Поэма знаменитого литератора VIII в. Бо Син-цзяня была случайно найдена в кельях буддийского монастыря в Дуньхуане в неоконченном виде и издана ксилографическим способом в конце XIX в. Это ксилографическое издание воспроизводится здесь полностью. Полный перевод данной поэмы на русский язык публикуется впервые. В настоящее время не существует её полного перевода ни на один из европейских языков. Издание дополнено китайскими картинками XII-XIX вв. в жанре живописи «весеннего дворца», которая была широко распространена во все времена, в том числе и в годы жизни Бо Син-цзяня.
ПРЕЛЮДИЯ
序
О.М. Городецкая
Вы держите в руках уникальную книгу, в которой совместились разные временные, пространственные и идейные пласты культуры. С одной стороны, субстрат древнего дальневосточного мироощущения здесь передан языком русской культуры, в которой всегда существовала четкая иерархия высших духовных сущностей и низших – телесных. С другой стороны, публикуемый текст смеет утверждать в качестве духовной ценности и «высшей сути» бытия именно низшую, с русской и вообще евро-христианской точки зрения, плотскую природу человека. Речь идет о написанной на рубеже VIII и IX вв. новеллистом и поэтом Бо Син-цзянем эротической поэме под названием "Ода Великой радости любовного соития Неба и Земли, тени и света" (Тянъ ди инъ ян цзяо хуанъ да лэ фу) "Природная предопределенность пола - корень человека. Страстность желаний - приобретение человека", - пишет он в своем предисловии. Или ниже:
В глубине гинекеев люди
Достигают тончайшей сути
Неповторимая притягательность этого произведения объясняется двумя аспектами.
Первый и, с китайской точки зрения, вполне достаточный - это его поэтическая форма, являющаяся высшим проявлением китайской культуры.
Знатокам и любителям китайской философии это утверждение на первый взгляд может показаться сомнительным, поэтому считаю необходимым его обосновать.
Основой китайской культуры является иероглифика. А китайские стихи - это особо организованные иероглифы, представленные наиболее выпукло и многогранно, где значимы все их конкретные и отвлечённые, слышимые и зримые, структурные и целостные качества. Один из отцов-основателей отечественной синологии академик В.М. Алексеев, посвятивший немало работ китайской поэзии и проблеме её перевода, небезосновательно утверждал, что в стихах заключена квинтэссенция китайской цивилизации (См. Алексеев В. М. Китайская литература. М., 1978. С. 77.). Древнейшими эталонными текстами в Китае являются «Канон стихов» (Ши цзин, XI - III вв. до н. э.) и "Чуские строфы" (Чу цы, IV—II вв. до н. э.). Стихами написан и основополагающий даосский трактат "Канон Пути и благодати" (Дао дэ цзин VI-III вв. до н. э.). Все китайские учёные и философы, и все императоры, вплоть до Мао Цзэ-дуна, были поэтами. Умение создавать стихотворные тексты до сих пор считается знаком высшей культурной привилегированности, а культурность (вэнь) в китайской традиции почтеннее иных заслуг.
По определению В. М. Алексеева, поэзия - "сердце китайской культуры". Таким образом, "стишки" оказываются не менее, если не более, значимы, чем научные трактаты, многие из которых, если не полностью поэмы, то содержат в себе и поэтические строки.
Второй аспект, касающийся уникальности именно этой поэмы, - её предельная откровенность.
Смею утверждать, что во всей китайской литературе не найти более подробных и более упоительных описаний половых актов. Даже в знаменитом эротическом романе "Цветы сливы в золотой вазе", или "Цзинь, Пин, Мэй" соития не описаны столь восхищенно.
В европейской литературе тоже можно найти немало фривольных текстов, однако, отягощённая христианскими табу, она фривольничает слишком напоказ, эпатирующе ёрнически, с вызовом общественной морали. Ничего подобного нет в тексте Бо Син-цзяня. Это воздушная, экстатическая и абсолютно духовная поэзия, где рафинированный эфир телесных соков творит испарения земного тепла, соединяя их с небесными эманациями. Симптоматично, что "Ода Великой радости" хранилась и была обнаружена в пещерах знаменитых буддийский монастырей Дуньхуана, что само по себе указывает на, как минимум, приемлемость её эротических текстов для монастырских келий.
