перед собой и подсоединил длинный шлейф, уходивший внутрь его корпуса в нужный порт.

Тихо зашуршали механизмы, объектив на шарнире несколько раз дернулся, ища, на чем бы сфокусироваться, и, в конце концов, вопросительно уставился на Абеля.

* * *

— Добрый день… — поздоровался аэтон, голос которого эхом прокатился по тоннелю. — Или ночь? Прошу прощения, мне сложно сориентироваться — здесь довольно темно.

— Смотреть особо не на что, — заверил его Абель. — Мы в одном из воздуховодов, что отводят тепло из центра хранения данных Упокоища.

— Вот как… Необычное место, — заметил аэтон. — И что мы здесь делаем?

— Мне нужно, чтобы ты сообщил кое-какую информацию об одном из усопших.

— С радостью, но я, — всего лишь автономный помощник и не имею доступа к этим данным…

— Да-да, знаю, — перебил его Абель. — Сейчас ты соединен с базой данных Упокоища напрямую, — оптическим кабелем.

 — Вот как… — аэтон на мгновение затих, видимо, проверяя слова Абеля. — И правда. В таком случае, я, вероятно, смогу помочь…

— Отлично! Я ищу одну женщину…

— Разумеется, — весело отозвался аэтон, — ему, видимо, хотелось пошутить.

— Ее уже нет в живых.

— О… Соболезную.

— Когда-то она жила в коммуне Бен Халуд — около двадцати пяти целых, шести десятых мезоциклов назад. Нужно узнать, когда и как она умерла. Взгляни, — у меня есть изображение… — Абель достал сложенную вдвое фотографию и показал аэтону, подсветив ее палочкой.

Робот настроил объектив и на какое-то время замер. Абелю не терпелось, он то и дело ерзал, пытаясь найти положение поудобнее.

— Кажется, есть совпадение… — произнес аэтон.

— Ну?

— Имя — Орната Моора… Причина смерти — черепно-мозговая травма, полученная вследствие несчастного случая… Пятнадцать целых, три десятых мезоцикла назад.

— Что за несчастный случай?

— Травма была вызвана ударом головой о тупой предмет…

— Конкретнее? Она упала, ударилась обо что-то?

— Обстоятельства получения травмы неясны…

— Тогда откуда ты знаешь, что это был несчастный случай?

Аэтон снова умолк, — то ли глубоко задумавшись в поисках ответа на этот вопрос, то ли, — просто его проигнорировав.

— Хорошо, проехали… — продолжил Абель, видя, что робот не собирается отвечать. Про себя он решил вернуться к этой теме чуть позже, когда немного его разговорит. — Креон Ижинар, тоже жил в Бен Халуд, умер совсем недавно. Был найден мной на пляже между коммунами Ибн Рушд и Бен Халуд…

— Да, я помню… Креон Ижинар поступил в Упокоище три дневных цикла назад… — подтвердил аэтон.

— Есть между ним и Орнатой какая-то связь? Знаю — он умер от инфаркта, но, может быть, есть какие-то другие совпадения?

— Причина смерти Креона Ижинара, — остановка сердца, вызванная механической асфиксией, — поправил Абеля аэтон.

— Что? — нахмурился он. — Какая еще асфиксия? Он разве не от инфаркта умер?

— В базе данных не упоминается инфаркт. Причина смерти — остановка сердца, вызванная асфиксией…

— Почему тогда упаковщики сказали, что он умер от инфаркта?

— Возможно, это было их личное предположение… Аэтоны, осуществляющие первоначальный осмотр тела в подобных случаях, не сообщают рабочим точную причину смерти.

— Почему ты раньше-то об этом не сказал? Мы ведь уже это обсуждали…

— Разве? Ты не спрашивал…

Абель попытался вспомнить, что именно они обсуждали в первый раз, но не сумел.

— Асфиксия — это удушье, я правильно понимаю?

— Все верно.

— Так чем она была вызвана?

— Данные об этом отсутствуют…

— Что он — сам себя задушил, что ли? — спросил Абель, теряя терпение.

— Это весьма маловероятно, хоть и не исключено… — ответил аэтон совершенно серьезным тоном. — Так как свидетелей не было, точные обстоятельства в подобных случаях установить невозможно.

— Невозможно или не нужно? — голос Абеля стал требовательнее. Он уже и не задумывался о том, что совсем недавно ему самому бы такой вопрос показался бессмысленным.

— Не совсем понимаю твое недовольство, Абель…

— То есть, выходит, нет никакой разницы, умер ли человек в своей постели от старости, окруженный друзьями, или — задохнулся на пустынном пляже, где кроме него никого не было?

— В обоих случаях мы имеем дело с прекращением жизнедеятельности организма и фиксируем причину смерти.

— А обстоятельства смерти, выходит, не важны?! — воскликнул Абель, уже не сдерживая накипевшее раздражение.

— Обстоятельства не вернут человека к жизни… Они второстепенны. Данные собираются в соответствии с заложенной изначально программой, но их практическая полезность оценивается исходя из ситуации. Подробную обработку в дальнейшем проходят лишь те случаи со смертельным исходом, проанализировав которые, можно улучшить качество жизни других людей… Сюда относятся безопасность условий труда, гигиена…

— Понял. И много таких смертей, — с невыясненными обстоятельствами, пролетело через ваше сито отбора?

— На составление полной статистики потребуется время, но я с радостью…

— Нет! — опередил его Абель. — Не надо.

— Чем еще могу быть полезен? — участливо поинтересовался аэтон.

Абель задумался.

«Что я упускаю?» — Он решил вернуться к Орнате Мооре.  

— Эта Орната Моора — где она умерла, ты, хотя бы, можешь сказать?

— Она была обнаружена на заднем дворе здания прачечной Бен Халуд.

— И, конечно, — поблизости в тот момент тоже никого не было?

— Анализирую записи с показаниями циклохронов…

Абель терпеливо умолк в ожидании, хотя жар тоннеля, теснота и темнота медленно, но верно делали свое дело — понемногу он снова стал закипать.

— Ну?! — не выдержал он в какой-то момент. Аэтон словно задремал и резко очнулся ото сна.

— Рядом с местом гибели Орнаты находился еще один житель коммуны…

— Ну говори же, кто? — чуть ли не вскричал Абель.

— Имя — Уукку Хейнтольд, — подросток из Бен Халуд.

— Что еще за Уукку?

— Уукку Хейнтольд… — аэтон делал все более длинные паузы между словами, будто каждый ответ давался ему с все большим трудом. Голос его ломался, растягивался и сжимался, становился то громче, то тише, в нем сквозили помехи и артефакты, — Пропал без вести… — буквально выдавил он из себя.

— Пропал без вести, — и все?

— Его циклохрон был обнаружен висящим на пугале в поле на границе Бен Халуд. Объявлен мертвым после продолжительных поисков, в которых участвовала вся коммуна Бен Халуд, а также некоторые жители Ибн Рушд… Причины исчезновения…

— Остались невыясненными, — закончил за него Абель.

— Да…

— Сохрани координаты этого поля на мой циклохрон….

Абель хотел спросить что-то еще, но тоннель вдруг ярко осветился — откуда-то сбоку вспыхнул и заметался по стенам мощный луч света. Эхом по тоннелю разнесся громкий, противный металлический скрежет, подобного которому Абель никогда не слыхал — словно кто-то водил ножом по грифельной доске.

* * *

Абель не успел ни собрать вещи, ни отсоединить аэтона. Схватив рюкзак, он машинально рванул по тоннелю в противоположную сторону.

Не успел он проползти и нескольких метров, как в лицо ему выстрелил ещё один луч — тот приближался с другой стороны, ему навстречу. Ослепленный и окончательно сбитый с толку, Абель нырнул в соседний канал и, прижавшись к стенке, застыл. Что-то пронеслось мимо, совсем рядом, — по направлению к терминалу.

Свет плясал в канале, отзвуки механического скрежета прыгали туда-сюда, отражаясь от стен.

Немного выждав, Абель выглянул из укрытия и, прищурившись, вгляделся во тьму.

Возле терминала — у вскрытой крышки и рядом с брошенным аэтоном, в воздухе висело еще два робота. Они обменивались между собой странными звуками, — очевидно, общаясь на своем секретном языке.

Абель чуть не рассмеялся вслух.

«Что за глупость?» — подумал он. — «Что они мне сделают?»

Аэтоны и впрямь были чуть ли не самыми полезными существами в коммунах, единственной задачей которых было — помогать людям. Тем не менее, какими бы дружелюбными они ни были, при виде конусов света, хищно рыскающих в темноте по коже у Абеля отчего-то бежал мороз — хоть в тоннеле и было жарко. Он вдруг почувствовал себя ребенком, который забрался куда-то, куда не следовало и сделал что-то запрещенное.

Улетать аэтоны не спешили — «пообщавшись», они принялись курсировать по тоннелю, оставаясь вблизи от терминала, словно ожидая чьего-то приказа и продолжая периодически издавать те же резкие, крякающие и хрюкающие звуки.

Абель решил не дожидаться момента, когда один из них решит осмотреть и тот канал, в котором сидел он и, шустро перебирая коленями и руками, пополз обратно к выходу, откуда брезжил свет — слабый, но уже видимый для его привыкших к полной темноте глаз.  

Он выглянул наружу и понял, что выбрался из канала по соседству с тем, по которому забрался внутрь. Веревка, покачиваясь в потоках воздуха, висела в полутора метрах от него. Абель попытался дотянуться до нее, но не достал. Тогда, сняв рюкзак, он раскачал его и, зацепив веревку, подтянул к себе.

Вскарабкавшись наверх, Абель отряхнулся от налипшей на руки и ноги грязи и, продираясь сквозь высокую траву, побежал обратно к дороге.

* * *

«Этот Уукку никак не мог выжить… Если болезнь уже тогда дошла до критической точки, значит, ему оставалось всего ничего. Стало быть, на Креона напал кто-то другой», — рассуждал Абель, выбираясь из колючих кустов малины.

«Постой. Ну а что если ты, всё-таки, выдумал всю эту историю? Если у Креона и впрямь были проблемы с головой, не могло ли случиться так, что давние события — смерть Орнаты и поиски этого Уукку, у него перемешались с настоящим и он отчего-то решил, что еще может кого-то из них спасти? Неспроста же он ее портрет в медальон вставил. Что до асфиксии… Вдруг, он просто едой подавился? Сказано же было, что он взял с собой еду. Да, на месте я ничего не нашел, но остатки мог и какой-нибудь зверь утащить…» — предположил Абель, решив, для справедливости, не отметать и такую версию.

«А ботинки, — куда они пропали? А царапины, а след от укуса?» — напомнил он себе про все остальное.

Факты, будто, хотели сложиться в единую картину, но пока что отталкивали друг друга, как одинаковые полюса магнитов.

Абель вернулся в Бен Халуд и по координатам, что передал ему аэтон, разыскал то самое поле. Пугало, даже столько времени спустя, было воткнуто в землю в указанном месте.

Он огляделся; направлений, куда мог отправиться Уукку, было множество, — Бен Халуд была практически окружена лесами.

«Куда же он ушел?...»

Абель вновь взглянул на пугало — две жерди, связанные крест-накрест, с которых свисали растрепавшиеся лохмотья и разная мелочевка: ржавые банки, ложки, привязанные на нитках. Вместо головы на вертикальную жердь было надето ржавое ведро с нарисованной рожицей, — она будто смеялась над Абелем. Он ответил пугалу едкой ухмылкой.

«Хорошо. Прионные болезни развиваются долго, — так? Что, если этот Уукку, напав на Орнату и окончательно потеряв рассудок, ушел куда-то в глушь и там умер? Потом на его труп наткнулся кто-то ещё — заразился и продолжил жить, не зная, что болен. Только вот, если этот человек, — кто бы это ни был, — болен настолько, что собой уже не управляет, как так вышло, что до сих пор никто не обратил внимание на странности в его поведении? Должны же быть и другие симптомы…»

Абель сел на велосипед, готовясь ехать домой.

«Хотя, что я на самом деле знаю об этой болезни наверняка? Лита только сказала, что они очень редкие и их сложно опознать. Вдруг болезнь только недавно проявила себя в первый раз, проведя мезоциклы в спящей форме, а затем снова утихла, — на какое-то время, чтобы потом внезапно вспыхнуть?...»

Теория показалась Абелю правдоподобной, — он уцепился за неё и принялся развивать дальше.

«Тогда, главный вопрос, — как выявить этого человека, если он и не подозревает о своём состоянии? Не могу же я ходить за каждым взрослым в коммуне и ждать, что он с пеной у рта на кого-нибудь нападёт…»

Сотни мыслей вертелись в его голове, пока Абель крутил педали. Пожалуй, ещё никогда в жизни ему не приходилось так ожесточенно думать.

«Почему же в обоих случаях, как назло, никого не было рядом, — ни одного свидетеля?...»

Абель невольно вспомнил о погибших пчелах, — в том случае катализатором стало закрытие улья.

«Может, тут ситуация обратная? Что, если вспышки гнева у больного вызывает чувство страха, когда его застают врасплох, наедине? Это объясняет, почему оба нападения произошли в безлюдных местах… Человек забрел в какое-то уединенное место, потом его кто-то напугал внезапным появлением, — совершенно случайно, — что и спровоцировало вспышку…»

Он ехал, почти не обращая внимания на дорогу. Не то чтобы ему это было нужно — он мог проехать этот маршрут и с закрытыми глазами.

Незаметно для себя Абель достиг своего любимого крутого спуска, — того, что он каждый раз проезжал зажмурившись.

Ему хотелось заставить свой внутренний голос хоть ненадолго замолчать, — голову распирало от противоречащих друг другу догадок, версий, теорий, предположений.

Он разгонялся все быстрее, словно хотел обогнать собственные мысли, вырваться вперед, оторваться от них.

