Nam weyun iho, esto nong ka gela Lef Nikalaivich Tolostoih (1872) Бог правду видит, да не скоро скажетЛев Никола́евич Толсто́й (1872) | |
La dola na Valadimir lo upopo sita hai le senka Ivan Dimitirich Askionov. Yu le podo sun ai yudo na yulo. | В городе Владимире жил молодой купец Аксенов. У него были две лавки и дом. |
Binzi, le titi ziziro, Akoshonov yulo, nenyun, haushi tio ai ujikako. La isita lo Akoshonov pisoza wi, ai eta viso yu lo, janja jaru, esto tachu yu dova lo, yu bas pisoza, ai tatole sisi awau to tos yu. | Из себя Аксенов был русый, кудрявый, красивый и первый весельчак и песенник. Смолоду Аксенов много пил, и когда напивался — буянил, но с тех пор как женился, он бросил пить, и только изредка это случалось с ним. |
Shanta yo Akoshonov denu chipola na Nishinih. Eta yu ka om wayun vanyo lo, vawana ka yu: “Hea Ivan Dimitiriyevich, nong denu tau, wa senju ming tos li be wa weyun la manje.” | Раз летом Аксенов поехал в Нижний на ярмарку. Когда он стал прощаться с семьей, жена сказала ему: — Иван Дмитриевич, не езди ты нынче, я про тебя дурно во сне видела. |
Akoshonov hauka ai ka: “Yika li tos ashi wa nong ke buntocho shai la chipola?” | Аксенов посмеялся и сказал: — Ты все боишься, как бы не загулял я на ярмарке? |
Vawana ka: “Walo nong jo akwa wa yika ya; ai aming shai wa weyun, weyun, tontoshi li de chu dola lo, mongo tiski, ai wa yun: bes kwambe titi na li. | Жена сказала: — Не знаю сама, чего боюсь, а так дурно видела, — видела, будто ты приходишь из города, снял шапку, а я гляжу: голова у тебя вся седая. |
Akoshonov kwi hauka. “Lo, aye tos nenishi. Yun lo, ashi wa mumpo bas, ai deza li aupo zapa shai. | Аксенов засмеялся. — Ну, это к прибыли. Смотри, как расторгуюсь, дорогих гостинцев привезу. |
Echu yu ka om wayun vanyo ai nuchu. La asumbe na nonu lo yu kwanu ustu yu upopo ai dobo lu yu tum manta. Yunyo soza kwala chai ai nuzon bo bea sun lu noyom. | И он простился с семьей и уехал. На половине дороги съехался он с знакомым купцом и с ним вместе остановился ночевать. Они напились чаю вместе и легли спать в двух комнатах рядом. |
Akashonov nong nenju zon nai; yu monzon la manta ai, chumun iven mun ana denu geza, yu monzon umuno ku nintita ai ka yu jango nayava. | Аксенов не любил долго спать; он проснулся среди ночи и, чтобы легче холодком было ехать, взбудил ямщика и велел запрягать. |
Tai yu denu sindo sol papau dowele, ai nuchu. | Потом вышел в черную избу, расчелся с хозяином и уехал. |
Ze muno verest panini lo, yu nas eno munki, eno zonza bo nubola na naido ai la baninta lo denu nuboku ai haza al jansham pimbeo le chai; zachu ponai ai nuku muhim; | Отъехавши верст сорок, он опять остановился кормить, отдохнул в сенях на постоялом дворе и в обед вышел на крыльцо и велел поставить самовар; достал гитару и стал играть; |
Cheta winda le win yem le fanka didil lubas nubo kaila, ai puncho nuchu winda lu varu sun, denu Akoshonov ai haka: “Hayu, hachu li?” | вдруг ко двору подъезжает тройка с колокольчиком, и из повозки выходит чиновник с двумя солдатами, подходит к Аксенову и спрашивает: кто, откуда? |
Akoshonov toka ayo shi ya shai, ai haka: “Nong keju soza kwala chai ha? Esto puncho lara sisi ahakum: | Аксенов все рассказывает, как есть, и просит: не угодно ли чайку вместе выпить? Только чиновник все пристает с расспросами: |