КИНОВАРНЫЙ ВОРОБЕЙ И КИНОВАРНАЯ ПЕЩЕРА
丹雀與丹洞
В названии данной части своего вступительного эссе к Да лэ фу я использовала пару терминов, означающих, соответственно, мужской и женский половые органы. Название это - не случайная дань вычурной восточной витиеватости. Здесь за парой метафор встаёт китайское понимание единого духа-плоти, его истока и предназначения. Оба эти термина объединяет эпитет "киноварный", который заслуживает особого разъяснения. Киноварь (дань) - природный минерал ярко-алого цвета, известный с древности пигмент, окрашивавший и древнеегипетские папирусы, и древнекитайские свитки. Его химический состав: HgS (86,2% ртути, 13,8% серы). Эти элементы полярны по своему внешнему виду: серебристо-прозрачная, конденсирующаяся в световые капли ртуть и темная, поглощающая свет сера. Но их объединяет одно судьбоносное свойство: оба они ядовиты. Полярность и ядовитость составных элементов киновари, её итоговый живой кровавый цвет и иные сокровенные неядовитые свойства способствовали сакрализации киновари во всех древних и преемствующих древность культурах. Кстати, её таинство было ведомо и наиболее близким к нам, как по времени, так и цивилизационно, последним исследователям и практикам жреческой алхимии - вольным каменщикам масонам, а также некоторым другим полуэзотерическим полухристианским течениям. Сера, в их понимании, - вещество дьявола. А ртуть - очищающий яд, способный трансформировать грешное тело для высших сфер. Случайно ли в иных сектах заставляют адептов вдыхать ртутные пары? Случайно ли именно ртутью был медленно отравлен масон Моцарт?
В традиционном Китае не было ни живописи, ни каллиграфии, ни поэзии, ни научного трактата без киноварной печати, поставленной всегда в неслучайном месте.
Влечет завеса этой тайны. Причём не только хладный ум и ум разгорячённый. Но и что-то неведомое из глубин плоти. В Китае киноварь - это священное сущностное вещество, проявляющее и трансформирующее мирообразующие начала тени (инь) и света (ян). Она же - квинтэссенция человеческого тела-духа. Киноварь - как раз одна из тех субстанций, что фиксируют тождественность всех противоположностей: тела и души, смерти и жизни, женщины и мужчины.
Во Вселенной существуют разноуровневые энергетические центры, именуемые киноварными полями (дань тянь), от которых исходят импульсы, управляющие всем бытием и небытием, движением и неподвижностью. В киноварных полях обитают боги и высшие существа, но их также постоянно атакуют и болезнетворные зловреды.
Человеческое тело - частичка Вселенной, в своей малости равная целому, поэтому тело также основано на киноварных полях, которых в нём три: верхнее, располагающееся в голове, среднее, фиксирующееся в области сердца, и нижнее - на три дюйма ниже пупка, являющееся половой сферой. И все эти поля неразрывно связаны и друг с другом, и со всеми уровнями мироздания.
Каким же образом в киновари переплетаются теневое (женское) и световое (мужское) начала?
Исходно природная киноварь почитается женщиной, так же как и инь в дуализме инь-ян занимающая первую позицию. Естественно, красная она уподобляется менструальной крови, которая, в свою очередь, считается женским семенем, телесной и духовной её сутью, а вместе с ней - всего женственного, мягкого, тёмного, земного и потаённого. Поэтому один из стандартных терминов, означающих женское половое вместилище - киноварная пещера (дань дун}. Противостоит природной теневой и мягкой киновари световой твёрдый свинец. Однако, подобно тому, как вдох легко и незаметно переходит в выдох, а выдох в новый вдох; как ночь через рассвет переходит в день, а день через закат в ночь; как нежизнь через рождение в жизнь и через смерть опять в нежизнь, так и инъ, минуя тончайший рубеж всеобъемлющего дао, переходит в ян и обработанная янским огнём, расщеплённая на ртуть и серу, а потом опять синтезированная, киноварь уже не нуждается в мужественном свинце, потому что сама становится концентратом небесной, солнечной, мужской силы, важнейшим алхимическим продуктом для приготовления даосского эликсира бессмертия, а также сверхсимволом янского начала - вспорхнувшим и отвердело вздыбившимся киноварным воробьём (дань цюэ).
Таким образом, переходящая от полюса к полюсу киноварь становится субстанцией и метафорой любовного соединения, вплоть до взаимопревращения и создания одного автоэротичного тела. Она вообще обладает способностью трансформировать плоть для вечной жизни, но потребление природной теневой женской её ипостаси (инь дань) приведёт лишь к низшей ступени так называемого «земного» бессмертия, достичь же вечного «небесного» существования можно лишь благодаря сублимированной солнечной мужской ипостаси (ян дань). И чем большему количеству реакций расщепления и восстановления будет подвергнут сульфат ртути, тем активней и действенней станет его магическая сила. В знаменитом позднедаосском трактате "Учитель, обнимающий Первозданную Простоту" (Бао-пу-цзы), написанном в IV в. Гэ Хуном (См. перевод на русский язык: Гэ Хун. Баопу-цзы / пер., комм., предисл. Торчинова Е. А. СПб., 1999.) сказано, что киноварь, прошедшая одинарную трансмутацию, способна обессмертить тело за три года, прошедшая двойную - за два года, тройную - за год. Если трансмутаций было четыре, то бессмертие достигается за полгода, если пять – то за сто дней, если шесть - то за сорок, семь - за тридцать, восемь - за десять и, наконец, если киноварь была расщеплена и синтезирована вновь девятикратно, то бессмертие достигается в три дня. Число девять вообще священно как число вечно длящегося идеального бытия.