Ветер свистел в ушах, но как он ни старался, мысли было не унять. Что-то не давало ему покоя, — какая-то неуловимая деталь, словно заноза, засевшая глубоко в сознании.

Приближался спуск.

Абель закрыл глаза и сосредоточился на шуме ветра — как делал много раз до того. Раз за разом в его голове повторялись одни и те же картинки:

Праздник урожая, танцы… Лицо Литы… Мертвые пчелы в улье… Нарисованный велосипедист в замкнутом круге детской игрушки… Чьи-то руки на шее Креона...

Ветер слился в его голове с воздухом, выходящим из легких Креона, а затем — тишина. Велосипед словно летел над землей.

Отчего-то вздрогнув, Абель открыл глаза.

Над дорогой, меж двух деревьев, был натянут трос, — прямо на уровне его шеи. Абель стремительно приближался к нему, — до столкновения оставались считанные метры.

Глава седьмая. Друг мой, враг мой. Мания преследования.

Абель сжал рычаги тормозов мертвой хваткой. Шины заскользили по поверхности дороги, колеса взвизгнули в отчаянном юзе.

Жалобно застонал металл; что-то, несколько раз звякнув о дорожное покрытие, отлетело в сторону, — болты крепления тормозных калиперов лопнули от напряжения.

Он вскочил с сиденья, уперся ногами в педали и, потянув руль на себя всем весом, отклонился назад как можно дальше.

Велосипед замедлился, но до троса оставалась всего пара метров.

Колеса внезапно подскочили на кочке, руль вырвало из рук и Абель на полном ходу грохнувшись с велосипеда на дорогу, кубарем прокатился прямо под тросом.

Каким-то чудом он не потерял сознания. Сердце бешено колотилось в ушах.

Он вскочил на четвереньки и ошалело уставился на деревья, к которым был привязан трос, — сначала на одно, потом на другое, в ожидании, что из леса сейчас кто-то выйдет.

Но лес молчал, лишь струна троса тихонько что-то напевала, подрагивая на ветру.

Не вставая с земли, Абель осторожно вытянул вперед покрытую кровоточащими ссадинами ногу, подцепил велосипед ступнёй, — как крюком, — за раму и подтянул поближе, и, не спуская глаз с леса, медленно привстал. Боясь поворачиваться спиной, он отошел на несколько метров, и только тогда развернулся и, хромая, но не обращая внимания на боль, побежал, — на ходу запрыгнув на сиденье.

* * *

Каждый оборот педалей приближал Абеля к Ибн Рушд. Мысли его лихорадочно метались, пытаясь найти объяснение случившемуся.  Было ясно, что ловушку оставили специально для него — иначе и быть не могло. Расчёт был явно на то, что он, как всегда, будет гнать на полной скорости, не обращая внимания на дорогу. Значит, тот, кто натянул трос, знал его привычки и маршрут.

Вне всяких сомнений, человек, потерявший от болезни рассудок, не смог бы действовать настолько продуманно, — тут требовалось терпение и способность планировать. Но если о чистом, ослепляющем, патологическом безумии речь не шла, то — как это было объяснить?

«Разум — странная штука,» — вспомнил он слова Литы. — «Недуг может прорасти в нем и незаметно завладеть умом человека, хотя снаружи он будет выглядеть и вести себя совершенно нормально, даже нормальнее, чем некоторые абсолютно здоровые люди…»

Ее слова вдруг обрели другой — зловещий смысл.

«Я недооценил эту болезнь… Она оказалась куда хитрее,» — думал Абель, неистово крутя педали. — «Это может быть кто угодно. Буквально — кто угодно…»

Теперь в его воображении неизвестный патоген — будь то прионы или что-то другое, обрел собственную волю. Это уже не была слепая сила природы, он стал свободным агентом, который не просто прятался, стараясь не быть обнаруженным, он строил планы и действовал, готов был не только обороняться, но и атаковать.

Не заметив как, он миновал поля и пересек внешнюю границу Ибн Рушд. Жизнь здесь текла в привычном ритме. По пути, на улицах мелькали знакомые лица, — но Абель пристально всматривался в каждое и за каждым приветливым, дружеским выражением ему виделась угроза.  

«Надо срочно найти Леба,» — подумал он, чувствуя как к горлу подступает тошнота.

Поколесив по округе, — по всем местам, где тот обычно бывал в это время дня, Абель вернулся к столярной мастерской, — той самой, где Леб давал урок труда детям.

На обочине, рядом с живой изгородью, он словно увидел призрака, — предвестника дурных вестей. На обочине стоял знакомый до боли в зубах грузовик упаковщиков. Абель попытался было затормозить, но тормоза не работали, так что он, не останавливаясь и снова чуть не упав, спрыгнул с велосипеда на землю.

«Неужели кто-то из наших?...» — первым же делом подумал он худшее. — «Леб?! Малыш?!»

Сердце, еще не успевшее успокоиться после происшествия на спуске, снова сжалось в предчувствии чего-то ужасного. Абель бросил велосипед на землю и подбежал к калитке.

Упаковщики, — те же самые двое, стояли на крыльце и о чем-то разговаривали с Лебом, но о чем — отсюда было не разобрать. Разговор подходил к концу. Они, как по команде, повернулись в сторону Абеля и тот — сам не зная зачем, спрятался внутрь изгороди и замер, задержав дыхание.

«Они ищут меня! Как же я сразу не догадался… Стервятники всегда рядом с трупами, — разумеется, они и тело Уукку могли найти... Подцепили эти прионы, — будь они неладны и медленно сходили с ума все это время.»

Упаковщики шли к машине. Абель, зарывшись вглубь куста, стоял неподвижно как статуя. Подойдя к грузовику, оба тренированными взглядами заметили брошенный велосипед Абеля, переглянулись, но, ничего не сказав, сели в машину и уехали.

Абель выждал еще какое-то время, — пока шум от удаляющегося автомобиля не стих и только тогда выбрался наружу.

«Верно, как быстро они примчались, тогда — на пляж! Потому что уже были неподалеку! Они же и задушили Креона. Да — аэтон сказал, что никого из Ибн Рушд и Бен Халуд там не было, но откуда я знаю — где они вообще живут? Вдруг они приписаны к Упокоищу? Может, те, кто там работают — сами по себе и у них своя коммуна… Как же я обо всем этом не подумал раньше?...»    

Леба на крыльце уже не было, — он вернулся внутрь мастерской.

«А потом — когда я в Бен Халуд приехал и стал задавать вопросы, их больные мозги начала одолевать тревога, вот они и решили со мной поквитаться!...»  

— Леб, слушай сюда, эти двое!… — ворвался Абель в помещение, чуть ли не крича.

— О, Абель, привет! Тут ребята-упаковщики приезжали, сказали, — ты в Бен Халуд кое-что обронил, — Леб достал из кармана спецовки медальон на цепочке и протянул Абелю. — Вот, заехали отдать.

Абель с недоверием поглядел на медальон.

— Нет, ты послушай, что-то с этими двоими не так. Как бы они дров не наломали. Надо последить за ними — куда они поехали?

— Без понятия, они все время куда-то ездят…

— О чем вы разговаривали? Ты ничего странного в них не заметил?

— Да так, ни о чем особенном, — вспоминали былые деньки. Я же ведь сам когда-то упаковщиком работал, — в юности, правда, совсем недолго… Разве не помнишь?

* * *

— Что? — произнес Абель, не расслышав вопроса. Он выглянул в окно, словно боялся, что упаковщики вдруг неожиданно вернутся.

— Лучше расскажи, — ты добрался до Упокоища? Удалось тебе что-нибудь узнать?

— Добрался…

— Ну — и?

Вместо ответа Абель пробормотал что-то невнятное, — вывернув шею, он все еще стоял, прилипнув к стеклу.

— Ты как будто немного озадачен…

— Это ещё слабо сказано! — Абель, наконец, обернулся к Лебу, готовясь рассказать, что же с ним произошло по пути домой.

Леб, глядя на него с неподдельным интересом, застыл в ожидании. На руке у него висел смотанный в большое, увесистое кольцо металлический трос.

Абель посмотрел на Леба, на трос, затем — снова на Леба. В его открытом, хорошо знакомом лице, читался искренний интерес.

— Откуда это?... — спросил Абель слегка надломленным голосом. Только сейчас он понял, что они в мастерской совсем одни.

— Что — трос? Да на пятом участке порвало ветром растяжки шатра, нужно было закрепить…

— На пятом участке, да?

«Далеко от дороги…» — тут же прикинул Абель расстояние.

— Пришлось повозиться… Что такое, Абель? Ты какой-то взъерошенный. — При звуке своего имени он вздрогнул, словно по телу пробежал электрический разряд. Впервые в жизни улыбка другого человека показалась ему фальшивкой, за которой скрывалась пугающая пропасть.

Леб, как ни в чем ни бывало, подошел к одному из столов и, положив бабину с тросом, снял с крючка на стене циклохрон, затем — надел его на запястье.

— Пошли перекусим, заодно и расскажешь.

— Ты не носишь циклохрон?...

— Ношу, просто снимаю иногда, — порой мешает, — в запястье впивается. У тебя такого не бывает?

У Леба, словно, на все был заранее готов ответ. От спокойной уверенности в его голосе Абель занервничал еще сильнее. Холодный пот выступил на лбу.

— С тобой все в порядке? — спросил он с тревогой в голосе. — Хорошо себя чувствуешь?

Леб сделал шаг навстречу. В глазах его читалось непонимание. Вдруг он дёрнул головой, словно мышцы шеи свело внезапным спазмом.

— Ай! — громко вскрикнул он, хлопнув себя по шее ладонью.

Абель инстинктивно отшатнулся и въехал спиной в шкаф с инструментами.

 — Комары… — пробормотал Леб и посмотрел на свою ладонь, затем — снова на Абеля. Тот лихорадочно оглянулся и увидел на столе позади себя деревянный молоток. Он потянулся к молотку, чувствуя, как рукоятка холодит вспотевшую ладонь.

— Да что на тебя нашло? — спросил Леб недоуменно, не обращая внимания на молоток в руке Абеля. Сердце его бешено колотилось в груди. Он тяжело дышал, и каждая клеточка его тела кричала об опасности.

«Бей первым! Врежь ему!» — вопил внутренний голос. Леб остановился, протянув руки к Абелю.

— Я помочь хочу. Ты из-за пчел так расстроился?

— Из-за пчел?... — повторил Абель. — Откуда ты знаешь про пчел?

— Был на пасеке. Лита сказала, у тебя там какие-то проблемы…

— Проблемы, — верно… Это не ты ли с ними что-то сделал?

— Что? — не понял Леб. Тут он заметил глубокие ссадины на руках и ногах Абеля. — Ты в порядке? У тебя кровь течет, надо срочно обработать раны! Подожди, я возьму аптечку…

Он снова подался вперед, и Абель, не выдержав, замахнулся молотком. Рука его дрожала, но взгляд пылал решительностью.

В глазах Леба сверкнул ужас — тот же самый, что застыл и в глазах Креона, когда Абель заглянул в них тогда, — на пляже.

Леб замер, подняв руки вверх, пытаясь защититься. Рука Абеля жила в этот момент отдельно от него, но молоток не отпускала. Медленно, не поворачиваясь к Лебу спиной, он обошел стол и бросил инструмент на пол. Глухой звук удара эхом разнесся по мастерской.

Абель выскочил на улицу и побежал со всех ног.

Он не оборачивался, но ему казалось, будто Леб его преследует. Абель бежал через дворы, не разбирая дороги, задыхаясь, пока не споткнулся о корень, торчавший из земли, и не растянулся на траве.

* * *

Абель ворвался домой, словно вихрь. В доме был только Малыш. Абель схватил его за плечи, точно безумный, и, поглядывая на улицу, принялся сбивчиво объяснять.

— Слушай, надо предупредить Литу! Я постараюсь его задержать, а ты — беги, найди ее и…

— Да о чем ты, Абель? — не понял Малыш ни слова.

— Леб! Это был Леб, понимаешь? Это он — больной, — тот, кого я искал! — чуть ли не закричал Абель. — Он меня чуть не угробил по дороге из Бен Халуд!

— Не может быть! — замотал Малыш головой. — Я с ним весь день был, помогал на работе!

— Так уж весь день, — знаю я тебя! Носишься то тут, то там все время, — не мог он весь день быть у тебя на виду! Слушай, Фелис… Слушай меня!

— Абель, я тебе говорю, — он все время был в Ибн Рушд, можешь быть уверен! Не веришь мне, спроси у Фимары или у Фарида — да у кого угодно!

Абель хотел сказать что-то еще, но слова застряли в горле. Если Малыш и впрямь весь день провел с Лебом, значит…

— Значит, я опять ошибся… — пролепетал Абель. — Значит, не он…

От мысли, что он чуть не ударил своего лучшего друга молотком, Абеля затошнило. Он отпустил Малыша и, покачиваясь, вышел на задний двор. Встав посреди лужайки, он поднял голову к пасмурному вечернему небу. Вдруг его поразила страшная мысль — куда более страшная, чем то, что его друг мог быть болен:

«А что, если… Что, если это я — больной? Что, если это я напал на Креона, и забыл об этом… Болезнь могла зайти так далеко, что у меня начались провалы в памяти…»

Малыш с тревогой наблюдал за Абелем из-за двери, прячась за откосом.

«Нет, этого не может быть, остановись. Подумай… Аэтон ведь сказал, что Креон был уже мертв, когда я его нашел, так ведь — верно?»

Абель напряг память, но теперь ему казалось, что ничего такого он не говорил.

«Что именно я спрашивал тогда? “Был ли кто-то еще на пляже?…” «Кто-то еще», кроме… Меня? Ведь про себя я у аэтона не спрашивал… И не уточнял, когда именно я приехал на пляж, только… Только, когда туда приехал Креон! А значит, это мог… мог быть и я!»

Абель схватился за голову и опустился на траву. Он задышал часто-часто, словно только что преодолел с десяток крутых подъемов. По телу бежал озноб, — волна за волной, мысли сковал ужас.