“Hala zon manta yeku? Kwasi li eom lu upopo? Weyun upopo la ninta ha? Hamun nuchi kuvi naido?” | «Где ночевал прошлую ночь? Один или с купцом? Видел ли купца поутру? Зачем рано уехал со двора?» |
Akoshonov jeha amun yu haka tos ayo chumunye: toka ayo shi ya shai ai eo ka: “Hamun li hakum wa shai? Wa nong uminza, upompau yoyong. wa la kura vukeno, ai yayang la en haka wa.” | Аксенов удивился, зачем его обо всем спрашивают: все рассказал, как было, да и говорит: «Что ж вы меня так выспрашиваете? Я не вор, не разбойник какой-нибудь. Еду по своему делу, и нечего меня спрашивать». |
Tai ukokan deka varu ai ka: “Wa murenti ai la haka li, chumun upopo be li zon manta yeku lu yu, al pyutu yu tomia. Munyun aule lo, ai li eno kekele.” | Тогда чиновник кликнул солдат и сказал: — Я исправник и спрашиваю тебя затем, что купец, с каким ты ночевал прошлую ночь, зарезан. Покажи вещи, а вы обыщите его. |
Yunyo de yado, zachu zabos ai bos ai nuku monaya ai kekel yanyo. Cheta lo, timuren zachu tuya chu bos ai donka: “Ana hayu tuya?” | Взошли в избу, взяли чемодан и мешок и стали развязывать и искать. Вдруг исправник вынул из мешка ножик и закричал: — Это чей ножик? |
Akoshonov yun, weyun -- al zachu tuya vu banso chu bos, ai yika. “Ai hamun banso to tuya?” | Аксенов поглядел, видит — ножик в крови из его мешка достали, и испугался. — А отчего кровь на ноже? |
Akoshonov keju waika, esto nong tengi chuka kaya kwa. “Wa...wa nong jo...wa...a...wa...nong ana wa…. Tai timuren ka: | Аксенов хотел отвечать, но не мог выговорить слова. — Я… я не знаю… я… пож… я… не мой… Тогда исправник сказал: |
“Nintau al chele upopo osekitu bo zonya. Chito li lo, yuyung la en jam ya. Okayo sindo chu abo, ai bo sindo yuyung, chito li, nong la. | — Поутру купца нашли зарезанным на постели. Кроме тебя, некому было это сделать. Изба была заперта изнутри, а в избе никого, кроме тебя, не было. |
Awau tuya vu banso bo bos na li, ai kuku eo tenyun. Ka lo, hashi li mimia yu ai pompau apa hawi?” | Вот и ножик в крови у тебя в мешке, да и по лицу видно. Говори, как ты убил его и сколько ты ограбил денег? |
Akoshonov reka en yu nong jam awau, en yu nong weyun upopo ze ana soza chai lu yu, en apa ya la adiapol na yulo, en tuyu nong ana yulo. | Аксенов божился, что не он это сделал, что не видал купца после того, как пил чай с ним, что деньги у него свои 8000, что ножик не его. |
Esto kika na yu tombai, lanshi kuku, ai yu pepye kwambe chumun iyika tontoshi fonza yu. | Но голос у него обрывался, лицо было бледно, и он весь трясся от страха, как виноватый. |
Timuren deka varu, kamun jasku yu ai jaura yu bo winda. Eta ponti yu le vuvu vasku tila winda lo, Akoshonov che jam pano ai yoyoi. Ai chu Akoshonov yunyo zachu aule ai apa, munu yu dola fafau tio, nubo fondo. | Исправник позвал солдат, велел связать и вести его на телегу. Когда его с связанными ногами взвалили на телегу, Аксенов перекрестился и заплакал. У Аксенова обобрали вещи и деньги, отослали его в ближний город, в острог. |
Yunyo munu Valadimir dejo, shimbe na yunga Akoshonov, ai upopo ai udora yo na Valadimir munyun en Akoshonov la isita lo pisoza ai numil, esto ubu nen yu. | Послали во Владимир узнать, какой человек был Аксенов, и все купцы и жители владимирские показали, что Аксенов смолоду пил и гулял, но был человек хороший. |