Если женские и мужские тела взаимотрансформируемы, подобно ночной тьме и дневному свету, если вещество духовно, а дух вещественен, то в какой точке пути всех взаимных переходов пребывает чувственность?
За семь веков до Бо Син-цзяня это определил учёный и поэт II в. Тжан Хэн в своей гениальной юношеской поэме "Семь спорщиков" (Ци бянь).
В ней персонажи под вычурными вымышленными именами пытаются соблазнить удалившегося в тёмную пещеру даоса вернуться к радостям жизни. Порядок построения предложенных соблазнов раскрывает традиционное представление китайцев об иерархии жизненных ценностей. Первый, самый низший уровень - соблазн зрительно-осязательный - удовольствие от пребывания собственного тела в красивом уютном жилище. Призыв заканчивается следующим образом:
И смерч безумной циркуляцией
не тронет крошечных окошек,
там дни безоблачные длятся,
всегда приветливы, погожи.
Источники средь лепестков текут
во внутренность двора.
Блажен магнолиевый альков,
туда вернуться Вам пора.
Зачем Вы удалились в тень?
Уютней телу в красоте.
Второй уровень - соблазн обоняния и вкуса - изысканные яства.
Есть тёмные терпкие вина –
поток чистокровных рубинов;
есть белая сладкая брага –
пьянящее зимнее благо;
нам плоть веселят винограды
и капель крепчайших караты;
густые сакральные смолы.
Ты пьёшь их — и сочен, и молод.
Здесь жажду забудем и голод.
Радушен и радужен стол,
дымящими пышками полон
пшеницы воздушных помолов.
Здесь соусы, соки, рассолы.
И вкусу, и нюху восторг.
Наструганы pы,a и мясо,
бликуют изгибом атласа.
И далее длится довольно сочное описание различных блюд.
Третий уровень - соблазн слуховой - музыка.
Есть чистая прелесть иная.
Послушайте песни Хуайнань!
Вариациям яньским внимая,
познайте, как пляшет весна,
как ласточки вьются над залом.
Раздолье ушам и глазам!
Вибрация первой струны,
волнение первого выдоха –
прелюдия первой волны.
Танцорки готовы для выхода.
Сменяя друг друга рядами,
сплетают обычаи царств.
Пускай рассуждают преданье,
что нет ядовитей лекарств,
чем льстивой вэйское пенье
и чжэнских аккордов томленье.
Предайся неистовой лени
и слушай их лепет и плач.
Сосуды под кожей алеют,
ток крови насыщенный, злачный.
Вот флейты, им вторят свирели,
вот ветер встряхнул барабанчик,
вот гонги размерили время,
и камень поющий раскачен.
Зовет перелётная прелесть
на трели, в размыв акварели –
и тренье косых переглядов
распустит обилье нарядов.
Звучанье взвихрилось иначе,
а ленты и пряди тем паче.
и т. д.
Обращаю внимание на то, что три первых соблазна замкнуты на собственном теле и его органах чувств. Однако подспудно музыка подготавливает тело для выхода из собственных границ. И тут возникает четвёртое - центральное! - (всего их в тексте Чжан Хэна семь) искушение, знаменующее начало процесса выхода за границы своего тела через приобщение к другому телу. Искушение любовью, эросом, сексом, - называйте, как хотите:
Вот расправлены красные ткани,
аромат беспощадный обжёг.
Жадно приторный вечер стекает
в орхидейный светильник-рожок.
И мы выпьем слезу его сытную,
и подстелим циновку из ситника.
Вот картинок стыдливые россыпи
и как крылья цикад взвиты простыни.
То вздымаются зыбью, то падают,
лихорадят кипящей прохладою.
Вспомни кожи оттенок чуть бледный
и за ней своим телом последуй.
Сделав первый шаг за границы собственного тела, человек следует дальше. Пятое искушение - пространством, путешествиями, познанием земных объёмов. Шестое - временем, обретением бессмертия и уже горними предвечными странствиями. И последнее, седьмое, - стать центром мироздания, совмещая в себе и небо, и землю, и жизнь, и смерть, и свет, и тьму:
Хтонические импульсы
двоичны, как два края,
два берега над искусом
подземной тьмы сакральной.