«А как же трос над дорогой — что ж я, сам его натянул, что ли? Когда, зачем? Невозможно, хотя… Никто, кроме Леба, Малыша и… Меня самого, разумеется, не был в курсе, куда я еду… Если Леб и Малыш здоровы, то… Неужели, я хотел… Хотел сам… Себя?...»

Мысли, — одна безумнее другой, бурным потоком заполнили его голову.

«Это я! Я!»

По лицу покатились крупные слезы. Абель, всхлипывая, повернулся к дому, полностью разбитый и опустошенный. В дверях, рядом с Малышом, стоял и Леб, и оба с тревогой глядели на него, не зная, что делать.

— Это я! — прокричал Абель, несколько раз ударив себя кулаком в грудь. — Креон погиб из-за меня! Вызовите лекарей, пусть запрут меня где-нибудь! Меня нужно усыпить, растворить в щелочи!

— Абель, да что с тобой! — крикнул Леб, подбежав к Абелю и сжав его в объятьях. — Что ты такое несешь?

Малыш также бросился к Абелю, обвив его шею своими тонкими ручонками.

— Что он говорит? Что? — пытался разобраться Леб в причитаниях Абеля.

— Кажется, думает, что это он на Креона напал! — объяснил Малыш.

— Чепуха! — проревел Леб. — А ну-ка! — он мигом вызвал аэтона. — Говори, — когда Абель приехал на пляж, Креон был уже мертв?

— В этом нет никаких сомнений. Как я уже сообщил Абелю, Креон прибыл на пляж около восьми тактов утреннего декацикла, и примерно через тридцать тактов наступила смерть.

— Ну а он, — Абель, когда приехал?

— Абель прибыл на пляж спустя целый декацикл после смерти Креона… В этом нет совершенно никаких сомнений, — совершенно невозмутимым и, как всегда, ровным тоном произнес аэтон.

Наступила молчаливая пауза. Все трое, — Абель, Леб и Малыш, переглянувшись, выдохнули, и, упав на траву, громко рассмеялись.

* * *

Наступила ночь. Жители дома разошлись по комнатам и, один за другим, потушили ночники. За окном завыл ветер, и внезапно пошел дождь. Сначала еле слышно, затем, — все сильнее и сильнее, яростно забарабанил он по крыше и деревьям.

Леб спал беспокойно, накрывшись с головой одеялом и вжавшись в стену. Изредка из-под одеяла доносились жалобные стоны, словно ему снился кошмар. С каждым его вскриком на душе у Абеля становилось все тяжелее, — сердце у него было до сих пор не на месте из-за того, что он чуть не ударил Леба. Внутри него, к тому же, нарастало какое-то непонятное, новое для него чувство, — сжимающее виски, раздражающее и никак не находящее выхода.

Дождь хлестал по окнам, грохотал гром, и спальня время от времени озарялась холодным светом молний, — на короткий миг он выхватывал из темноты подрагивающее под одеялом тело Леба. Тени метались по стенам, словно живые. Абель неотрывно смотрел на него, а в голове пульсировали мучительные образы: безумец, бродящий в лесу, мертвый Креон и загадочное лицо Орнаты на фотографии.

На какой-то миг Абель все же провалился в сон. И в этом сне, в густой темноте, он увидел зверя, — не волка, не койота, не лису — что-то среднее, с острыми клыками и взъерошенной шерстью. Зверь злобно оскалился, шипя на свое отражение в мутном, покрытом трещинами зеркале.

В следующий момент он понял, что уже не спит, а глаза его открыты и устремлены в темноту. Ему показалось, что у противоположной стены что-то шевельнулось. Тень, похожая на бесформенное пятно, отделилась от стены и стремительно, но при этом абсолютно беззвучно, — словно призрак, прячась за шумом дождя, приблизилась к его кровати.

Абель замер, парализованный ужасом. Холодный металл впился ему в шею.

— Где медальон? — прозвучал рядом с его ухом тихий, хриплый голос.

От страха Абель забыл, как говорить, — он лишь дернул головой в сторону прикроватной тумбочки. Острие не сдвинулось с места. Со скрипом открылся ящик, — незнакомец пошарил рукой внутри.

— Выкинь из головы все эти глупости, — живи как жил. Ничем хорошим это не кончится, — посоветовал голос напоследок.

— Стой!... — собравшись с силами, прошептал Абель. — Не уходи! Я могу помочь! Я все знаю, — когда-то ты нашел труп, — паренька по имени Уукку Хейнтольд, из Бен Халуд… Тело было заражено, — патогенными белками… Выслушай!

— Что ты сказал? А ну, повтори… — голос незнакомца дрогнул.

— Белками… — повторил Абель. — Они называются прионы!

— Имя, — что за имя ты назвал?

— Уукку…

Кончик лезвия слегка отодвинулся от горла Абеля, но он все еще чувствовал его леденящее прикосновение.

— Когда-нибудь бывал в городе? — поинтересовался неизвестный.

— В городе?…

— В руинах, — уточнил он.

—  Нет…

— Завтра. Езжай по разрушенной дороге. В городе держись самой широкой улицы. Я оставлю для тебя указатели. Доберись до большого здания с каменными колоннами, заходи через главный вход. Там и поговорим, — буду ждать внутри. С этими словами тень растворилась в темноте так же беззвучно, как и появилась, а Абель так и остался лежать на кровати, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца, все еще боясь пошевелиться.

Глава восьмая. Руина. Кладезь знаний.

Было ещё темно, когда Абель выкатил велосипед на лужайку перед домом. Трава была мокрой после ночного дождя, — стих он совсем недавно. Ветер разогнал тучи, — узкая полоска неба на востоке уже окрасилась красным.

Абель захлопнул за собой дверь, совершенно не беспокоясь, что может кого-то разбудить и, все еще слегка прихрамывая на одну ногу, покатил велосипед со сломанными тормозами к дороге, срезав по диагонали через лужайку.

Сев на велосипед, он еще раз крепко подумал, — стоит ли ехать, но понял, что выбора у него нет и, оттолкнувшись ногой, погнал на север, — туда, куда позвал его ночной гость.

Он ехал и ехал — как во сне, пока не преодолел весь известный ему участок пути, оставив позади все знакомые ориентиры.

На пустынной развилке Абель остановился: один путь вел к коммуне Хелис Филат, другой — в город.

* * *

С высоты он напоминал микросхему, с которой удалили все транзисторы и прочие компоненты, оставив лишь пустую печатную плату, изрезанную сетью параллельных и перпендикулярных дорожек, которые больше никуда не вели и ничего не соединяли.

От большинства зданий остались лишь обветшалые руины первых этажей: обломки стен с торчащими ржавыми арматурными прутьями и обрывки лестниц, ведущие в пустоту. Разрушенные дороги и эстакады зияли дырами, которые Абелю приходилось осторожно объезжать.

Он двигался бесшумно. Не из страха привлечь чье-то внимание, — он был уверен, что на многие километры вокруг, кроме него и, возможно, его нового «знакомого» не было ни души. Абель боялся потревожить хрупкую тишину, — казалось, все вокруг может рассыпаться в прах от одного неосторожного движения.

Все ценное было унесено отсюда много мезоциклов назад, еще до рождения Абеля. Теперь здесь оставался только разбитый асфальт, груды бетона, рассыпавшегося на мелкие камни, и полуразрушенные каркасы многоэтажных домов, сквозь которые пробивались упрямые деревья. Ни он, ни его сверстники здесь никогда не бывали, лишь слышали о руинах в рассказах старших.

В какой-то момент он увидел посередине дороги указатель, — стрелу, сложенную из толстых веток, указывающую на перпендикулярную улицу. Абель последовал инструкции и вскоре увидел большое каменное здание с рядом массивных колонн.

Он остановился, спрыгнул с велосипеда и осмотрелся. К чёрному прямоугольнику дверного проема вела широкая лестница из белого камня. Дверей не было, проем представлял из себя портал, украшенный наполовину осыпавшейся лепниной. На ступенях кто-то выложил из кусков битого кирпича еще один указатель, направленный прямо на вход.

Было тихо и тревожно, солнце стояло в зените и палило беспощадно, от луж на разогретом асфальта волнами поднимался пар.

Абель положил велосипед на ступеньки, и, чувствуя, как колотится в груди сердце, быстро взбежал наверх. Не сбавляя скорость он смело шагнул в темноту, что зияла по ту сторону.

* * *

Глаза приспособились быстро. Внутри было не так уж темно, как могло показаться снаружи. Помещение, в котором он очутился, было громадным. Под потолком, с одной стены на другую, перелетали птицы — шелест их крыльев эхом разносился по залу.

Каменные плиты пола были давно увезены, — сохранились лишь монолитные балки перекрытия, в пространстве между которыми росли низенькие деревья и кусты.

От конструкции купола крыши остались лишь ребра; изъеденные коррозией, ветром и солнцем, они каким-то чудом все еще поддерживали друг друга. Оставшиеся прогоны, на которые некогда опирались стеклянные панели, свисали вовнутрь, — обвитые, как и все остальные конструкции, цепким плющом.

Сквозь скелет купола в зал падали потоки солнечного света, словно брызги водопада, освещая стены зала дрожащими пятнами.

На небольшом уцелевшем пятачке плиты в самом центре зала кто-то поставил длинное узкое зеркало на подпорке. Отраженный от него свет, разгоняя темноту, бил лучом вглубь зала, освещая дальнюю стену. В ней виднелся проем с сохранившимися дверями, — одна была чуть приоткрыта.

Абель принял это за приглашение. Добраться до дальней стены, однако, было не так-то просто — предстояло пройти несколько десятков метров по балкам перекрытия, и не свалиться вниз — в заросли.

Ловко перебежав на противоположную сторону, Абель приблизился к дверям. Приглядевшись, над входом он заметил вделанную в стену, потемневшую металлическую табличку, наполовину скрытую тенью, на которой были выбиты следующие слова:

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют Землю…»

(от Матфея 5:3)

* * *

Абель сделал ещё шаг, чтобы получше рассмотреть надпись, но земля вдруг ушла у него из-под ног — он полетел вниз сквозь дыру в полу, которую кто-то искусно замаскировал, подготовив для него ловушку.

Он отчаянно попытался ухватиться хоть за что-нибудь, но, смирившись, успел подумать лишь о том, как бы получше сгруппироваться, чтобы смягчить падение.

Мгновение спустя он плюхнулся во что-то мягкое, — как ему показалось, на тюфяки, нарочно сваленные в кучу. Абель полежал немного, проверяя, всё ли цело, а затем, привстав на локтях, посмотрел наверх.

Дыра в потолке над его головой сомкнулась, — её чем-то накрыли, — и Абель остался в кромешной тьме. Заходясь кашлем от пыли, он встал на ноги и, выставив вперёд руки, точно слепой, сделал робкий шаг.

Едва он сдвинулся с места, как где-то рядом что-то загудело, словно заработала силовая установка.

Абель вздрогнул, — комната наполнилась музыкой, — настолько прекрасной, что он замер на месте. В ней будто слилось множество голосов, — стольких, что невозможно было отделить один от другого. Песнь, которую они исполняли, была чуждой и новой, — в ней не было знакомых, веселых мотивов; музыка словно парила над землей, высоко в облаках, и ей не было дела до того, что происходит внизу.

Абель стоял как истукан и слушал. Он был так поражен, что не заметил, как на его глазах выступили слезы, — так это было чудесно. Он никогда не ощущал ничего подобного. Он готов был слушать бесконечно, но мелодия поутихла, отступив на задний план, и сквозь треск и щелчки прозвучал мягкий женский голос, который обращался будто бы к нему.

* * *

— Здравствуй, Странник… — поприветствовал его голос. — Кто бы ты ни был, надеемся, что застали тебя в добром здравии, крепости духа и ясности ума. Надеемся, наше послание будет тебе понятно, но даже если наш язык тебе не знаком, или ты вовсе не владеешь речью, того, что мы покажем, должно быть достаточно, чтобы донести до тебя хоть часть наших знаний…

Над бетонным полом возвышалось нечто, похожее на трубу или пьедестал, полметра в диаметре. Изнутри, из его оголовка, заструился слабый, мерцающий свет.

— Странник, не бойся, подойди ближе… — пригласил Абеля голос.

Похоже, что-то в комнате реагировало на движение и запись не собиралась проигрываться дальше, до тех пор, пока Абель не подойдет.

Он приблизился к трубе и, склонившись, увидел в торце прорезь, будто бы для глаз, — оттуда и исходило свечение.

— Загляни внутрь, Странник… — приободрил его голос.

Абель послушно прижался лицом к отверстию. Глаза приспособились не сразу, — между ними и источником света располагалась, судя по всему, пара увеличительных стекол, покрытых пылью и царапинами. Поначалу изображение было размытым, нечетким, и только спустя пару мгновений Абель сумел сфокусировать взгляд. Женщина продолжила свой рассказ:

— Запись, которую ты слышишь, была сделана на медной пластине с золотым покрытием, — такие же отправились вместе с космическими аппаратами «Вояджер» с Земли много лет назад…

Перед Абелем возникло нечеткое изображение некого устройства — металлической призмы с параболической антенной — такая же была на центре связи Ибн Рушд, и разнообразными «отростками» неизвестного назначения по бокам.

— Эти аппараты — самые удаленные от нашей планеты объекты, созданные руками человека. Они должны были доставить сообщение от человечества в космос, — если там есть разумные существа. Мы же с тобой, Странник, хоть и совсем не далеки друг от друга в пространстве, удалены во времени…

Изображение сменилось. Теперь перед Абелем предстала картина, как он догадался, этого же места — руин города, в которых он находился. Башни зданий протянулись до самого горизонта, сверкая на фоне закатного неба. Выглядели они, правда, иначе. Здания не были скелетами, — они были заключены в оболочки из стекла и, светясь изнутри, одновременно отражали свет, исходящий от соседних построек.