Tai al nuku renka yu. Al fonka yu tos en yu mimia upopo chu Riazan, ai en minza pio sundua. | Тогда его стали судить. Судили его за то, что он убил рязанского купца и украл 20000 денег. |
Vawana lenyoi vabu ai nong jo akwa je ya. Ben yo rata sita ai ukwa la mose. Yu deza uyo lu yu ai de dola vabu okayole bo fondo lai. | Жена убивалась о муже и не знала, что думать. Дети ее еще все были малы, а один был у груди. Она забрала всех с собою и поехала в тот город, где ее муж содержался в остроге. |
La kuta ya nong tus, esto tai yu soika rungi, ai yu deza yu vabu. Eta yu weyun yu wengo angonyo na fondo, bo vanaya, kwala lu uminza lo -- yu bon tila vuka, ai ata nai nong tengi monzon. | Сначала ее не пускали, но потом она упросила начальников, и ее привели к мужу. Когда она увидала его в острожном платье, в цепях, вместе с разбойниками, — она ударилась о землю и долго не могла очнуться. |
Tai yu jara ben rora yulo, nura lu yu ai nuku toka yu tos sinkan ai haka yu ayo ya to tos yu. Yu toka ayo yu. Yu ka: “Haya rata tengi jam tau?” | Потом она поставила детей вокруг себя, села с ним рядышком и стала сказывать ему про домашние дела и спрашивать его про все, что с ним случилось. Он все рассказал ей. Она сказала: — Как же быть теперь? |
Yu ka: “Tentim wanyo haka bukim. Li nong tengi tomia fonzang!” Vawana ka en yu kwi zaka koinoko bukim, esto en koinoko nong deche yu. | Он сказал: — Надо просить царя. Нельзя же невинному погибать! Жена сказала, что она уже подавала прошение царю, но что прошение не дошло. |
Akoshonov nong ka aya ai yun vu. Tai vawana ka: “Wa jeha en li jewai wa kwi manje li tom bes. Ho aye ai li be iyoyun ho jam li bes tunti. Tinto ki nong nuwin tai. | Аксенов ничего не сказал и только потупился. Тогда жена сказала: — Недаром я тогда, помнишь, видела сон, что ты сед стал. Вот уж и вправду ты с горя поседел. Не ездить бы тебе тогда. |
Ai yu la nuku xxx zizi na yu lo yu ka: “Vanyah, bamba zai, ka lo iho vawana: nong li yu jam awau ha?” | И она начала перебирать его волоса и сказала: — Ваня, друг сердечный, жене скажи правду: не ты сделал это? |
Akoshonov ka: “Li mau je ya wa!” -- za lele kai kuku ai yoyoi. Tai varu de ai ka en tim vawana lu ben nuchu. Ai Akoshonov tos tato ze tio chumai vanyo. | Аксенов сказал: «И ты подумала на меня!» — закрылся руками и заплакал. Потом пришел солдат и сказал, что жене с детьми надо уходить. И Аксенов в последний раз простился с семьей. |
Eta yunyo nuchu bas lo, Akoshonov nuku jewai akwa be yunyo ka ya. Eta yu jewai, en vawana mau je en ya yu ai haka en yu mimia upopo lo, yu ka yulo: | Когда жена ушла, Аксенов стал вспоминать, что говорили. Когда он вспомнил, что жена тоже подумала на него и спрашивала его, он ли убил купца, он сказал себе: |
“Yunkule, chito Nam lo, yuyung tengi jo iho, ai tim yu sisi wa haka ai chu yu sisi tara amwechu.” | «Видно, кроме бога, никто не может знать правды, и только его надо просить и от него только ждать милости». |