Небесья эманации
троичны пиком света.
Пусть в равновесьи длятся
и низ и верх заветные.
В ком мудрость и величие,
он словно тьма двоичен,
и, как светил обличие,
циклически троичен.
В нем пять первоначал
суммируются в жилах.
И он по мелочам
себя не растранжирит.
Вот так древний учёный и поэт чётко определил место секса, как центральное, краеугольное на пути к пространству, времени и всеединству. (Всё в соответствии с семантикой киновари.) Нескончаемость природных переходов от полюса инь к ян и обратно обыденна, меж тем как следование путём киновари может иметь свою цель.
Какова она? Как ни странно, та же что была и в античных цивилизациях Запада: достичь состояния андрогинности, стать божественным гермафродитом, предельно воплотив в себе все свойства и принципы Вселенной. Для этой цели в Китае поздним религиозным даосизмом разрабатывались специальные практики, в том числе и сексуальные. До наших дней дошло несколько эзотерических трактатов IV-VIII вв., посвящённых этим ухищрениям. (Хотя, безусловно, их содержание напитано представлениями более глубокой древности, о чём там прямо и сказано.) Своеобразный мостик от древнейших идей можно перекинуть в новейшее время, вспомнив вышедший на экран в конце XX в. скандальный японский фильм режиссера Номуе Осима "Империя чувств", или "Коррида любви", где описано постепенное полное поглощение женщиной своего возлюбленного. В последних кадрах, достигшая цели, за гранью которой лишь обоюдный прах, она как бы рождает себя в иной ипостаси, возвращается в свой доэмбрион, для некоего неведомого существования. Однако в японской культуре, не способной придерживаться "срединного пути" всё не по-китайски экстремально и несёт элементы некрофилии. Здесь можно также вспомнить оргазмы совместного харакири в новелле "Патриотизм" Юкио Мисима или его же неспешно неотвратимую "Жажду любви", которая утоляется не вожделенным и уже почти достигнутым соитием, но убийством.
В «Оде» Бо Син-цзяня лишь вскользь упоминается возможная гибельность секса, но она остается на уровне «почти»:
Почти край суши под его копьём
(чуть сильнее срастись вдвоём,
проткнуть тупик её
и гибелью упоённая
в пропасть, обрыв,
глаза не закрыв,
в кровавой пучине
кончина).
И самозачатье у Бо Син-цзяня вполне благостно, а не через достижение состояния праха:
И семя и влага, - в них всё без изъяна,
со вдохом проглотят, не пустят во вне.
Так жизнь продлевают они постоянно,
основа их пола с годами полней.
Упомянутые выше китайские эротологические трактаты переведены на русский язык и изданы около 10 лет назад в сборнике "Китайский эрос" (М., 1993). Однако современное этим трактатам и некогда объединенное китайским ученым Е Дэ-хуем (1864-1927 гг.) в единое издание "Собрание книг под сенью двух слив" (Шуан мэй цзин ань цун шу. Чанша, 1914) поэтическое произведение танского поэта Бо Син-цзяня как "ненаучное" до сих пор не было полностью переведено ни на один язык мира (если не считать перевод на современный китайский язык Сун Шу-гуном, составителем и комментатором издания "Сборник главного по древнекитайской культуре пестования жизни путём внутренних покоев" (Чжун-го гу-дай фан-ши ян-шэн цзи-яо. Пекин, 1991).
Правда, об оде Бо Син-цзяня подробно пишет и частично цитирует главный ориенталистский эротовед Р. ван Гулик, чья книга выходила на английском, французском, китайском и русском языках (см. русский перевод: Р. ван Гулик. Сексуальная жизнь в древнем Китае. СПб., 2000). Однако этот фрагментарный перевод лишь намечает в общих чертах её смысл, не претендуя на большее. "Ода Великой радости" не повествует о проходящем через этап секса пути достижения бессмертия или инобытия, а лишь о тех самоценных приятностях, какие можно найти на самой этой срединной точке пути. (И надо ли следовать дальше?).
Первым создателем изящных откровенно эротических стихов в Китае считается всё тот же цитировавшийся выше Чжан Хэн. Особо знаменита его "Песня о созвучии" (Тун шэн гэ), в связи с которой автора называют родоначальником "гаремной поэзии" (гун тин ши). Глубокие и разноплановые произведения Чжан Хэна, далеко не только эротические, также в большинстве своем переведены мною и планируются в ближайшее время к изданию.
Танский автор Бо Син-цзянь является достойнейшим преемником Чжан Хэна в области анакреонтической поэзии. Предлагаемая в этом издании ода уникальна по откровенности, поэтичности, детальности и разноплановости разработки столь волнительной темы и даже отличается некой эпичностью повествования.