— Источник питания для проигрывателя и экрана — радиоизотопный термоэлектрический генератор. Ресурс его рассчитан на сотни лет. Значит, если ты слышишь это послание, значит, и время, что нас разделяет, не так уж велико. Хоть история цивилизации, на момент создания этой записи и насчитывает около шести тысяч лет, возраст Земли куда больше, — порядка четырех с половиной миллиардов. Можно сказать, что по сравнению с возрастом планеты, нас с тобой разделяет всего секунда…

Гигантские числа ни о чем ему не говорили, ровно как и слова «история цивилизации».

Изображение сменилось.

На улицах города, — сейчас совершенно разбитых и пустынных, он увидел людей, похожих на него и всех, кого он знал. Единственное, чем они отличались, — красочной, разнообразной одеждой и тем, что все до единого были стариками или, по крайней мере, людьми пожилого возраста.

— Это — наше время, из которого мы обращаемся к тебе. Это — пожалуй, самое счастливое время, которое мы, люди, знали, но мы не всегда жили такой спокойной, сытой и радостной жизнью. Цель же этой записи — показать тебе крупицу нашего общего прошлого… Взгляни. Сейчас ты увидишь жизнь людей, удаленных во времени от нас ненамного больше, чем мы, вероятно, — от тебя. К сожалению, мы не смогли установить точный хронологический порядок тех периодов, которые описывают эти изображения… К сожалению, уцелело их совсем немного.

Изображение сменилось.

— Насколько нам известно, в первых обществах — задолго до возникновения цивилизаций, люди жили небольшими группами. Они охотились на животных, собирали съедобные растения, у них не было личной собственности, а труд и его плоды распределялись между всеми поровну…

Абель увидел примитивный рисунок, сделанный, как ему показалось, на камне. Примитивно изображенные фигурки людей с продолговатыми палками в руках окружали существо, похожее на буйвола.

— Следующий этап — расцвет первых цивилизаций, — характерен двумя вещами: религией и войной. Религия — это вера в невидимые силы, которые руководят жизнью человека. Война — это смертоубийственное столкновение людей, разделившихся на «своих» и «чужих» по условным, зачастую — выдуманным признакам. И все же, эти два явления будут следовать рядом с человеком на протяжении всей истории…

На следующем изображении Абель увидел другой рисунок, — выполненный более технично. На нем были изображены две сходящиеся массы людей с длинными палками с острыми наконечниками на концах. Острия были, правда, направлены уже не на зверей, а против себе подобных. По краям рисунка, — напротив друг друга возвышались некие исполинские фигуры, — они напоминали самих людей, но с головами животных, а из их поднятых рук будто бы извергались огонь и молнии, направленные на противников.

— Рядом с ужасом всегда соседствовала красота, — так уж заведено у нас, людей, и, возможно, если не было бы одного, то невозможно было бы и другое...

Перед Абелем возникла следующая картина; назвать её просто рисунком он уже не мог. Выполнено оно было с мастерством и вниманием к деталям. На картине была изображена женщина с обнаженным младенцем на руках. Младенец тянулся к груди женщины, и от лиц обоих исходило какое-то странное, зыбкое свечение.

Изображение сменилось.

— И все же, человек преимущественно определял себя через страдание, нежели радость. Сильные — через страдание слабых, слабые — через надежду, что им воздастся после жизни, и чем больше они в ней страдают, тем больше будет награда...  

Другая картина разительно отличалась от всего, что Абель видел раньше. Центр ее занимала огромная повозка, груженная сеном. Вокруг воза — по краям толпились люди: одни ползли вслед за повозкой на четвереньках, хватаясь за колеса, другие же, с лицами, похожими на застывшие маски, никуда не спеша,  восседая на лошадях, чинно следовали за ней.

Не успел Абель как следует рассмотреть и четверти картины, как изображение вновь сменилось. Оно уже не было рукотворным, — это была реальность, зафиксированная на фотографии. Десятки, сотни, тысячи людей, — как муравьи, — трудились в недрах гигантского, мрачного помещения, среди искр и пара.

За ним последовала другая фотография — люди на поле, на фоне черной земли. Лица их были тяжелы, мрачны.

Другая фотография; вспаханная воронками земля, усыпанная телами людей: от деревьев к небу поднимается черный дым. На переднем плане кто-то в железной каске, похожей на блин, свистит в свисток и указывает пальцем в сторону стены огня.

Следующее изображение было похоже на предыдущие картины, но что на нем было изображено, Абель не смог понять. Это была какая-то мешанина из линий, геометрических форм, напоминавших лица, руки и ноги людей, и животных — быков, лошадей. Вверху, посередине, сиял, похожий на солнце глаз, от которого исходили языки пламени. Всё было нарисовано очень схематично и грубо, словно детской рукой, но впечатление производило сильное.

Другая фотография; худые люди в полосатых одеждах. Они стоят за забором из колючей проволоки. В их лицах нет ни страха, ни отчаяния, — только ужасающая пустота.

Следующая фотография; веселые, празднично одетые люди танцуют в большом зале. С потолка падает конфетти.

Следующая фотография; снова огонь, кровь и страдания. Снова изрытая воронками земля. Железные машины, чем-то похожие на комбайны, косят, как колосья пшеницы, кричащих людей.

Следующая фотография; снова безудержное веселье праздника, хохот, застывший на обезумевших от радости и хмеля лицах. Одежда на людях сменяется, но не их лица.

Следующая фотография — город, похожий на тот, что был на самом первом изображении. Бесконечные цепочки машин на улицах. Свет, бьющий в небо, проецирующий на облака яркие образы.

Следующая фотография; масса людей с плакатами, транспарантами и флагами. Они требуют чего-то, — непонятно у кого, грозно подняв в воздух кулаки.

Кадры хроники сменялись всё быстрее. Голова у Абеля шла кругом, но он не мог оторвать взгляд; хотел закричать, но губы словно онемели.

Как ни странно, хоть Абель и видел всё это впервые, и ни одно из изображений не говорило ему ровным счетом ничего конкретного, его вдруг одолело смутное чувство, что в каждом из увиденных людей он словно заметил частичку себя самого. Голос, который на какое-то время замолчал, продолжил рассказ:

— Ради справедливости, надо сказать, что было не только плохое. В свои лучшие моменты мы находили в себе силы объединиться во имя какой-нибудь великой цели…

Абель увидел нечто невероятное: гигантскую цилиндрическую конструкцию, похожую на башню, из одного конца которой вырывалась мощная струя пламени. На следующем кадре этот цилиндр летел высоко над землей, — и, что было странным, небо уже не было голубым, оно постепенно становилось черным, как ночью. И, наконец, позади он увидел голубой шар, окутанный пеленой облаков, — Землю, ту самую, по которой он ходил всю жизнь, и даже не задумывался о том, какая она и есть ли у нее где-то граница.

— К сожалению, мир и взаимопонимание никогда не длились долго. В очередной раз увязнув в мелочных противоречиях и склоках, мы снова разобщались, теряли способность договариваться…

Наконец, перед ним вновь развернулась панорама города.

— Когда-то — в двадцать первом или двадцать втором столетии человек создал рукотворный разум, во много раз превосходящий его собственный. Этот разум за несколько часов сумел то, что нам не удалось за тысячи лет, — выявил ключевые изъяны нашей природы и устранил их. Накормил голодных, утешил несчастных, вылечил больных и смирил гордых. Отобрал неограниченную власть у сильных и уничтожил её как таковую. Когда же он посчитал свою задачу выполненной, этот супер-разум самоустранился, оставив себе на смену интеллект низшего уровня, — систему, которая должна была лишь поддерживать выстроенный им порядок. Так и продолжалось какое-то время… Со временем все аналоговые носители информации были утрачены, и история человечества стала храниться в цифровом виде. В какой-то момент эта система, назвавшая себя Эсхатон, приняла самостоятельное решение — ограничить доступ людей к этим знаниям и необратимо зашифровала всю информацию о нашем прошлом… Тебе, Странник, мы показали копии лишь немногих, чудом уцелевших записей…

Абель вновь увидел стариков с безмятежными лицами на улицах города. Голос продолжил объяснять:

— Репродуктивный потенциал человечества к этому моменту снизился до нуля. Оказавшись в идеальных условиях, люди, помимо того, что перестали размножаться, также перестали творить, — ведь теперь все их желания удовлетворялись мгновенно. В течение последующих десятилетий население планеты значительно сократилось…

Город пропал, уступив место панораме бескрайнего леса.

— Мы — последние из последних, а если судьбе будет угодно, — то первые из первых, кто ходит по этой земле. Мы оставляем за собой это послание в надежде, что оно найдет своего адресата. Мы навсегда покидаем эти города и уходим в леса и степи, в долины и горы, где попытаемся взрастить то хорошее, что в нас осталось — без бремени воспоминаний о прошлом… На этом, Странник, мы оставляем тебя… Мы не хотели тебя напугать, скорее — только предупредить. Ты волен делать свои выводы из увиденного. Кем бы ты ни был, уповаем лишь на одно, — что ты будешь мудрее и, главное, — милосердннее, чем мы…

Изображение пропало, оставив Абеля наедине с музыкой, но и она сбавила темп и двигалась к завершению. Последнее движение было медленнее, фразы становились тише и печальнее.

Глава девятая. Бодрствующий в царстве спящих.

Запись подошла к концу, и музыка оборвалась. Где-то в глубине механизма раздался последний металлический вздох, и все стихло. Свет, что оживлял кадры хроники, померк, словно догоревшая свеча, и Абель снова остался в полной темноте. Перед глазами все еще мерцали послеобразы увиденных изображений, словно навсегда отпечатавшись на сетчатке.

Только теперь Абель разжал пальцы, — он стоял, вцепившись в края машины, и не отпускал их до самого конца. Открыв ладони, он почувствовал, как они вспотели, — испариной покрылся и лоб. Он ступил назад и чуть не поскользнулся, едва удержав равновесие, раскинув руки в попытке ухватиться за пустоту. Голова кружилась, тошнота подступала к горлу — то ли от дезориентации, то ли от всего увиденного.

Абель остановился, успокоил дыхание и напряг глаза, — пошарив взглядом во мраке, он нашел слабую полоску света, струящуюся сквозь тонкую щель в стене. На согнутых ногах и широко расставив руки, он кое-как добрался до источника света и ощупал стену, — в ней была дверь. Упершись плечом, он надавил — двери со страшным скрипом повернулись на ржавых петлях и разъехались в стороны. Он оказался в лестничной клетке, уходившей наверх.

Абель поднял голову, пытаясь разглядеть что-либо в тусклом свете, и вдруг почувствовал, как на лицо ему упали несколько холодных капель. Откуда-то сверху, — возможно с крыши, капала вода, разбиваясь о обломки лестничных маршей. Подняться наверх было невозможно. Он огляделся, пытаясь сообразить, как выбраться, и в этот момент за спиной у него раздался страшный грохот, — кто-то спустил ему вниз лестницу. Скрипя металлом о бетон, она съехала вниз, подпрыгнув от удара об пол.

Немного выждав, Абель подошел и осторожно подергал за тетиву. Лестница была тяжелая — стояла надежно. Он взялся за перекладину и быстро взобрался наверх. Там никого не было. Сквозь приоткрытую дверь был виден главный зал. Получается, он был сейчас по ту сторону двери, через которую собирался войти перед падением.

Снаружи, за дверью, его уже кто-то ждал. Фигура сидела на балке, свесив ноги вниз.

— Подходи ближе, чего прячешься? — раздался из темноты голос, эхом отразившись от стен огромного зала. — Я не кусаюсь…

Абель сделал шаг, потом еще один, вглядываясь в тени.

Человек встал и, словно теряя равновесие, качнулся на балке, но тут же уверенно прошелся до самого ее конца, словно гулял по ней каждый день.

На границе света и тени Абель разглядел высокого, жилистого мужчину с длинными, спутанными волосами, падающими на лоб и отбрасывающими тень на его худое лицо. Глубоко посаженные глаза поблескивали в полумраке.

— Хотя, нет, укусить все-таки могу, — ухмыльнулся он, — только вот зубов осталось мало. Ем, знаешь ли, что придётся… — Мужчина распахнул рот, демонстрируя отсутствие нескольких моляров. — Свободная жизнь — не подарок. Никогда не приходилось самому себе зубы вырывать? То ещё удовольствие!

Он указал на дыру в полу, через которую провалился Абель.

— Извини за падение, — не придумал, как заманить тебя туда по-другому. Как говорится: «можно подвести осла к воде, но пить его не заставит и дьявол…»

Абель не понял ни смысла фразы, ни что такое «дьявол».

— Если что, — я и сам когда-то свалился туда, — вниз, точно также. Упал, правда, не на матрасы, а на голый бетон. Ну как? — кивнул он, глядя в темноту. — Понравилось представление?

— Я… — только и смог сказать Абель.

— Знаю. Голова, наверное, идет кругом? Столько всего...

— Кто ты?

— Я? — мужчина искривил рот, словно не понял сути вопроса. — Мне показалось, ты уже разобрался, — кто. Уукку Хейнтольд.

— Ты — Уукку?… — не поверил Абель. — Но… Ты ведь должен быть мертв!

— Прямо-таки «должен»? Ну, что ж, может, ты и прав…

— Как ты сумел прожить так долго? Ведь ты же болен…

— Что верно, то верно, — здоровьем, как видишь, не пышу.

— У тебя, возможно, прионная болезнь, — она разрушает твой мозг и поэтому ты… Теряешь контроль над собой, становишься агрессивным.

— Серьезно? — удивился Уукку своему диагнозу. — Вот уж не подумал бы.

— Расскажи о себе, — возможно, станет ясно, как ты… Заболел, — попросил Абель неуверенно. Чем больше он всматривался в собеседника, тем меньше верил в свою версию; несмотря на потрепанный вид, тот выглядел совершенно нормально, а голос его был спокоен и тверд, — в нем не было ни тени горячки или бреда.