Ai tachu tai lo, Akoshonov bas zapau koinoko, bas ikeho ai nanka Nam sisi. Al fonka Akoshonov. En al za chenaya cheche fon yu ai munu yu sekan. Shai al jam. | И с тех пор Аксенов перестал подавать прошения, перестал надеяться и только молился богу. Аксенова присудили. наказать кнутом и сослать в каторжную работу. Так и сделали. |
Al za chenaya chehe yu ai tai, eta mitu na chenaya tomitu lo, al munu yu wofonka yin la Sibiran. | Его высекли кнутом и потом, когда от кнута раны зажили, его погнали с другими каторжниками в Сибирь. |
La Sibiran lo, bo fondo, Akoshonov hai tiro 26. San na zizi tom lam shi mwere, ai kuzi tomwan nai, silu ai bes. | В Сибири, на каторге, Аксенов жил 26 лет. Волоса его на голове стали белые как снег, и борода отросла длинная, узкая и седая. |
Inyeshi yo monyun. Sesempil yu, nuvu mwenu, ka asi, tatang hauka ai nanka wito Nam. | Вся веселость его пропала. Он сгорбился, стал ходить тихо, говорил мало, никогда не смеялся и часто молился богу. |
La fondo lo Akoshonov kwan pyungo vunos ai yu za apa opaiza paza “Ihai na Unampu” ai koyun ya, eta adin bo fondo; ai la ninto lo yu denu kelesia na fondo, koyun Nuko ai jika lu jikanyo - nen rata kika na yu. | В остроге Аксенов выучился шить сапоги и на заработанные деньги купил Четьи-Минеи и читал их, когда был свет в остроге; а по праздникам ходил в острожную церковь, читал Апостол и пел на клиросе, — голос у него все еще был хорош. |
Uti nenju Akoshonov chumun imweju, ai ulalu ufondo wenju yu ai kaka yu “ubati” ai “ubu na Nam”. | Начальство любило Аксенова за его смиренство, а товарищи острожные почитали его и называли «дедушкой» и «божьим человеком». |
Eta yunyo keju soi koinyo na fondo lo, ufondo tayo haka uti munu Akoshonov, ai eta aruka lon bambosko yulonyo lo, yunyo tayo ke de Akoshonov en yu renka. | Когда бывали просьбы по острогу, товарищи всегда Аксенова посылали просить начальство, и когда промеж каторжных были ссоры, то они всегда к Аксенову приходили судиться. |
Chu vado lo yuyung janko Akoshonov, ai yu nong jo en vawana eom ben hai. Al deza wonyo hen chu wofonka na sekan. | Из дому никто не писал писем Аксенову, и он не знал, живы ли его жена и дети. Привели раз на каторгу новых колодников. |
La zekita lo, ufondo naita yo kwanu rora uhen ai haka dola eom sindola yunyo dochu lai ai amun yunyo bo chumunye. | Вечером все старые колодники собрались вокруг новых и стали их расспрашивать, кто из какого города или деревни и кто за какие дела. |
Akoshonov mai nura tila naira lu uhen ai, la yun vu, him akwa uyo ka ya. | Аксенов тоже подсел на нары подле новых и, потупившись, слушал, кто что рассказывал. |
Ukwa chu wofonka ubu wen, nensa, naita yu le tiro 60, le kuzi bes orautu fafau. Yu toka akwa ya mun ya. Yu ka: | Один из новых колодников был высокий, здоровый старик лет 60-ти, с седой стриженой бородой. Он рассказывал, за что его взяли. Он говорил: |
“Echu, ustu, wa de wau chumun awau. Wa zachu win omova chu shoira. Al chewe ka wa minza. Wa ka en keju sisi de ge, kwi mumil win. Eo, umuno ustu na wa. Nempu ha, wa ka. | — Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят: украл. А я говорю: я только доехать скорей хотел, — я лошадь пустил. Да и ямщик мне приятель. Порядок, я говорю? |
“Nong,” yunyo ka, “Li kwi minza ya.” Esto ashi eom ala wa minza ya shai lai nong tengi ka. Atoshi eo kwi lai, tauku ata nai tinti wa de lau, esto nong kwi tengi chewe, esto tau renya be al nong noza. Eo konka, kwiku la Sibiran, esto nong lara ata nai. | — Нет, говорят, украл. А того не знают, что и где украл. Были дела, давно бы следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь не по закону сюда загнали. Да врешь, — бывал в Сибири, да недолго гащивал… |
“Hala li wechu?” uwka chu wofonka haka. “Dola Valadimir wechu, vanyo lashi. Makar senka, ai al mau kaka wa Semenovich.” | — А ты откуда будешь? — спросил один из колодников. — А мы из города Владимира, тамошние мещане. Звать Макаром, а величают Семеновичем. |
Akoshonov kwi kuti ai haka: “Nong wehim en, hea Semyonich, la dola Valadimir tos upopo Akoshonov? En hai ha?” | Аксенов поднял голову и спросил: — А что, не слыхал ли, Семеныч, во Владимире-городе про Аксеновых-купцов? Живы ли? |
“Hashi nong wehim! Upopo pale, eye uba la Sibiran. Shi mau, ya yunkule, wanyo unanyau. Ai linyo ha, bati, chumun atoshi kakwa? | — Как не слыхать! Богатые купцы, даром что отец в Сибири. Такой же, видно, как и мы, грешные. А ты сам, дедушка, за какие дела? |
Akoshonov nong nenju ka tos minis; yu huncho ai ka: “Tos nanyau na walo wa tabo tiro sunini vai la sekan lon.” | Аксенов не любил говорить про свое несчастье; он вздохнул и сказал: — По грехам своим двадцать шестой год нахожусь в каторжной работе. |
Makar Semenov ka: “Ai tos nanyau shai hana?” | Макар Семенов сказал: — А по каким же таким грехам? |
Akoshonov ka: “Ya kwi tom, wa timpai ya.” ai amau nong keju toka, esto wofonka yin toka wofonka hen, ashi Akoshonov deche Sibiran shai. | Аксенов сказал: «Стало быть, стоило того», и не хотел больше рассказывать, но другие острожные товарищи рассказали новому, как Аксенов попал в Сибирь. |
Yunyo toka, ashi ukwa la nuno mimia upopo ai pau sis tuya shai Akoshonov ai ashi al fonka nempung yu shai. | Они рассказали, как на дороге кто-то убил купца и подсунул Аксенову ножик и как за это его понапрасну засудили. |
Eta Makar Semenov wehim awau lo, yu weyun Akoshonov, seche lele tila vupil ai ka: “Lo, nanto! Nanto lau! Kwi tonaita, li, bati!” | Когда Макар Семенов услыхал это, он взглянул на Аксенова, хлопнул себя руками по коленам и сказал: — Ну, чудо! Вот чудо-то! Постарел же ты, дедушка! |
Yunyo nuku haka yu amun yu hoika chumunye ai ala yu kwiku weyun Akoshonov lai; esto Makar Semenov nong waika, yu ka sisi: “Nanto, simbu, ala weyun noyom lai!” | Его стали спрашивать, чему он удивлялся и где он видел Аксенова; но Макар Семенов не отвечал, он только сказал: — Чудеса, ребята, где свидеться пришлось! |
Ai chu kaya wau lo ya nubo aje na Akoshonov, en yunga wau nong jo tos ukwa yu mimia upopo. | И с этих слов пришло Аксенову в мысли, что не знает ли этот человек про то, кто убил купца. |
Yu ka: “Eom li wehim, Semenich, kuye tos aya wau, eom weyun kuye wa ha?” | Он сказал: — Или ты слыхал, Семеныч, прежде про это дело, или видал меня прежде? |
“Hashi nong wehim! An wilewi tos hintunka. Eo aya ya nai ho: akakwa be wehim, ya be kwi monjo.” Makar Semenov ka. | — Как не слыхать! Земля слухом полнится. Да давно уж дело было: что и слыхал, то забыл, — сказал Макар Семенов. |
“Tente, wehim, ukwa yu mimia upopo?” Akoshonov ka. Makar Semenov hauka ai ka: | — Может, слыхал, кто купца убил? — спросил Аксенов. Макар Семенов засмеялся и сказал: |