— О себе? — Уукку задумался, почесав заросший подбородок. — Ты — кажется, первый, кто меня об этом спрашивает. Даже не знаю, с чего и начать… Ну, мой любимый цвет — зеленовато-голубой, как у патины, знаешь? Любимое время года — осень, любимый напиток — можжевеловая водка, а из еды предпочитаю мясо… — перечислил он и рассмеялся.

— Мясо… — Абель нахмурился. — Значит, дело, наверное, в зараженной говядине! — что Уукку над ним просто насмехается, он не догадался.

— Н-да, — щелкнул языком Уукку, — ты, похоже, умом не блещешь, верно? Ничего, — у тебя вся жизнь впереди, еще наберешься. Самый счастливый человек, — тот у которого все впереди. Так уж мы устроены, — должны все время пребывать в движении, — пусть даже двигаемся от счастья к несчастью, от радости к страданиям. Согласен?

— Что?... — не понял Абель.

— Да так, ничего… Извини, давно ни с кем по душам не разговаривал. С Креоном, разве что, но тот разговор закончился худо… — Он криво улыбнулся. — Знаешь, если б не ты, я бы, наверное, уже ушел из этих мест. Ты бы продолжил жить дальше, своей обыкновенной жизнью, состарился бы, умер… Тебя бы погладили по седой, пустой голове, сказали бы пару-тройку ничего не значащих слов, да и выбросили бы на компостную кучу, — что б и от мертвого была какая-то польза. Как тебя зовут-то, между прочим?

— Абель.

— Вот ты, Абель, всю жизнь прожил в раю, а ты хотя бы знаешь, что это такое — «рай»?

Абель не знал.

— Не удивительно. Видишь ли, единственный способ попасть в рай — забыть, зачем ты хотел там оказаться… Только вот, как тогда понять, что ты на самом деле в раю, если ты даже не помнишь, отчего так туда рвался?

Хотя сначала Уукку и показался Абелю совершенно нормальным, теперь его снова стали одолевать сомнения, все ли у того в порядке с головой.

Заметив замешательство Абеля, Уукку опять рассмеялся и тут же зашелся громким кашлем. Глядя на его тощую, содрогающуюся фигуру, Абелю вдруг стало его жалко.

— Слушай, давай я отведу тебя к лекарю — у нас в коммуне от чего угодно вылечат!

— Да ты что, прямо, от чего угодно? И от ненависти?

— От чего?... — опять не понял Абель.

— Прости, забыл — ты ведь и слов-то таких не знаешь, — извинился Уукку. — Ну, слова — дело наносное. Если я в тебе не ошибся, — суть ты уловишь. Садись — расскажу. Раз уж ты столько сил потратил, чтобы меня найти, должен же я чем-то тебе отплатить за старания.

Отдышавшись, он присел на край плиты и, закрыв глаза, на какое-то время замолк, словно пытаясь вспомнить…

* * *

— Звать меня Уукку Хейнтольд, — ну, это мы уже установили. Родился в Бен Халуд. О раннем детстве у меня не сохранилось особенно ярких воспоминаний, — наверное, как и у тебя, да? Помню вкус молочной каши, теплые руки воспитательниц, правда, — ни одного лица. Игры на поляне перед общинным домом, как запускали воздушных змеев, собирали ягоды и грибы, поливали помидоры в теплицах… Помню, как ложились спать в большом зале, где кровати были расставлены в шахматном порядке, и каждый день ты спал на другой. Знакомо?

Слова Уукку и впрямь оживили что-то в памяти Абеля, хотя тот пока и не понимал, что именно.

— Времена года менялись, мы учились читать, писать. Работали, — сначала в школьном огороде, потом, как стали старше, — в поле. Иногда сюда, — в руины, — ходили в экспедиции. Здесь ещё было чем поживиться, — в основном, всяким металлоломом. То, что осталось наверху, давно изъела ржавчина, но вот под землей всё ещё были спрятаны километры кабелей. Брали с собой и детей, — тех, кто постарше, — вроде меня. Нас было удобно отправлять в разные труднодоступные, узкие места…

Уукку вдруг зашёлся сухим кашлем и долго не мог успокоить его, стуча себя в грудь кулаком.

— Не обращай внимания, это нервное, — объяснил он, отдышавшись. — Непросто об этом вспоминать… Каждый раз, как оказываюсь в тесном пространстве, или даже вспоминаю об этом, начинает драть горло, становится трудно дышать...

Абель вспомнил свой спуск в Упокоище, — и ему тоже стало не по себе.

— Интересно, — продолжил Уукку, — мы живём с этими руинами бок о бок, и никто не задаётся вопросом: кто построил все эти здания и куда эти люди делись? Нет, — мы как блаженные ходили сюда, словно в лес за хворостом… Казалось, эти развалины всегда были, а откуда они взялись — есть ли разница? В общем, я полз по одному из технических тоннелей, — коллектору, который проходил прямо над этой комнатой — внизу. Провалился в какую-то дыру, чуть не сломал ноги, и вдруг — комната ожила… Я никому не сказал, что там увидел. Зато сам несколько раз возвращался — по ночам — пробирался вниз и смотрел по новой, пока каждая картинка прочно не врезалась в память. Особенно — та, на которой женщина держит ребенка. Помнишь?

Абель кивнул.

— Она как-то особенно сильно запала мне в душу. Не удивительно — ведь никто из нас не знал свою мать, да нас и словам-то таким не учили — «мать». Но слова, я уже тебе сказал, — дело десятое. Сердцем-то мы все понимаем ещё до того, как учимся говорить. И, глядя на эту картину, я тоже всё понял, — понял, что больше всего на свете хочу, чтобы и меня кто-нибудь так прижал к себе... Не кого угодно, а именно меня, понимаешь?...

Абель пристально смотрел на Уукку. Его слова ещё не совсем укладывались у него в голове, но сердце и впрямь уже знало — когда-то он и сам хотел того же, но со временем это желание куда-то выветрилось.

— Поначалу я просто мечтал, фантазировал. Позже, — когда подрос и узнал, как всё устроено, — решил во что бы то ни стало отыскать её — свою мать. Ведь она жила рядом, я наверняка много раз её видел, может быть, даже разговаривал с ней… Осталось лишь одно — узнать, кто она.

* * *

Абель слушал не шелохнувшись, боясь помешать рассказу Уукку.

— В том, что никто из нас не знает своих родителей, определённо есть холодный расчёт, — продолжил Уукку. — Ведь если человек не знает, кто дал ему жизнь, он как бы не имеет собственной точки отсчёта, — начала, — а стало быть, и о смерти думать не будет. Нет страха смерти — нет жестокости, всё просто. Знаешь, ведь эта система, — «Эсхатон», никуда не делась. Она всё ещё руководит нами — незримо, дёргает за ниточки из-за кулис. Аэтоны — её глаза и уши. В частности, она занимается контролем популяции — составляет оптимальные пары, ограничивает близкородственные контакты, определяет оптимальный возраст для зачатия…

Увидев, как у Абеля понемногу округляются глаза и вытягивается лицо, Уукку довольно улыбнулся.

— Ладно, не бери в голову, об этом позже. Возвращаюсь к своей истории… В общем, дальше всё покатилось как снежный ком — во мне произошла сильная перемена. Я уже не мог жить, как раньше — всё казалось каким-то ненастоящим, глупым… Нет, я, конечно, продолжал учиться, работать, общаться, но меня это всё больше тяготило. До того, что всё стало казаться ложью — улыбки, чувство товарищества, взаимовыручка… Как будто все только притворялись, что хотят друг другу добра, но в чём вообще смысл делать добро, если ты не знаешь ему цены? Короче говоря, я вдруг стал страшно одинок. Чувствовал себя стариком, потерявшим память, который оказался в незнакомом месте и не может понять — как и откуда туда пришёл… Иногда мне снился один и тот же кошмар: мне виделось, как меня, — кричащего младенца, — забирают у матери, а она, обессиленная, тянет ко мне руки, пытается удержать, но не может… Я понимал, конечно, что это неправда, — я уже видел, с какой легкостью женщины отдают своих новорожденных, — и знал, что когда-то и меня точно так же отдали нашей коммуне. Но мысль найти свою мать не покидала меня. Надеялся, что, может быть, если она узнает правду, что-то внутри неё щёлкнет, поменяется, — как поменялось во мне.

— И что ты сделал?...

— Стал учиться как можно усерднее, — особенно уделял внимание информатике. Я знал, — те, кто хорошо справляются с ЭВМ, идут работать в отдел планирования, а значит, — я получил бы доступ ко всем медицинским данным. Так и вышло. Когда я стал совершеннолетним, меня взяли на практику в правление. И, конечно же, первое, что я сделал, — прошерстил базу медданных. При том уровне подготовки, что у меня тогда был, это оказалось совсем несложно… И, знаешь, что самое смешное? Увидев имя, я даже не удивился, — как будто и правда давно уже знал, — кто она.

— Орната Моора?... — догадался Абель.

Уукку кивнул.

* * *

— Узнав, я, конечно, недолго радовался. До этого можно было просто о ней мечтать, теперь же — надо было действовать. Я долго думал, что ей скажу… Ну не подойду же я к ней со словами: «Здравствуйте, мамаша, я — ваш потерянный сын, — будьте добры любить и жаловать». Честно говоря, я и сам не знал, чего хочу от нее…

Тут он сделал паузу, как бы собираясь с силами.

— Но это был лишь вопрос времени, — продолжил Уукку. — Я всё-таки решился. Подкараулил её, когда никого не было рядом, — во дворе прачечной. Она сидела на скамейке перед корытом и стирала белье на стиральной доске. Увидела меня, провела тыльной стороной ладони по лбу, вытирая пот, откинула выбившиеся из-под косынки волосы, — Уукку повторил этот жест, словно она была сейчас перед ним. — А потом улыбнулась — искренне так, открыто. На миг мне даже почудилось, что она уже догадалась, зачем я пришел. Мелькнула надежда, что она в самом деле подойдет ко мне, скажет: «Привет, Уукку, — сынок», и обнимет…

Абелю очень хотелось, чтобы Уукку говорил быстрее, — без всех этих пауз, но подгонять его он не решался.

— Миг прошел, — я понял, что также она посмотрела бы, скорее всего, на кого угодно… Я начал что-то мямлить, — выдумал какой-то дурацкий повод, зачем пришел, не помню, даже, какой, — Уукку поморщился, словно этот эпизод причинял ему физическую боль.

— Стирку она отложила. «Смотрю, ходишь за мной по пятам…» — говорит. Встала, подошла вплотную… — Уукку сглотнул. —  «Нравлюсь, что ли?» — спрашивает и пуговицы на рубашке расстегивает, — одну за одной, а потом… Берет мою руку — и на грудь себе кладет и улыбается так — весело, игриво.

«Ты», — говорит, — «молодой еще совсем, но это ничего. Я свою репродуктивную роль уже выполнила, так отчего бы нам и не поразвлечься немного?...» И целует меня… В губы прямо! Понял, Абель? Нет, она и не подумала, что я — ее сын. У нее и понятия-то такого в голове никогда не было. Тут уж я попытался ей все объяснить, но… Видимо, объяснял сбивчиво, — она смотрела на меня так, словно я на каком-то птичьем языке разговаривал. Глядела и все улыбалась — невинно, просто… И когда я понял, что мои слова до нее не доходят, — тут-то меня ужас и охватил. Мне вдруг показалось, что я разговариваю не с человеком, а с каким-то предметом, — тупым объектом, который был только похож на человека, а я, — дурак, требовал от этого объекта чувств, которых не то, что не было, на которые он в принципе был не способен. Вернее, — как сказать, она, может быть, меня и любила, в каком-то смысле, но не больше, чем остальных, не так как та женщина на картине любила своего ребенка… Так хотелось быть не абы кем, а кем-то... Это ты понимаешь, хотя бы? Раз уж хватило мозгов сюда добраться, значит, не такой ты пустоголовый, как остальные. Может, даже, и у тебя есть кто-то особенный, кого бы ты хотел назвать своим — только своим?

«Лита!» — тут же пронеслось в голове у Абеля. Уукку усмехнулся.

— Вижу, что есть… — произнес он и продолжил:

— Что было после, — как-то плохо помню, извини. — Уукку замялся, словно не желая вспоминать те события. — Помню только, как убегал сквозь развешенные мокрые простыни… Остановился уже только где-то в чистом поле. Странное дело — когда шел к ней, был еще вечер, а когда очутился там, — уже наступила ночь, хотя прошло-то — всего ничего… В общем, я снял циклохрон, повесил на пугало, и ушел — куда глаза глядели.

* * *

— В коммуну я не вернулся… Бродил поблизости какое-то время. Таскал еду по ночам. Меня, вроде бы, сначала искали, но быстро оставили это занятие. Жизнь пошла своим чередом, словно ни меня, ни её никогда и не было. — Голос Уукку дрогнул. — Тогда я решил уйти как можно дальше, — подумал, просто буду идти вперёд, пока не исчезнет Бен Халуд, не останется и тени памяти об Орнате. Ведь даже у рая должна где-то быть граница! Но сколько я ни шёл, везде было одно и то же, — коммуны, — копии друг друга, и повсюду — одни и те же благостные лица. Казалось, словно я в лесу заблудился, — хожу кругами, только круг так огромен, что я не замечаю его кривизны… Тем не менее, я продолжал идти, веря, что где-то это царство спящих закончится, и я смогу наконец вздохнуть полной грудью. И еще, честно говоря, я надеялся найти людей, которые записали это послание. Думал, вдруг, они ещё где-то остались. Очень уж хотелось спросить их — в чём смысл всего этого? — он поглядел по сторонам, — В моей жизни и жизнях всех, кого я знал…

— И что, — отыскал?

— Нет, — покачал Уукку головой. — Я долго пытался найти их следы, но в конце концов понял. Мы — эти люди, Абель. Видимо, Эсхатон их так и не отпустил, — отправил вслед за ними своих эмиссаров и всё-таки довёл дело до конца. Предложил им рай в обмен на память. Судя по тому, что говорится на записи, они уже и сами были к этому готовы… Не знаю, сколько времени я потратил на эти свои скитания, но однажды утром, — веришь, нет, — я понял, что вернулся к границе Бен Халуд. Стоял в поле и смотрел на то самое пугало, на которое повесил свой циклохрон. Тогда-то я и осознал, — мне не выбраться, я к этому месту приговорён...

* * *

— Так что произошло между тобой и Креоном?... — напомнил Абель.

— Ах, Креоном… — фыркнул Уукку презрительно. — Совсем забыл, ты ведь не мою историю жизни приехал слушать. Уж извини, что с себя начал — пришлось, чтобы было понятнее…

Уукку снова отошел в тень, словно ему не хотелось, чтобы Абель его видел.

— Сколько себя помню, с самого детства — он всегда ошивался где-то неподалеку, — его лицо всегда мелькало на третьем, четвертом ряду во время собраний коммуны или за каким-нибудь соседним столом во время общей трапезы… Не так-то много хорошего я могу про него сказать, — но что было, то было… С ним никогда не было скучно. А уж если у кого-нибудь из детей ломалась какая-нибудь игрушка или кто задумывал какой-нибудь проект, — все шли к нему. Креон мог починить что угодно. Учил ребят стучать, строгать, точить, паять… И не то, чтобы ему особенно нравилось проводить с нами, — мелюзгой время, но он никогда никого не прогонял. Однажды, в конце очередного лета, мы, — дети из Бен Халуд и несколько взрослых, — Креон в том числе, отправились на пляж, — день был ветреный, и мы решили устроить бои воздушных змеев. Это была одна из наших любимых забав в начале осени. Когда-нибудь пробовал?

Абель отрицательно помотал головой.

— Задача в том, чтобы перехитрить противника, — сманеврировать так, чтобы пересечь его нить и перерезать её. Все мы долго готовились к этим боям: строили своих змеев, разукрашивали их… Каких только змеев у ребят ни было: и классические коробки, и ромбы, и птицы, и бабочки, и медузы, и осьминоги. Мой был темно-синего цвета — скат, с длинным хвостом. Не самый большой, но, пожалуй, самый шустрый.

Уукку чуть заметно улыбнулся, вспоминая тот день.

— Креон помогал мне его строить. Тогда я с ним впервые и сдружился, по-настоящему. Собирали этого ската, наверное, пол-лета. И вот его день настал… Я, честно говоря, не рассчитывал на победу, — никогда мне не удавалось одолеть других ребят. И вдруг — сам не знаю как — победил первого, второго, третьего… Дошел до нашего чемпиона, — старшего парнишки… Как же его звали? — он зажмурился, напрягая память.

— Не важно. Мы подняли змеев в воздух. У него был просто гигантский — раза в два больше моего — дракон. Несколько раз он пытался меня обойти, я ускользал только чудом, в последний момент. Пошел на очередной маневр, и вдруг ветер немного изменился — я развернулся, несколько раз опутал его нить и резко потянул на себя. Он даже дернуться не успел — нить лопнула. Самый счастливый день в моей жизни…

Уукку открыл глаза и посмотрел на Абеля.

— Еще не уснул?

Абель слушал внимательно.

— Я поглядел по сторонам — хотел найти Креона. Всё-таки, это была и его победа, но его нигде не было. Вдруг заметил вдалеке, — у леса, — его фигуру. Что-то сверкнуло в его руках… Я аж зажмурился. Пошел к нему. Он заметил меня и — в лес. Подхожу ближе, он стоит у дерева, на море смотрит, как ни в чем не бывало…

— «Победили», — говорю я.

— «Видел», — отвечает.

— «А что это ты тут делаешь?» — спрашиваю. — «От чего это свет отражался?»

Молчит как рыба. В итоге сдался:

— «Ладно, — говорит. — Расскажу. Только ты — никому. Тайна. По рукам?»

— «Ясное дело!» — как можно отказаться узнать тайну?

Отвел меня за дерево, а там, — на земле, — коробка железная лежит. Открывает, показывает. Внутри — аппарат, объективы, карточки какие-то…

— «Копали новый колодец, и вот — нашел на дне шахты, на глубине метров пятнадцати. Закрыта была герметично. Не сразу понял, что это, но прилагалась инструкция».

— «Ух ты, — говорю. — Здорово! А что это?»

— «Фотографический аппарат. При помощи него можно делать фотографии, — видел, может быть, в учебниках? Только этот совсем маленький, — не такой, как в коммунах. Нажимаешь на кнопку, — вот на эту, и — щелк! Внутри открывается затвор, свет проходит через линзы, попадает на пленку и отпечатывается на ней. Потом можно напечатать этот снимок на бумаге и брать с собой…»

— Показал стопку уже отпечатанных им фотографий — людей, работающих на полях, восходы солнца над Бен Халуд, праздники урожая… — вся снято тайком, украдено у вечности… Я глазам своим не мог поверить. — «А что сейчас снимал?» — спрашиваю.

— «Да так, прибой… Волны сегодня такие высокие — красота. Ладно, пошли к остальным, — домой пора».

— Он убрал все обратно в коробку, и мы вернулись к ребятам… Наверное, в тот раз я впервые и задумался, что жизнь состоит не из череды бесконечно повторяющихся мгновений, а из уникальных, неповторимых моментов, которые, раз пройдя, уже никогда не вернутся… Конечно, мысль эта не была осознанной, — нет, но, кто знает, — может быть, без нее, даже увидев все, что я увидел потом здесь, ничего бы в моей голове и не поменялось…

Уукку ненадолго умолк.

— В следующий раз я с ним встретился уже сильно позже, — после всех моих скитаний, — когда вернулся в Бен Халуд. Время было голодное, охотиться сил не было, поэтому иногда я по ночам пробирался в курятники и воровал куриц. Там-то я его однажды ночью и повстречал…

* * *

— Он меня узнал, представляешь? Смотрит и глазам не верит:

— «Уукку, — неужели это ты?»

— «Ну, я», — говорю. Удивился, что он вообще меня вспомнил.

— «Так ты живой?» — продолжает он.

— «Как видишь...»

— Молчит, глазами хлопает… Я-то, как бы, понимаю, что задерживаться тут не стоит — еще и с живой курицей под мышкой.

— «Ну, бывай…» — говорю, и знай себе к дырке в заборе топаю.

— «Стой!» — он чуть ли не в голос закричал. — «Мне поговорить с тобой надо!»

— «О чем?»  — спрашиваю. Молчит, трясется весь крупной дрожью. Только встретились, а мне уже от него тошно… Слышу, — голоса. Кто-то идет в курятник.

— «Ну?!» — говорю.  

— «Не здесь», — отвечает, — «не сейчас…»

Мне, всё ж-таки, стало интересно. Во-первых, уже одно то, что он меня не забыл, удивило, тпе мало того, — еще и какие-то темы для разговора выискались…

— «Ну,» — думаю, — «черт с тобой, — давай. Помнишь,» — говорю, — «где змеев в детстве запускали? Туда и приходи. Завтра утром, перед рассветом.» — Решил его проверить. Ну откуда ему помнить? А я — курице голову свернул и убежал.

* * *

— На место пришел еще затемно. Даже удивительно, как я сам-то его отыскал… Сперва подумал — не придет. Наверное, решит, что я ему приснился. И вот — поди ж ты, — Креон, выходит из-за сосен, да еще полную сумку с чем-то за плечами тащит.

— «На», — говорит, — «поешь». Смотрит так — будто виноват в чем-то. Улыбается жалостливо. Я отломил кусок хлеба, сижу, жую.

— «Ну что, зачем звал?»  — спрашиваю. Он повздыхал, присел на пенек, собрался с духом. Я аж есть перестал.

— Уукку, у меня, — говорит, — есть тайна… Долго я с ней жил, но теперь — должен признаться.

Я чуть хлебом со смеху не подавился. — «Слушай,» — говорю, — «За еду, — спасибо, конечно, но не нужны мне твои тайны.»  

— «Нет,» — говорит, — «послушай…» — Снимает с шеи кулон, — этот самый. Открывает и портрет показывает. — Уукку тоже достал его из кармана и продемонстрировал Абелю.

— «Узнаешь?» — спрашивает. — Еще б я не узнал… — «Мы,» — говорит, — «с Орнатой с самых малых лет дружили. Всегда были вместе… Знали друг друга как облупленных. Потом, когда я эту камеру нашел, все изменилось. Я и на нее стал смотреть по-другому. Хотел рассказать ей, — объяснить, что чувствую, но боялся, что она не поймет, не примет меня. Мы ведь должны были относиться ко всем одинаково, и любить всех равно, а она для меня стала самым главным человеком на свете… Когда она умерла, я и сам как будто умер... Ты только ты не подумай, — что бы там ни произошло, я тебя не виню, Уукку! Просто… Просто она была мне так дорога…

Уукку остановился и коротко взглянув на Абеля, швырнул еще один камешек в темноту.

— Ладно, не буду создавать интригу, — думаю, ты и так уже все понял… Орната Моора была моей матерью, а Креон — отцом. Когда подошел их детородный возраст, они выбрали друг друга. Так я на свет и появился…

— «Интересно…» — думаю. — «Вот так поворот. Неужто это его после смерти Орнаты так проняло? Хотя, какая уже, к черту разница…»  

— «И давно сообразил?» — спрашиваю у него. — «Поди, когда я из коммуны сбежал, наверное еще пару мезоциклов сидел, два и два складывал, папаша?»    

— «Нет,» — говорит, — «Не тогда… Я с самого начала знал — с самого твоего рождения…»    

— Представляешь, Абель? — с самого рождения! — «Вот так номер…» — говорю. Вид у него стал совсем жалкий — весь аж сморщился. Начал слезы лить, просить прощения, уговаривать, чтобы с ним пошел — «домой…» — Ну, куда я ему сказал идти, думаю — сам понимаешь.

— «Сынок… Уукку… Если б я… Если б раньше… Если б то, если б это…» — все бормочет и бормочет. Куклу эту свою деревянную достал — акробата на ниточке, которых любил мастерить... — «На вот, я тебе сделал… Как в детстве, помнишь?...» — И сует мне ее в руки зачем-то, да все извиняется, — как будто серьезно думает, что я от такой ерунды вдруг растаю, да в ноги ему брошусь, а меня просто трясет от злости! Думал, меня уже ничем не пронять, а вот, — поди ж ты. Я аж на хрип сорвался:

— «Никчемный ты человек… Никчемный, старый, дурак! Что ты тут комедию ломаешь? В зад себе засунь свои поделки — понял? Знал и ничего не сделал, даже не попытался со мной поговорить! Да если б не ты, — может и с Орнатой бы вышло по-другому, а ты знай всё свои закаты да восходы фотографировал!»

Абель живо представил себе всю эту сцену — настолько, что словно сам перенесся в тот момент, — на пляж. Слушая, ему одновременно хотелось как-то заступиться за каждого из них — и за Уукку, и за Креона, но при этом сделать это так, чтобы они непременно помирились. Но — бесполезно, ведь все уже случилось.

— Ты же понимаешь, как это непросто… — все-таки сказал Абель в защиту Креона. — Ведь ты и сам был на его месте…

— Был! И все-таки нашел в себе мужество ей признаться! Ребенок — нашел, а он — взрослый мужик, не нашел? Нет, Абель — он все знал, все понимал — и про Орнату, и про меня, и про мир, в котором мы живем, но ничего — ничего не сделал! Только фотокарточки свои втихоря перебирал, да — небось, — фантазировал, как бы ему еще раз Орнату сфотографировать, — да без одежды, желательно. Одного бодрствующего в царстве спящих достаточно, чтобы всех разбудить, а он — что? Лежал с закрытыми глазами и делал вид, что спит, лишь бы только и дальше быть как все!

Уукку со злости смачно сплюнул в пол и, вытерев рот, замолчал, насупившись.

* * *

— Честно говоря, — просто что б ты знал, я не собирался его убивать. Он был так жалок и противен мне в тот момент, что даже руки пачкать не хотелось. Я попытался уйти, а он в меня вцепился и не отпускает. Держит и причитает: «пойдем со мной», да «пойдем со мной»… До того дошло, что на землю меня повалил, представляешь? Повалил и держит! «Не пущу!» — говорит, и все. Тут-то я и не выдержал… Укусил его за руку, — куда ртом мог дотянуться, сбросил с себя, сел сверху, и…

Описывать подробности Уукку и на этот раз не стал, — да все было ясно и так.

— В общем, усадил я его под дерево, — лицом к морю. Он ведь так любил красивые виды, — куда больше, чем людей…

— И забрал медальон… — напомнил Абель.

— Верно. Машинально, — сам не знаю, зачем, — нахмурившись, признался Уукку. — И ботинки его прихватил! Ему уже были без надобности… — весело добавил он, криво улыбаясь.

— Почему потом вернулся, — закопал его? Зачем венок оставил?...

— Это уже к делу не относится, — осек его Уукку. — Ты хотел узнать, что произошло, — я рассказал. Я, кстати, все еще был там, — неподалеку, когда ты приехал во второй раз. Когда выкопал медальон, я, честно говоря, уж было хотел и тебя тоже, — того…

Абель вздрогнул, вспомнив, как тогда, — на пляже, ему показалось, что за ним кто-то наблюдает.

— Что-то меня, правда, остановило. «Не так-то он прост, раз вернулся…» — наверное, подумал я. Решил за тобой понаблюдать.

— А веревка над дорогой?...

— О, тогда я уже был почти уверен, что ты, — тот, кто мне нужен. Это была, скажем так, последняя проверка, — ответил Уукку, загадочно ухмыляясь.