“Eo, tenjebo, ukwa yu mimia, yu bo bos na ukwa lo al chele tuya. | — Да, видно, тот убил, у кого ножик в мешке нашелся. |
Tonto uyu ke pau sis tuya li lo: Nong ochewe, nong uminza. Ai hashi ke jambo sis tuya bos na li? Tos ayo lo, ya la vu titi ha? Li ke kwi wehim.” | Если кто и подсунул тебе ножик, не пойман — не вор. Да и как же тебе ножик в мешок сунуть? Ведь он у тебя в головах стоял? Ты бы услыхал. |
Eche ge Akoshonov wehim kaya wau lo, yu je en ubu wau ukwashi yu mimia upopo. Yu mora ai nuvu nuchi. Manta kwambe ye lo Akoshonov nong tengi zon. | Как только Аксенов услыхал эти слова, он подумал, что этот самый человек убил купца. Он встал и отошел прочь. Всю эту ночь Аксенов не мог заснуть. |
Yu huju nyekang, ai aje de yu: ya yunkele vawana lu yu, shi yu shai, eta lalu yu tos tato ze tio la chipola. | Нашла на него скука, и стало ему представляться: то представлялась ему его жена такою, какою она была, когда провожала его в последний раз на ярмарку. |
Echu ai yu weyun yu shi laula, ai weyun kuku ai ayun, ai yu wehim yu, shi yu yonka yu ai hauka. Tai yu jeyun ben, shi yunyo shai tai, usin, ukwa bo shango chu chizi, uyin la mose. | Так и видел он ее как живую, и видел ее лицо и глаза, и слышал, как она говорила ему и смеялась. Потом представлялись ему дети, такие, какие они были тогда, — маленькие, один в шубке, другой у груди. |
Ai yulo yu jewai, shi yu shai tai: unyeshi, usita; jewai ashi yu wera shai tila nuboku la naido, ala yu tiza ai muhim ponai, ai ashi ashon chu inye fayu tai. | И себя он вспоминал, каким он был тогда — веселым, молодым; вспоминал, как он сидел на крылечке на постоялом дворе, где его взяли, и играл на гитаре, и как у него на душе весело было тогда. |
Ai yu jewai ala na amumia, ala al za chenaya cheche yu, ai yunga yunyo rora, ai vanaya, ai wofonka, ai tiro 26 yo na ihai bo fondo, ai inaita na yulo be jewai. | И вспомнил лобное место, где его секли, и палача, и народ кругом, и цепи, и колодников, и всю 26-летнюю острожную жизнь, и свою старость вспомнил. |
Ai ivuju shai rutum Akoshonov lo, en yu keju za lele na yulo lomia. | И такая скука нашла на Аксенова, что хоть руки на себя наложить. |
“Ai ayo ye chumun uminza!” Akoshonov kwi je. | «И все от того злодея!» — думал Аксенов. |
Ai iwonka shai chele yu tos Makara Semenov lo, en eye tosto wanaibo lo, yu keju mimwai tos yu. | И нашла на него такая злость на Макара Семенова, что хоть самому пропасть, а хотелось отмстить ему. |
Yu koyun ananka manta kwambe, esto nong tengi tovera. La anin lo yu nong faunu lu Makar Semenov ai nong yun yu. | Он читал молитвы всю ночь, но не мог успокоиться. Днем он не подходил к Макару Семенову и не смотрел на него. |
Echu ninyo sun lutum. La manta lo Akoshonov nong tengi zon, ai tabo ya ivuju shai rutum ya lo, en yu nong jo ala nuchi lai. | Так прошли две недели. По ночам Аксенов не мог спать, и на него находила такая скука, что он не знал, куда деваться. |
Tato kwa, la manta lo, yu nunu la fondo ai weyun, en vushum omembe chu vu zonum kwa. Yu nubas eno yun. | Один раз, ночью, он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыплется земля. Он остановился посмотреть. |