— Что еще за проверка?...

Вместо ответа он приблизился к Абелю.

* * *

Абель инстинктивно отшатнулся. Уукку обошел его сбоку, — по дуге, а он, пятясь, отходил в сторону, так что в итоге они, описав полный круг, поменялись местами.

— Что ж ты так меня боишься? — усмехнулся Уукку. — Сказал же, хотел бы убить — уже бы убил.

— От тебя можно чего угодно ожидать…

Тот снова переменился в лице, — улыбка исчезла, взгляд устремился вдаль, — сквозь Абеля, куда-то очень далеко.

— Знаешь, каково это — жить с ненавистью в сердце, которую некуда деть? — спросил он, прижав кулак к груди. — Ну нет, откуда тебе знать… А любить кого-то и мечтать, что тебя полюбят в ответ, — это тебе знакомо? По глазам вижу, что да.

В голове у Абеля снова непроизвольно мелькнул образ Литы — высокой, сильной, красивой, умной, доброй, самой лучшей на свете… Он вспомнил теплый вечер, наполненный сладкими ароматами трав и цветов. Полумрак комнаты, где они были наедине друг с другом. Её волосы, рассыпанные по подушке. Он двигался в ней, она смотрела ему в глаза, обвив ногами его поясницу, прижимая к себе…

— А ведь вас тоже свёл вместе Эсхатон, — прервал его размышления Уукку, — посчитал, что вы дадите здоровое потомство. Думаешь, то, что ты чувствуешь, — это по-настоящему? Может, вам просто в еду что-нибудь добавили, — что-то такое, чтобы вас тянуло друг к другу, — не подумал, а? — Уукку рассмеялся. — Ладно, — издеваюсь я. Так неужели ты не хотел бы, чтобы этот человек принадлежал тебе — только тебе? Любил тебя одного?

— Хотел бы! — честно признался Абель. — И что?

— Ну вот, наконец-то мы заговорили на равных, — довольным тоном подвел итог Уукку.

Он прислонился спиной к стене и поднял лицо к потолку, сквозь который струился мягкий, вечерний свет. Под куполом, лениво хлопая крыльями, всё так же летали птицы.

— Знаешь, я долго не мог взять в толк, — как эта тупая, примитивная система — Эсхатон — умудрилась обвести нас вокруг пальца? Нас — людей, — тех, кто создал её создателя, — сверхразум… И в какой-то момент, когда бродил по свету, — понял. Вот он, — ответ, на стене. — Уукку кивнул на табличку перед входом в подвал. — «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»… Мечта всех обездоленных, про которых говорилось в хронике, — вернуться в рай, из которого нас когда-то выгнали. Некоторые верили в него буквально, — если ты при жизни делаешь добро, то после смерти туда попадешь. Если делал зло, — попадёшь в ад. Подумать только — за какую-то короткую жизнь — целую вечность расплачиваться… Ну не глупость ли? Ты как, в математике разбираешься?

Абель немного смутился. Он умел только складывать, вычитать, умножать и делить. Знал дроби, но на этом — все.

— Была там такая штука, — теория пределов… — Уукку задумчиво почесал подбородок. — Так вот, — по идее, между бесконечностью блаженства и бесконечностью мучений нет никакой разницы. Ну сам подумай — что бы ты ни делал — добро, зло, — в предельном смысле — что рай, что ад — одно и то же. Вечность лишает всякого смысла и вознаграждение, и наказание… Но были и те, кто верил не в рай как таковой, а в его идею, — он усмехнулся, бросив в темноту камешек. — Те, кто считал, что если рая не существует, значит, надо его создать. Тут-то Эсхатон и пригодился, ведь он принял единственно верное решение, благодаря которому этот рукотворный рай стал возможен, — искоренил конфликт из нашей природы, но и отнял у нас самую нашу суть. Когда вам — у себя в коммунах кажется, что вы принимаете какие-то решения, преодолеваете трудности, — всё это — на самом деле Эсхатон. Да, до интеллекта, создавшего его, ему далеко, но порой даже полная посредственность при хорошей исполнительности может далеко пойти. Со своей главной задачей он справляется как надо, — следит, чтобы люди топтались на месте, думая, что куда-то идут…

Он сделал паузу. Чувствовалось, что так много Уукку не разговаривал уже давно — голос его осип, мысли громоздились одна на другую, но, как ни странно, чем дальше — тем Абель лучше начинал его понимать.

— Взять, например, какую-нибудь коммуну, которая становится слишком производительной… Щелк, — система аккуратно корректирует курс, — создает людям препятствия, ради решения которых они могли бы сплотиться ещё сильнее. Например, — устроит небольшую аварию на гидроэлектростанции или вызовет сбой в системе орошения… Если вдруг какая-то технология начинает становиться чересчур эффективной, — Эсхатон предоставит убедительные данные о её нерациональности. Всё ради того, чтобы у всех были заняты руки, а приз — ощущение счастья и гармонии — всегда был поблизости, но, в то же время, где-то там, — впереди…

Уукку оттолкнулся от стены и начал ходить взад-вперёд.

— «И что во всем этом такого страшного?», — да? — спросишь ты. И в самом деле, — ничего. Ведь рай же! Не всё ли равно, что приходится следовать паре правил, о существовании которых вы даже не подозреваете? Если бы система захотела, она создала бы такие условия, при которых вам и пальцем не пришлось бы пошевелить. Но человек не таков, верно? Человеку всегда нужно что-то преодолевать, чтобы чувствовать, что он заслужил своё счастье… Только вот жизнь — это не окружность, Абель! Ты хотя бы знаешь, что Земля круглая? Что мы находимся в огромном скоплении звёзд? Что нас окружают миллиарды других звёзд? Что вот это Солнце, — Уукку ткнул пальцем вверх, — когда-нибудь погаснет?… Меня прямо тошнит, когда я вижу эту вашу идиллию! Может, я вам втайне и завидую… Может, — был бы у меня выбор, — я бы и вернул всё назад… Помнишь, — как в детстве, бывало, проснешься раньше всех и боишься встать, чтобы не разбудить никого и лежишь дальше с закрытыми глазами? Но я — не Креон. К счастью или к сожалению, я так не могу… А ты, — ты можешь?

* * *

— И что теперь?... — Абелю было не устоять на месте от волнения. Ему показалось, что он разгадал, зачем Уукку его вызвал и зачем все это рассказывал. — Говори, чего хочешь?! — повысил он голос. — Чтобы я уничтожил этот «Эсхатон», да? Пробудил всех к новой жизни? А что это за жизнь? Как я могу с ними так поступить? Они ведь ничего другого не знают, да что там — и я сам не знаю! И не хочу знать!

— Успокойся. На самом деле мне нет никакого дела ни до «Эсхатона», ни до того, что будет с тобой и твоими друзьями. Это так, — лишь пища для размышлений. Как сказали те люди на записи: «делай свои выводы», дружок.

— Так что тогда, — тебе просто поговорить захотелось? Или учителем моим задумал стать, — разделить груз знаний?

Уукку, хитро прищурившись, покачал головой.

— И не это, — опять не угадал. Что, правда не понимаешь?

Абель не нашел, что ответить.

— Ты должен привести приговор в исполнение… — объяснил Уукку, наконец.

— Приговор?... — переспросил Абель. Он не знал таких слов.

— …Который я сам себе вынес. Наказание! Я — убийца, Абель. Я убил своих родителей. В былые времена страшнее преступления не существовало. Таких, как я, вешали, расстреливали, бросали псам на растерзание. Я не раз пробовал сделать все своими руками, но не сумел, — духу не хватило. Да и неправильно это, — всякому приговоренному полагается палач.

— Ты не в себе, — пробормотал Абель. От ужаса у него зазвенело в ушах. — Ты болен, у тебя… Бред! Это всё оттого, что ты так долго прожил в одиночестве! Пойдем со мной! Давай вернемся вместе! Хочешь — к нам, в Ибн Рушд? Что-нибудь придумаем. Скажем, что ты приехал по обмену из далекой коммуны…

— Вернёмся? — Уукку презрительно фыркнул, словно предложение Абеля оскорбило его до глубины души. Взгляд его помутнел, — на глаза словно упала пелена, оставив только недобрый блеск. — Ты, выходит, такой же дурак как Креон! Мне возвращаться некуда и незачем, — я там, где и должен быть, а ты… Хочешь или нет, — сделаешь, что я прошу!

Абель отрицательно покачал головой. В глазах его сверкнула непоколебимая уверенность.

— Вот оно что, — руки пачкать не хочешь? Выходит, я на твой счет все-таки ошибался, — произнес Уукку неожиданно спокойным тоном. Он вдруг перестал сутулиться, — выпрямил плечи и стал, к удивлению Абеля, словно на голову выше.

— Знаешь, недалеко отсюда, — там, — в скалах на севере, — Уукку указал пальцем за спину, — есть военная база. С тех времен еще осталась. Большая часть под завалами, но я пролез в один из тоннелей, — вспомнил молодость. Чего там только нет: автоматы, гранаты, минометы. Все в рабочем состоянии. Так знай же, — раз у тебя кишка тонка, я приду к вам в Ибн Рушд и убью всех до единого, — всех, кого ты любишь! Подумай хорошенько, — откажешься, — в следующий раз увидишь меня при других обстоятельствах!

— Ты с ума сошел! — прошептал Абель, чувствуя как немеют губы.

— А что мне остается, раз ты не идешь мне навстречу?

— Я тебе не верю… — повторил Абель.

— Да и черт с тобой! — разозлился Уукку. — Знаешь, что? Я прямо сейчас туда пойду! Последнему, — кого убью, скажу, что это ты во всем виноват! Ей-богу, — не совал бы ты свой нос куда не надо, я бы, может, снова ушёл куда-нибудь, — подальше, но теперь… — принимай последствия!

Он резко шагнул в сторону Абеля. Тот испуганно отступил назад, выставив перед собой руки, — пытаясь защититься от удара, но ошибся, — Уукку и пальцем его не тронул. Вместо этого Абель снова почувствовал, как земля исчезла из-под ног, — ведь он стоял всего в шаге от края плиты. Беспомощно взмахнув руками, Абель полетел вниз и исчез, — в темноте между балками первого этажа.

Глава десятая. Круг замыкается. Возвращение домой.

Открыв глаза, он обнаружил, что лежит в куче сломанных веток, — куст смягчил падение. На языке застыл привкус пыли и крови. Абель пошевелился,—кажется, руки-ноги были целы, но, ощупав затылок поморщился от боли. На пальцах алела свежая кровь,—видимо, приземлившись, он ударился головой о кирпич.

Отсюда был виден купол, сквозь дыры в котором по-прежнему падал солнечный свет, правда, тени на стенах удлинились, а световые пятна приобрели рыжеватый оттенок заката.

 «Уукку!» — пронеслось в голове у Абеля и он, кряхтя, выкарабкался из куста и поднялся на ноги. Кое-как, — на цыпочках встав на обломок бетонной конструкции, он дотянулся до края балки и вылез наверх.

Зал был пуст, — Уукку давно исчез. Абель рванул к выходу и выскочил наружу. Щурясь, прикрывая ладонью лицо от лучей опускающегося над руинами солнца, он осмотрелся. Вокруг не было ни души. Внизу, — у основания лестницы, лежал брошенный велосипед. Перепрыгивая через ступеньки, Абель сбежал вниз, поднял велосипед с земли и хотел уже было запрыгнуть на сиденье и поехать, но, — задумавшись, понял, что не уверен, — куда именно.

— Куда же ты ушел?... — произнес он, с тревогой глядя в сторону Ибн Рушд. Первой мыслью было поехать домой.

 «…Там, — в скалах на севере…» — вспомнил он слова Уукку. Абель взглянул на горы, укрытые снежными шапками, поднимавшиеся над горизонтом вдалеке. Он развернул велосипед и, разбежавшись, — с ходу, запрыгнул на седло.

Чем дальше, тем дорога была все больше испещрена глубокими рытвинами, заросшими травой. В какой-то момент уцелевшие куски асфальта буквально стали напоминать островки в реке бурьяна, вынудив Абеля слезть с велосипеда и пойти пешком.

Здесь проходила граница города, — высотные дома остались позади, попадались только редкие развалины зданий поменьше — да и те разделяли добрые сотни метров. На пути перед Абелем — посреди дороги выросла пирамида из сложенных друг на друга железобетонных конструкций. Справа от неё одиноко возвышалось трехэтажное кирпичное здание с пустыми окнами.

* * *

Воздух вдруг прорезал резкий звук и долгим эхом разнесся по округе, а в нескольких метрах от Абеля земля взорвалась фонтаном пыли и асфальтовой крошки.

Он среагировал мгновенно, — намного раньше, чем успел понять, что происходит. Велосипед со звоном полетел куда-то в сторону, а сам он — словно нырял в море, прыгнул вперед. Ударившись руками и коленками об асфальт, Абель, прижимаясь к земле, как змея, пополз в укрытие — к большому куску переломленной пополам бетонной стены.

В нос, рот и глаза набилась пыль, но, прижавшись к бетону и замерев, Абель чутьем понял, что он в безопасности — пока. Спустя несколько мгновений из трехэтажного дома раздался хриплый голос Уукку. Звучал он весело и довольно:

— Ну что, испугался? Приехал, вcё-таки! — прокричал он и громко рассмеялся. — Ещё б ты не приехал!

Абель извернулся и одним глазом заглянул в крошечный зазор между плитами. В окне третьего этажа что-то сверкнуло. Присмотревшись, он различил в тени силуэт Уукку.

— Слушай правила игры! Ни вперед, ни назад дороги нет. Попытаешься убежать — застрелю. Единственный путь — сюда, ко мне.

— Никуда я не пойду! — крикнул Абель в ответ. Уукку снова расхохотался.