Cheta lo Makar Semenov pya chu vu zonum ai kuku yika na Akoshonov be yun. | Вдруг Макар Семенов выскочил из-под нары и с испуганным лицом взглянул на Аксенова. |
Akoshonov kwi keju lutum, tontoshi nong weyun yu; esto Makar hiza lele ai toka ashi yu momol tununo shai vu donum ai ashi yu jambo vushum bo vunos anin yo bobon ya tila nuno shai eta al deza yunyo denu akan. | Аксенов хотел пройти, чтоб не видеть его; но Макар ухватил его за руку и рассказал, как он прокопал проход под стенами и как он землю каждый день выносит в голенищах и высыпает на улицу, когда их гоняют на работу. Он сказал: |
Yu ka: “Sus sisi, unaita, li mau be wa deza nuchi. Ai tonto toka lo, al za chenaya che mimia wa, eo li mau be nong nuchi, wa denu mimia. | Он сказал: — Только молчи, старик, я и тебя выведу. А если скажешь, — меня засекут, да и тебе не спущу — убью. |
Eta Akoshonov weyun uminza ye lo, yu pepye chumun iwonka, kum mumil lele ai ka: “Nuchu wa, ya nong tinza mau mimia wa tos yayang, li kwi la mimia wa ata nai. Ai tos ana toka tos li eo eom nong, shi Nam tos fayu kamun shai. | Когда Аксенов увидал своего злодея, он весь затрясся от злости, выдернул руку и сказал: — Выходить мне незачем и убивать меня нечего, — ты меня уже давно убил. А сказывать про тебя буду или нет, — как бог на душу положит. |
Anin ya zenu, eta al deza wofonka denu akan lo, varu boyun, en Makar Semenov bobon vushum, nuku kele bo fondo ai chele acha. | На другой день, когда вывели колодников на работу, солдаты приметили, что Макар Семенов высыпал землю, стали искать в остроге и нашли дыру. |
Uti denu fondo ai hakum ufondo yo: hayu kwi momol acha? Uyo lara sus. Ukwa yunyo jo lo nong chuka Makar Semenov, chumun akwa yunyo jo ya, en la atoshi wau lo al cheche yu tom aubus. | Начальник приехал в острог и стал всех допрашивать: кто выкопал дыру? Все отпирались. Те, которые знали, не выдавали Макара Семенова, потому что знали, что за это дело его засекут до полусмерти. |
Tai uti kapau Akoshonov. Yu jo en Akoshonov yunga nempu, ai ka: “Hea unaita, nempu li; ka wa ku Nam, hayu jam awau?” | Тогда начальник обратился к Аксенову. Он знал, что Аксенов был справедливый человек, и сказал: — Старик, ты правдив; скажи мне перед богом, кто это сделал? |
Makar Semenov vuti shi yayang kwi to, ai yun uti, ai nong nuda yun Akoshonov. Ai tos Akoshonov lo lele ai kiski pepye, ai yu nong tengi nai chuka kaya. | Макар Семенов стоял как ни в чем не бывало, и смотрел на начальника, и не оглядывался на Аксенова. У Аксенова тряслись руки и губы, и он долго не мог слова выговорить. |
Yu je en: “Tonto vanjo yu lo, chumun haya wa ke yauka, eta yu jambayo wa? Om yu yaiza chumun amunyai na wa. | Он думал: «Если скрыть его, за что же я его прощу, когда он меня погубил? Пускай поплатится за мое мученье. |
Ai ana toka yu, chau, yu be al cheche. Ai haya, haya tonto wa je woisa yu? Eo nen, tos wa ya ke wivang maushi ha?” | А сказать на него, точно — его засекут. А что, как я понапрасну на него думаю? Да что ж, мне легче разве будет?» |
Uti ka tato yin: “Echu, nen, unaita, ka lo iho: hayu kwi momol?” | Начальник еще раз сказал: «Ну, что ж, старик, говори правду: кто подкопался?» |
Akoshonov yun Makar Semenov ai ka: “Wa nong kwi weyun ai nong jo. Echu wa mau nong jo ukwa yu momol. | Аксенов поглядел на Макара Семенова и сказал: — Я не видал и не знаю. Так и не узнали, кто подкопался. |
La manta yin lo, eta Akoshonov hura tila zonum ai tonzon si, yu wehim en ukwa de ai nura lu vuvu. Yu rayun bo isol ai waijo Makar. | На другую ночь, когда Аксенов лег на свою нару и чуть задремал, он услыхал, что кто-то подошел и сел у него в ногах. Он посмотрел в темноте и узнал Макара. |
Akoshonov ka: “Haya rata tinza chu wa? Haya la jam lau?” Makar Semenov sus. Akoshonov nurati ai ka: | Аксенов сказал: — Что тебе еще от меня надо? Что ты тут делаешь? Макар Семенов молчал. Аксенов приподнялся и сказал: |
“Haya keju? Nuchu lo! Eke deka varu.” Makar Semenov sempil faunu Akoshonov ai shiska ka: “Hea Ivan Dimitiriyevich, soi yauka wa!” | — Что надо? Уйди! А то я солдата кликну. Макар Семенов нагнулся близко к Аксенову и шепотом сказал: — Иван Дмитриевич, прости меня! |
Akoshonov ka: “Chumun haya yauka li? | Аксенов сказал: — За что тебя прощать? |
“Wa mimia upopo, ai wa vanjo sis tuya tila li. Li mau be wa keju mimia, esto akwa siris la kaila: wa jambo tuya bo bos ai janten nuchi shenum. | — Я купца убил, я и ножик тебе подсунул. Я и тебя хотел убить, да на дворе зашумели: я сунул тебе ножик в мешок и вылез в окно. |
Sus Akoshonov ai nong jo akwa ka ya. Makar Semenov vunu chu zonum, kuhura tila vuku ai ka: | — Аксенов молчал и не знал, что сказать. Макар Семенов спустился с нары, поклонился в землю и сказал: |
“Hea Ivan Dimitiriyevich, soi yauka wa, yauka, tos Nam. Wa yoka, en wa kwi mimia upopo, li be al yauka. Li denu wainu vado.” | — Иван Дмитриевич, прости меня, прости, ради бога. Я объявлюсь, что я купца убил, — тебя простят. Ты домой вернешься. |
Akoshonov ka: “Li lo ka wivang, esto wu wa yaira! Hala wa denu tau?... Vawana tomia, ben kwi monjo wa; tos wa lo lalang en nuvu lai…” | Аксенов сказал: — Тебе говорить легко, а мне терпеть каково! Куда я пойду теперь?.. Жена померла, дети забыли; мне ходить некуда… |
Makar Semenov nong mora chu vuku ai cheche titi tila vuku ai ka: | Макар Семенов не вставал с полу и бился головой о землю и говорил: |
“Ivan Dimitirich, yauka lo! Eta chenaya che wa lo, tos wa wivang tunti tau eta wa yun li... Esto li eye janchu tos wa - li nong kwi toka. Soi yauka wa, tos Hiristos! Soi yauka, li, wa, uminza ominanka!” Ai yu chochoyoi. | — Иван Дмитрич, прости! Когда меня кнутом секли, мне легче было, чем теперь на тебя смотреть… А ты еще пожалел меня — не сказал. Прости меня, ради Христа! Прости ты меня, злодея окаянного! — и он зарыдал. |
Eta Akoshonov wehim en Makar Semenov yoyoi lo, yulo yoyoi ai ka: | Когда Аксенов услыхал, что Макар Семенов плачет, он сам заплакал и сказал: |
“Nam denu yauka li; tente lo, wa ming tunti li tato mel!” | — Бог простит тебя; может быть, я во сто раз хуже тебя! — |
Ai cheta lo abo na yulo tom vera. Ai yu bas chuju vado, ai lalang be kekeho chi fondo, ai je tos rio ze tio sisi. | И вдруг у него на душе легко стало. И он перестал скучать о доме, и никуда не хотел из острога, а только думал о последнем часе. |
Makar Semenov nong hinkeza Akoshononv ai yoka yulo fonza. Eta al nyocho noreko na Akoshonov en wainu lo, Akoshonov kwi tomia. | Макар Семенов не послушался Аксенова и объявился виноватым. Когда вышло Аксенову разрешение вернуться, Аксенов уже умер. |