— Нет, так не годится! Отсидеться не выйдет, — у меня здесь целый ящик гранат. Сейчас сосчитаю до десяти и брошу одну тебе. Не хочешь взлететь на воздух, — беги ко входу. Напоминаю, — попытаешься сбежать — застрелю. Абель, все понятно?

Абель не знал, что такое «граната», но от слов «взлететь на воздух» сердце забилось быстрее, — ясно встали перед глазами кадры хроники: черный дым, кровь, отделенные от тел конечности. Стало страшно, но, вместе с тем, — захотелось во что бы то ни стало выжить.

— Раз, два, три… — начал громко отсчитывать Уукку. Мышцы рефлекторно напряглись. Абель привстал, выставил одну ногу назад, — как бегуны прошлого и, все еще глядя в зазор между плитами, занял позицию, но заставить себя сорваться с места не мог. Уукку продолжал считать:

— Четыре, пять, шесть…

Абель стиснул зубы. Когда прозвучало «десять», он изо всех оттолкнулся обеими ногами и побежал, стараясь держать голову как можно ниже к земле. Уукку не стал стрелять сразу же, а дал ему небольшую фору. Под свист пуль, Абель добежал до здания и с налету всем телом прижался к стене.    

— Здорово бегаешь! — раздалось сверху. — Осталось всего ничего!

— Прекрати!

— Поднимайся ко мне, или брошу гранату!

Осторожно двигаясь вдоль стены, Абель приблизился ко входу. Здание напоминало сыр — сквозь множество отверстий в стенах и перекрытиях внутрь били косые лучи заходящего солнца. На лестнице, уходившей наверх, плясали тени и яркие пятна. Абель поднялся на второй этаж и остановился…

— Эй, ты там где? Поднимайся наверх, не тяни! — донесся с третьего этажа голос Уукку и разнесся эхом по зданию.

В глубину второго этажа уходил длинный коридор с пустыми дверными проемами, через которые на стены падали длинные полосы света, — наверняка он вел к другому выходу, через который Абель мог бы незаметно ускользнуть…

В этот момент — глядя в конец коридора, он вдруг почему-то подумал, с твердой уверенностью, что игра, затеянная Уукку, была именно что только игрой и все это были пустые угрозы — нападать на Ибн Рушд тот бы не стал. Коммун он боялся, как и живших в них людей и обходил их стороной…

«Уходи!» — шёпотом посоветовал Абелю внутренний голос.  

— Абель! Я жду!

Он вздрогнул и отвернулся от коридора, поставил ногу на ступеньку следующего пролета и спокойным шагом поднялся на третий этаж.

* * *

— Ну что, понравилось за свою жизнь бороться? Ни с чем не сравнимое чувство! — Уукку смотрел на Абеля с болезненно-весёлым выражением на лице, глаза его горели.

— Хватит! — выкрикнул Абель не своим голосом. В груди у него разливалось что-то горячее. Такого чувства он никогда ещё не испытывал, — то была смесь ярости, гнева, отчаяния, страха и — готовности действовать.

— Э, нет… Не хватит! — ответил Уукку мертвенно-спокойным тоном и пошёл прямо на Абеля. В руке его сверкнуло лезвие ножа. Все мышцы в теле Абеля рефлекторно напряглись, и он, сам того не понимая, встал в защитную стойку.

Последние движения Уукку пронеслись как в замедленной съёмке. В тот же миг в голове Абеля вспыхнули кадры хроники: солдаты в окопах, чёрный дым, обугленные тела. Мышечная память, доселе дремавшая, приказывала действовать и выжить — во что бы то ни стало.

Уукку сделал быстрый, точный выпад, целясь Абелю в живот.

Абель увернулся, резко отскочив в сторону. Оказавшись сбоку от Уукку, он обеими руками вцепился в его жилистое предплечье. Уукку с силой попытался вырваться, но Абель не отпускал. Тогда он замахнулся свободной рукой и, развернувшись к Абелю, раскрытой ладонью схватил его за лицо и со всей силы прижал к стене.

Рука с ножом хаотично плясала в опасной близости от груди Абеля; кончик лезвия, миллиметр за миллиметром, приближался к нему. Уукку был силен, Абель чувствовал, что ещё немного, и он не сможет его сдержать.

Взгляд Абеля упал на ногу Уукку, обутую в ботинок Креона; из его дырявого носка торчали грязные пальцы с длинными, загнутыми ногтями. Абель, не долго думая, что было силы, ударил по ним пяткой.

Уукку вскрикнул от боли и ослабил хватку. Абель воспользовался этим, вывернулся и головой боднул его в подбородок. Уукку пошатнулся, но не упал. Он снова бросился на Абеля, размахивая ножом, — Абель отступал, уворачиваясь от ударов. Внезапно споткнувшись, он упал и грохнулся на спину, растянувшись на полу, — Уукку навис над ним, занося оружие.

В этот момент Абель вдруг привстал и схватился за первое, до чего дотянулся — за само лезвие. Крепко сжав его, он резко дернул руку Уукку на себя. Тот не устоял на ногах — острие полетело вниз, навстречу сердцу Абеля, но тот, одним ловким движением вывернув запястье Уукку, вонзил нож тому в грудь — по самую рукоятку.

— Вот так… Другое дело… — Уукку притянул Абеля ближе. — Самый счастливый человек — тот, у которого всё впереди… — прошептал он ему на ухо.

Его хватка ослабла. Глаза, миг назад, бешено пронзавшие Абеля взглядом, остекленели. Последнее, что в них отпечаталось, — чувство непомерного облегчения, словно боль, так долго мучившая Уукку, наконец прошла.

Абель спихнул его с себя и разлегся рядом на полу, тяжело дыша. Из кармана комбинезона Уукку торчал краешек фотокарточки, — Абель потянул за него и поглядел на снимок…

Солнечный день, Уукку, — совсем юный, — сияя от счастья, с широченной улыбкой на лице, и рукоятками для управления воздушным змеем в руках, смотрит куда-то вверх, — в небо.

Слегка покачиваясь, Абель вышел на улицу. Солнце пересекало горизонт, подсвечивая красным светом скелеты зданий. Он поднял валявшийся в пыли велосипед, уселся на него и, неспеша поехал.

Из мира пропали все звуки, — не было слышно ни стрекотания кузнечиков в полях, ни шелеста листьев на ветру, ни шуршания колес по дороге.

Перед тем как вернуться домой, Абель сделал остановку — на пасеке. Ехать прямо в Ибн Рушд он был еще не готов. Здесь все лежало нетронутым: крышки ульев так и валялись на траве, — там, где он их бросил. Абель присел на скамью рядом с сараем и прислонился спиной к стене. В голове звенела пустота.

* * *

Аэтон завис над макушкой Абеля, его металлическое тело тихо гудело.

— О, Абель, вот ты где! Спешу сообщить, что пришел ответ из Хелис Филат, — результаты генетической экспертизы образцов, что мы отсылали…

— А? — вздрогнул Абель от неожиданности и уставился на аэтона. — Это ты… И что? — прибавил он равнодушно, вновь повесив голову.

— По всей видимости, моё предположение было верным! — произнес аэтон довольным тоном. — Причиной гибели колонии стала именно генетическая мутация. Достаточно было спонтанного изменения генома одной особи, чтобы эта мутация распространилась в популяции…

— Это уже не важно, но рад за тебя, — тихо произнес Абель. — Приятно оказаться правым…

— Нет же, послушай, — это не всё! По всей видимости, причиной первоначальной проблемы стала… Твоя деятельность по селекции породы Силаса.

— Что?...

— Видишь ли, все дело в твоей методике отбора особей для скрещивания… Ты отбирал тех, кто демонстрировал максимальную продуктивность, выносливость и предсказуемость поведения. В какой-то момент, из-за снижения генетического разнообразия, в геноме начали накапливаться рецессивные мутации, которые изначально не проявлялись явно...

— Какие еще рецессивные мутации?...

— Изменения, которые не проявляются, если присутствует доминантный, «здоровый» вариант гена. Но при близкородственном скрещивании вероятность встречи двух рецессивных генов увеличивается, и тогда мутация проявляется. В данном случае, эти мутации повлияли на нейрохимические процессы, связанные с восприятием феромонов тревоги.

— Феромонов тревоги?... — снова, как эхо, повторил Абель.

— Да, — подтвердил аэтон. — Когда пчелы оказались заперты в ульях, особи с мутацией, вступив в контакт с феромонами тревоги, выделяемыми другими пчелами, стали воспринимать их как угрозу и нападать на них. В результате больные, — агрессивные особи перебили остальных, — здоровых, а затем друг друга…

Абель поднялся на ноги и, покачиваясь, зашагал прочь.

— Абель! — произнес ему вслед аэтон. — Не стоит отчаиваться! Мы можем начать всё с начала, с учетом сделанных ошибок! Заведем новые семьи, будем тщательнее отслеживать генетическое разнообразие и поведение…

К нему подлетел еще один аэтон, затем — еще один, и еще. Все они провожали Абеля взглядами объективов и хором твердили ему вслед одно и то же, но он уже не слушал.

Подняв велосипед, он поставил ногу на педаль и, оттолкнувшись другой, поехал в Ибн Рушд.

* * *

Он пересек границу жилого сектора с ранними сумерками. Последние багряные лучи еще скользили по крышам домов, но улицы уже накрывала, как прозрачной вуалью, прохлада наступающей ночи.

С поляны вокруг гигантского дуба доносились гитарные аккорды и трели флейты — обычно в это время люди уже начинали расходиться по домам, но некоторые все еще гуляли, играли на музыкальных инструментах, пели, шутили и смеялись, общались, делились впечатлениями о прожитом дне.

Абель подъехал к краю поляны, — никем не замеченный и остановился в укрытии тени деревьев.

Фимара, громко смеясь, плясала под аккомпанемент Фарида, игравшего на флейте. Неподалеку он заметил и Литу — она шла, держа Гиллана под руку и о чем-то ним разговаривала.

Абель не мог отвести взгляда от её сильной, красивой фигуры, ощущая как в груди разливается доселе неизвестное ему, тяжелое, обжигающе ледяное чувство. Глядя на Гиллана, ему захотелось подойти и вырвать его сердце, которое он сам же готов был ему отдать несколько дней назад.

Он отпустил руль велосипеда, и тот, медленно накренившись, тихо звякнув, упал на траву. Впервые в жизни, дорога была не кругом, — теперь она стала прямой, убегающей за горизонт. Впервые в жизни Абель задумался, что ждало его впереди.

Он мог бы повторить судьбу Уукку, — убежать ото всех и влачить бессмысленную жизнь отшельника, но знал, что не хочет этого…

Мог попытаться жить как Креон, — делая вид, что ничего не изменилось, но такая жизнь была бы еще более пустой, чем бегство...

Что ж, он мог просто забрать Литу и их с ней еще нерожденного ребенка. Попытаться ей всё объяснить, уйти куда-нибудь, — подальше от всех. Найти место, которое стало бы для них домом… Для них одних, — таких мест, где никто бы их не потревожил, наверняка было множество. Никто бы их не нашел, — да и не стал бы искать.

— Она не примет меня… Не поймет. Не готова… — прошептал он про себя, чувствуя горечь на языке.

Как ни крути, он был теперь совсем один, — единственный бодрствующий в царстве спящих…

Оставалось единственное, — продолжить жить, делая вид, что ничего не изменилось, но понемногу, исподволь, — влиять на них… Пусть по одному, но он разбудит каждого, — что бы это ни значило и даже если на это уйдет вся его жизнь.

Он увидел перед собой новый путь, — неизведанный, полный опасностей, но обещающий великие награды. Абель понятия не имел, куда он ведет, но чувствовал, что этот путь — его судьба. Впереди будет много трудностей, но в конце концов, он все преодолеет. Да, в конце концов… Он не обязан был повторять ошибки прошлого. Фотографии хроники, — ужасные картины былых дней, всплыли в памяти, — миллионы людей, словно волны, разбивались о берег, оставляя после себя только клочки пены. Да, они уничтожали друг друга, — бездумно, без сожалений, — убивали во имя чего угодно: богов, идеалов, которые считали единственно истинными, за свободное пространство, за право первенства, за еду, за воду, за самые откровенные глупости и все это, — чтобы в конце сгинуть, — «не с грохотом, а с тихим вздохом».  

Но его путь казался Абелю иным. Что-то другое ждало его вдалеке.

«Ведь было же и хорошее? Да, было!» — подумал Абель. Он с силой зажмурил глаза и представил, что стоит на поверхности далекой-далекой планеты, — неизведанной и прекрасной. Земля отсюда выглядела как точка, слабо мерцающая на огромном холсте черного, бесконечного неба.

На короткий миг, правда, высокий порыв его души омрачила одна маленькая, неудобная мысль, — ведь и этот путь, который виделся ему теперь прямой линией, мог на самом деле быть лишь крошечным отрезком на окружности, — настолько огромной, что он был просто не в состоянии увидеть ее кривизну…

Абель отогнал эту мысль, как назойливую муху, — будущее выглядело слишком заманчиво.

Он зачерпнул ладонью дождевой воды из бочки, и смыл с лица и рук засохшую кровь Уукку.

Малыш и Леб, сидя на траве, играли в игру, — мальчишка держал ладони над ладонями Леба, — надо было успеть отдернуть руки, прежде чем тот по ним ударит. Каждый раз, когда Леб легонько дергался, уже будто бы собираясь шлепнуть Малыша по ручонкам, тот отдёргивал их и заливисто хохотал. Вдруг он случайно увидал Абеля, — рот его растянулся в улыбке, в которой не хватало нескольких молочных зубов.

Леб тоже обернулся, — и, помахав Абелю, позвал к ним.

Он помахал в ответ, но не сразу, — словно оцепенев на миг, испугавшись, что его заметили. В груди у Абеля защемило, — Леб уже, поди, и забыл, что совсем недавно он его чуть не убил.

Постояв немного, он сделал над собой усилие и, отбросив все сомнения, как ни в чем ни бывало, пошел им навстречу.

01.2025